Казань 1905—1907 годов: молодежные протесты, революционный Рамадан и «патриоты»-черносотенцы

Бурлящая энергия студенчества

События Первой русской революции открыли новую страницу в истории, они ознаменовали начало совершенно другой эпохи, где предстояли кардинальные перемены в окружающем мире, сознании и поведении людей. Начало революционных событий характеризовалось общим эмоциональным подъемом, ожиданием решительных перемен в жизни. Эти настроения были свойственны, главным образом, представителям либеральной интеллигенции и студенчеству, а также примыкающим к ним учащимся.

«…Уже в старших классах гимназии появились в годы, казалось, расцвета самодержавного строя, в годы русско-японской войны, «проклятые» вопросы, в чем смысл жизни, где правду найти, как разрешить сомнения», — вспоминал А.С. Сливко, бывший ученик Казанской мужской гимназии. Либеральные идеи, в первую очередь, были характерны для студентов Казанского университета. Неслучайно в обывательском сознании учебное заведение воспринималось как место скопления революционной молодежи, идущей против царя и веры.

«…В разговорах старших, по преимуществу мещанского круга, я только и слышал, что рассказы про этот страшный Университет, весь начиненный революционными студентами, как хорошая бомба динамитом, — писал А. Аросев, участник революционных событий 1905 года в Казани. — …Бабушка говорила мне, чтобы я никогда не был студентом. Отец не отдал меня в гимназию, а в реальное училище только потому, чтобы шел не в университет, а в какой-нибудь технический институт».

Эти опасения имели некоторые основания. Студенчество, по крайней мере, в масштабах Казанской губернии, стало идейным вдохновителем и главной движущей силой революции. Они были в числе агитаторов, ораторов, милиционеров, в составе боевых дружин и т. д. Переодетые в рабочую одежду, «студенты» на казанских предприятиях стали основной головной болью сотрудников жандармерии. Бурлящая энергия молодости, категорическое отрицание представлений «отцов» (пропитанных полицейским строем общественной жизни), дух авантюризма несли их вперед к идеалам, часто не имеющим четких очертаний и содержания.

«Да, важный исторический момент переживает Россия, все общество сильно наэлектризовано, ждем со дня на день великих событий; ввиду некоторых осложнений 2/3 нашего студенчества вооружены револьверами, бойня без сомнения произойдет в недалеком будущем и в Казани», — писал один казанец в письме от 13 февраля 1905 года.

В стенах и во дворе университета в январе 1905 года устраивались митинги, при этом занятий с декабря не было. На эти собрания приходили не только студенты, но и учащиеся средних учебных заведений, служащие и рабочие. Митинги, проходившие вплоть до октября 1905 года, привлекали самую разнообразную публику. По словам студента А.Н. Соловьева, «вместе со «сливками» общества находились и его «подонки». Всех их привлекала новая информация, так называемая «правда жизни», о которой часто молчали газеты, но так смело говорили выступающие.

Как отмечал казанский губернатор М.В. Стрижевский, речи ораторов «действовали опьяняющим образом на слушателей» и «создавали весьма приподнятое настроение в городе». При этом он подчеркивал, что часть общества не воспринимала призывы к свержению монархии и устройству справедливого мира.

«Благоразумные люди, пораженные неожиданностью дерзких речей, глубоко возмущались происходящим в университете, — писал он. — Но в большинстве случаев чувствовали себя растерянными и не могли влиять, в первое, по крайней мере, время, отрезвляющим образом на молодежь».

Между тем встречались эпизоды, когда взрослые унимали на время юношеский пыл. 13 февраля 1905 года студенты пришли в Казанский городской театр на спектакль. Перед началом третьего действия один из них стал выступать перед публикой с пламенной речью. Часть зрителей возмутилась дерзостью студента, поднялся шум, зал протестовал: «Мы пришли в театр не речи ваши слушать». Растерянные артисты не знали, продолжать спектакль или нет. Несмотря на все попытки студентов поддержать своего оратора, зал настоял на продолжении спектакля.

Ученические протесты в этот период происходили в разных учебных заведениях. Они закрывались в аудиториях, устраивали сходки в общежитиях. По просьбе администрации, молодежь разгоняли нередко наряды полиции. Пресечение таких форм гражданской активности лишь усиливало протестные настроения и убеждало остальных, более аморфных наблюдателей, в необходимости решительных действий. Данные настроения распространялись и благодаря тому, что студенчество и учащиеся были лишены в этот период своего основного занятия — учебной деятельности.

Наиболее активная часть молодежи поддерживала прекращение занятий как одну из форм протеста, чтобы «не дать правительству ни молодых докторов, ни юристов, ни инженеров». Другая часть студенчества была не против возобновления учебы, но боялась обструкции со стороны однокурсников, обвинения в отсутствии солидарности. Распространялись слухи даже о физических угрозах студентам-«отступникам». Поэтому, по замечанию губернатора, «…все попытки значительного большинства студентов (не менее двух третей общего числа), направленные к возобновлению в университете правильных учебных занятий, прерванных с декабря месяца 1904 года, не привели ни к каким благоприятным последствиям». Свободные от занятий и не имеющие особых материальных проблем, учащиеся и студенты свои силы бросили на пробуждение местного пролетариата.

Пробуждение рабочего движения

В начале 1905 года, несмотря на все забастовочные попытки и отдельные беспорядки (зачастую в нетрезвом состоянии), настроения в рабочей среде в целом были не столь агрессивными. Основные требования сводились к экономическим вопросам. После удовлетворения просьб о повышении заработной платы многие из трудящихся тут же приступали к работе.

О событиях «кровавого воскресенья» в Казанской губернии узнали не сразу. Лишь вечером 10 января по казанским улицам пронесся слух о расстреле демонстрации в Петербурге. Слух этот распространился благодаря служащим губернской канцелярии и жандармерии. Их по телеграфу предупредили о возможной опасности. Официальной информации не было. Но вскоре история расстрела мирного шествия в столице дошла до населения в регионах. Об этом рассказывали сами очевидцы, весть о 9 января передавалась из уст в уста.

Продолжались собрания. 21 января 1905 года в ресторане Ожегова на Черном озере в память о петербургских рабочих был организован «банкет». Такая организационная работа студентов давала импульс новым забастовкам.

«Первые дни, после январской алафузовской забастовки 1905 года, темой разговоров у «курилки» были главным образом местные события. Рассказывали о том, как того или иного, даже случайно арестованного рабочего в полицейском участке подвергали избиению, как расправлялись на улицах Ягодной и Адмиралтейской слободы пьяные запасные солдаты с мирными жителями.., — писал бывший рабочий М. Борисов в 1920-е годы. — <...> И еще целый ряд подобных фактов, служивших теперь все чаще и чаще предметами случайных разговоров рабочих, медленно, верно делали свое дело…».

Далее в духе своего времени он добавлял, что эти рассказы способствовали зарождению в рабочих массах несомненного интереса к революции. Безусловно, заслуживает внимания его замечание о том, что «революционизировались» рабочие не сразу.

Всероссийский меджлис тайком на пароходе

Очевидно, следствием «приподнятого настроения в городе» стала общественная активность мусульман Казанской губернии. Уже 28 января 1905 года они отправили петицию на имя С.Ю. Витте, где требовали от государства пересмотра положения магометан империи и предоставления определенной самостоятельности в решении вопросов уммы, в том числе частных (бракоразводных и наследственных отношений). Такого рода «бумажная» активность, без деструктивных акций, имела в итоге вполне реальные результаты. Как известно, 17 апреля 1905 года царь подписал знаменитый закон о веротерпимости, почитаемый впоследствии не меньше октябрьского манифеста.

Еще до обнародования данного документа, 8 апреля 1905 года, в Казани было принято решение о проведении Всероссийского мусульманского съезда на Нижегородской ярмарке. Каждое лето на это масштабное торговое мероприятие стекались мусульмане со всех уголков Российской империи. Но в условиях постоянного маневрирования власти между либеральными и консервативными силами мусульманский съезд прошел нелегально на арендованном для этого пароходе «Густав Струве». Тем не менее на нелегальном собрании присутствовали 120 человек — представители буржуазии и интеллигенции, в том числе 20 студентов. Для людей, материально обеспеченных и не имеющих проблем с действующей властью, это был смелый шаг, поскольку они рисковали своей репутацией политически благонадежных граждан.

«Закончились обсуждения, совещания на собрании, решения были написаны карандашом; около одиннадцати вечера наш пароход приблизился к пристани Макария; вдруг среди людей появились и стали распространяться от одного к другому волнение и испуг, — вспоминал участник съезда богослов Муса Бигиев. — Слышалось: «А если нас будет встречать полиция, что с нами будет?», «Где сохраним эти записи, решения, акты?», «Что будем делать, если по прибытии парохода на пристань нас окружат и арестуют солдаты?». Эти дьявольские наущения овладели большинством собравшихся».

Но правоохранительным органом не удалось задержать участников собрания, более поздние попытки восстановить их полный список также не увенчались успехом. По мнению историка А.Ю. Хабутдинова, в мусульманских съездах, как в первом, так и в дальнейшем (январь 1906 года), принимали участие люди, главным образом, пожилого возраста, ушедшие с государственной службы, свободные от педагогической деятельности в конфессиональных школах.

«Участникам первого съезда трудно было понять пределы законопослушности своих действий, но после поражения московского восстания 1905 года и начала массовых репрессий многие из них явно не хотели проблем для своего бизнеса», — пишет он.

Октябрь 1905 года и народная власть

Апогеем революции в Казанской губернии стали октябрьские события 1905 года в Казани, отмеченные как кровавыми потерями и физическим насилием, так и захватом власти, попытками народного урегулирования сложившейся обстановки. 17 октября в результате перестрелки на Воскресенской улице были ранены 36 человек, из которых шестеро умерли. Кроме того, были ранены пятеро сотрудников полиции. Среди случайных жертв этих событий оказались плотник, горничная, железнодорожный служащий, интендантский солдат, приказчик, владелец магазина с сыном, ассенизатор и др. лица.

В этот день в Казани еще не знали о царском манифесте, известия о нем получили лишь 19 октября. Большая часть мусульманского населения города, скорее всего, готовилась к священному посту. 17 октября 1905 года начался Рамадан. Один из самых почитаемых месяцев в исламской культуре, традиционно ассоциируемый с религиозным смирением и отказом от мирских соблазнов, в 1905 году преподнес совершенно неожиданные испытания.

«18-го октября в городе была полная паника, магазины все закрыты и забиты, банки и конторы закрыты, типографии все прекратили работу с 17 вечера, когда начались стрельбы, — писал по горячим следам 26 октября 1905 года фабричный инспектор Казанской губернии В.В. Киселев. — 18-го не явились рабочие ни в одну типографию и на два механических завода, находящихся в центральной части города».

По мнению казанского губернатора, в городе в этот день царило «тревожное настроение», распускались слухи «о готовящихся беспорядках, соединенных с поджогами и грабежами, и о вооруженном восстании». Подогревались слухи найденными в городе двумя подброшенными бомбами, а третья бомба в эти дни взорвалась в гостинице «Крым» в номере студента университета Буланова. От взрыва пострадали товарищи Буланова, один из которых успел скрыться.

Утром 19 октября по городу был расклеен царский манифест 17 октября, кроме того, документ был оглашен на заседании Городской думы. «Окна магазинов оставались забитыми, но некоторые уже торговали. На улицах народу было очень много, и заметно было большое оживление», — свидетельствовал В.В. Киселев. Об общем эмоциональном подъеме писали и другие авторы.

«У самых ворот я попал в объятья какого-то студента, который целовал меня троекратно, как в светлое христовое воскресенье, и говорил «поздравляю», — вспоминал об этом дне очевидец. — Я не знал, что и думать. Но тут же увидел, как на другом тротуаре какой-то человек в шляпе целовал приказчика гостиного двора. Едва я сделал два шага, как попал под поцелуи высокого, сухого человека в широкополой шляпе. Он сказал: «Поздравляю со свободой, с конституцией». Подойдя к думе, я увидел расклеенный манифест и толпу народа около него, живо обсуждавшую его. Многие опять-таки поздравляли друг друга и целовались».

Под влиянием разных настроений (и циркулирующих до этого тревожных слухов, и эмоционального подъема), а также устроенной полицейскими стрельбы на улицах города накануне, у небольшой группы населения возникло желание взять ситуацию под свой контроль. Повстанцы узаконили свои действия решением Казанской городской думы, которая постановила создать народную милицию. Кроме того, было получено разрешение от губернатора Хомутова, который, по-видимому, находился под впечатлением от полученного накануне царского манифеста 17 октября. По его распоряжению из города были выведены казаки, что, собственно, и облегчило задачу общественности по разоружению местной полиции.

Власть оказалась в руках общественных сил. Были освобождены арестованные 17 октября лица. А за уличным порядком следили народные милиционеры (в основном из числа студентов, гимназистов и даже курсисток; встречались и рабочие). Впрочем, состав новоявленной власти был не столь однозначным. Например, богатого предпринимателя, гласного Казанской городской думы Бадретдина Апанаева восставшие назначили милиционным начальником 5-й части Казани.

«Никто ничего не понимал и не мог ни в чем разобраться. Большинство обывателей предпочло прятаться по домам, но многие ходили и по улицам, наблюдая за девицами-милиционерками и даже задавая им немало вопросов провокационного свойства, — вспоминал в эмиграции уполномоченный Казанского губернского земства по страховому делу Н.А. Мельников. — Это продолжалось, кажется, 2—3 дня и совершенно неожиданно кончилось тем, что появились процессии с портретами Государя и пением национального гимна».

Об особом интересе обывателей к милиционерам с красными повязками говорили и другие очевидцы. Прохожих интересовал внешний вид новоявленных охранителей порядка, их вежливые манеры и тихое поведение, заметно отличавшееся от грубоватых выпадов царских постовых. Но основная масса горожан в эти дни предпочитала сидеть по домам, некоторые лавки были закрыты или даже забиты деревянными щитами.

Дни милиционеров-студентов с красными повязками на левом рукаве, военному Н.М. Покровину запомнились, как время тихой свободы. «…Жизнь протекала за эти дни обычным порядком, и житель г. Казани стал уже свыкаться с новою обстановкой своей жизни, — писал он, — т.е. не стал дико смотреть на призыв (из бывшей городской думы) собираться на митинг, безбоязненно брал в руки и читал воззвания «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», газету «Земля и воля» и пр.».

Черносотенная реакция

Однако власть, быстро захваченная либеральными силами города, так же стремительно была отобрана военными и возвращена законным хозяевам — местным чиновникам. «Еще с раннего утра 21 октября началось странное, тревожное движение по улицам. Толпы хулиганов задирали милиционеров, среди хулиганов черносотенцев выделялись знакомые обывателям переодетые городовые», — сообщала либеральная газета «Волжский вестник». Городская дума была освобождена с помощью юнкеров и солдат 230-го Ветлужского резервного батальона.

Традиционное религиозное шествие 22 октября, в день Казанской иконы Божьей матери, приобрело совсем другой характер. Если верить отчету казанского губернатора, «патриотическая манифестация» насчитывала более 50 тыс. человек. Судя по всему, часть этой массы позднее консолидировалась совершенно для других задач. По свидетельству очевидцев, по Большой Проломной улице уже часов в 11 утра двигалась толпа из 200—300 человек. Они были настроены очень агрессивно, устроили погромы в еврейских торговых заведениях. Из-за того, что 22 октября пришлось на воскресенье, многие владельцы магазинов и мастерских обнаружили беспорядки и не досчитались товаров лишь на следующий день. Погромы в частных квартирах продолжались и 23 октября. Хулиганы действовали на Большой Проломной, Рыбнорядской улице и на Булаке.

По официальным данным, были выбиты стекла в 35 квартирах, занимаемых преимущественно евреями. Пострадало и помещение синагоги. Но начальник губернии М.В. Стрижевский, назначенный уже в 1906 году, снисходительно оценивал произошедшее: «Объясненные насильственные действия нельзя считать особенно значительными в виду того настроения, которое было вызвано оскорблением патриотического, национального и религиозного чувства благомыслящей части населения».

Основной силой черносотенного движения, по слухам, являлись мелкие торговцы, причем преимущественно мясники. Этот факт сильно тревожил самих героев новостей, они были вынуждены обратиться к губернатору с просьбой, «чтобы он каким-либо образом снял с мясников клевету». Торговцы не отрицали своих монархических взглядов, но считали оскорбительными обвинения в погромах. Свидетелями по этому делу проходили более 100 человек, к ответственности привлекли пятерых. Обвинили их в основном в расхищении чужого имущества. Но даже из них некоторые впоследствии были либо освобождены под залог, либо оставлены на свободе под гласный надзор полиции. Впрочем, в народной памяти именно казанские мясники остались главными виновниками этих событий.

Всего жертв за эти дни насчитывалось около 45 человек убитыми и ранеными. По другим данным, 11 человек скончались от полученных ран, а получили ранения еще 46 человек. Среди жертв были и дети. В отчетах думских врачей Казани всех трех городских участков за 1905 год отсутствуют данные о работе муниципальных амбулаторий за октябрь и ноябрь. Вероятно, в условиях городских беспорядков и всеобщего хаоса медицинская помощь оказывалась в частном порядке.

Продолжение следует