Соболевские номера Казани: неприхотливый клоповник с популярным «рестораном» и бомжами

Три жизни купца Ивана Соболева

Если посмотреть на бывшие Соболевские номера с высоты птичьего полета, то своими очертаниями комплекс напомнит некоего гигантского бесформенного спрута, раскинувшего свои щупальца сразу на три улицы — Саид-Галеева, Коротченко и переулок Рустема Яхина. Еще относительно недавно в многочисленных коммуналках этого клоповника ютились сотни казанцев, являвших собою последнее поколение коренных «мокринцев». Перед Универсиадой-2013 все жильцы в спешном порядке были отселены, и дом стал прибежищем местных бомжей, одним видом своим приводящих в замешательство пассажиров дальних поездов и многочисленных в этом бойком месте гостей города. Тогда же комплекс лишился одного из своих наиболее значимых в историческом контексте строений — выходившего на Привокзальную площадь углового двухэтажного корпуса, в котором некогда помещались простонародные Соболевские бани — о них у нас с вами будет отдельный разговор. В 2013 году на месте бывших бань возвели коробку отеля «Кристалл», которая своим совершенно безликим внешним видом окончательно испортила облик и без того достаточно безалаберно застроенной Привокзальной площади.

Лишь со стороны бывшей Мокрой площади, а ныне — улицы Коротченко, здание сохранило тот аутентичный вид, который ему еще в 1868—1871 годах придал архитектор П.Е. Аникин, когда строил этот комплекс для купца 1-й гильдии Ивана Николаевича Соболева, коммерции советника, потомственного почетного гражданина, первого председателя Казанской купеческой биржи, кавалера многочисленных государевых наград «и прочая, и прочая, и прочая».

В Национальном архиве Республики Татарстан в документах архивного фонда Казанской купеческой управы хранится формулярный список о службе казанского купца первой гильдии Ивана Николаевича Соболева, составленный 15 ноября 1873 года. Из сохранившихся документов следует, что на момент составления формуляра И.Н. Соболеву было 60 лет (т.е. он родился в 1813 году) и что он в этот период времени являлся владельцем четырех каменных и двух деревянных домов в Казани, одного каменного и одного деревянного дома в Нижнем Новгороде, одного каменного и одного деревянного дома в Рыбинске, участка земли в 170 десятин в Рыбинском уезде, а также движимого имущества, состоявшего из трех пароходов и двадцати барж.

Не меньший интерес представляют и сведения о торговой деятельности и наградах И.Н. Соболева: «…В 1858 году за экстренную доставку корабельных лесов во время Крымской войны он был награжден золотой медалью на Станиславской ленте, в 1863 году стал почетным старшиной Нижегородского 1-го детского приюта, в 1867 году старостой при Грузинской церкви города Казани, в 1868 году председателем Казанского биржевого комитета и членом двух учетных комитетов — Казанского и Нижегородского отделений Государственного банка, в 1869 году награжден золотой медалью на Анненской ленте за постройку церквей в Архангельской губернии, в 1870 году приказом Правительствующего Сената возведен в потомственное почетное гражданство, в том же году избран гласным Казанской Городской думы, в 1871 году пожалован в чин коммерции советника, стал кандидатом гласного земского собрания и по представлению военного министра награжден золотой медалью «За усердие» на Владимирской ленте».

Как следует из документов, собранных в свое время известным историком и архивистом С.В. Петряевым в Рыбинском филиале Ярославского архива, происходил Иван Николаевич из крестьян села Ратонаволоцкого Холмогорского уезда Архангельской губернии, где 8 февраля 1843 года был «…повенчан первым браком с девицею Екатериною, дочерью Емецкаго прихода крестьянина Ивана Перевозникова».

Внимательное прочтение другого сохранившегося документа дает основание полагать, что в 1850 году И.Н. Соболев переехал на жительство в Санкт-Петербург, где у него родилась дочь Ольга: «Сим свидетельствуем, что города Санкт-Петербурга в метрической Казанского собора книге о родившихся за 1851 год …значится: что тысяча восемьсот пятьдесят первого года октября четвертого дня Архангельской губернии Холмогорского уезда у государственного крестьянина Ивана Николаева Соболева и законной жены его Екатерины Ивановой обоих православных и первобрачных родилась дочь Ольга, которая того же года и того же Октября месяца шестнадцатого дня крещена. При крещении ея восприемниками были: Санкт-Петербургский 3-й гильдии купец Николай Николаев Соболев и Архангельской губернии Холмогорского уезда Емецкой волости государственная крестьянка девица Анна Николаевна Соболева».

Итак, примерно в 1850—1851 годах И.Н. Соболев переехал в Питер. Учитывая же место совершения таинства крещения — Казанский собор — можно предположить, что и проживал он где-то поблизости, возможно, что и на самом Невском. Тем более что в петербургский период своей жизни И.Н. Соболев владел Талеевскими банями на прилегающей к Невскому Гороховой улице. Но, по всей видимости, что-то у него в столице пошло не так, коль скоро в 1859 году вместе с женой и дочерью он переехал на постоянное жительство в город Рыбинск Ярославской губернии, где записался в купечество по первой гильдии. Возможно, выбор этого последнего места жительства был обусловлен тем, что в Ярославской губернии проживали многочисленные родственники Ивана Николаевича, и в их числе — дядя, ярославский городской голова.

По совету родственников в Ярославской губернии И.Н. Соболев занялся оптовой торговлей хлебом. В 1857 году он купил в Рыбинске участок земли, на котором в 1859 году открыл построенные им бани — по каким-то неведомым причинам его прямо-таки тянуло к банному делу. В 1866 году И.Н. Соболев получает звание потомственного почетного гражданина, а в 1867-м переезжает на жительство в Казань. В том же 1867-м году новоиспеченный казанский купец Иван Николаевич Соболев вместе с небезызвестным Н.К. Крестовниковым учреждает Казанскую купеческую биржу, а 25 января 1871 года при его горячем участии организуется новое финансово-кредитное учреждение — общество взаимного кредита в Казанской губернии. В это общество входят практически все известные казанские землевладельцы, дворяне, купцы и предприниматели того времени, в том числе брат Л.Н. Толстого граф Петр Николаевич, князь Ухтомский и казанский купец Я.Ф. Шамов.

Приезд И.Н. Соболева в Казань совпал по времени с началом воплощения в жизнь общероссийской реформы местных органов самоуправления. Казанская губерния вошла в число тех губерний, где были сформированы губернские и уездные собрания гласных (депутатов) и управы. В 1870 году впервые были проведены выборы в Казанскую городскую думу, куда Иван Николаевич избирается подавляющим большинством голосов. В том же году И.Н. Соболев возводит в Мокрой слободе огромный гостиничный комплекс, включавший в себя собственно «нумера», два корпуса простонародных бань и выходивший на 2-ю Мокрую флигель, в котором поместились ломбард и отделение Общественного банка. Это несуразное нагромождение «разнокалиберных» строений в течение многих лет слыло под именами «Соболевских номеров», «Соболевского подворья» и даже «Соболевской крепости»; мокринские же аборигены, не мудрствуя лукаво, звали гостиницу просто «Соболевкой».

Что сподвигло Ивана Николаевича возвести посреди самых страшных казанских трущоб одну из крупнейших на тот период городских простонародных гостиниц, трудно сказать, но вернее всего, это был точный купеческий расчет. Все дело в том, что подобные «дешевые меблирашки» при известных условиях могли принести домовладельцу колоссальную прибыль, даже близко не сравнимую с аналогичным барышом от содержания фешенебельного отеля где-нибудь в центре города.

Просто-таки фантастическая рентабельность доходного дома здесь обеспечивалась отнюдь не качеством, но количеством — подобный клоповник мог вместить в свое чрево одномоментно до нескольких сотен жильцов, которые хотя и платили за постой сущие копейки, но при этом были и весьма непритязательными — их устраивало и практически полное отсутствие удобств, и вездесущие грызуны, и тараканы-прусаки, и постельные клопы, и «ненавязчивый сервис», и даже непреходящий специфический «нумерной запах», смешанный с трущобной вонью. Кроме того, хозяину можно было не тратиться на дорогостоящий ремонт дома — и выгодно, и никаких побочных расходов, все происходило как-то само собой, согласно старой купеческой поговорке: «На грош, да поширше!» Да и с местом Иван Николаевич ничуть не прогадал — въезд в город плюс две торговые площади под боком — для мешочников и ремесленников самое то.

А если вдобавок еще и вспомнить о том, что в 1894 году в город придет железная дорога, и Соболевские номера окажутся в шаговой доступности от железнодорожной станции, можно только позавидовать поразительной прозорливости Ивана Николаевича, загодя подобравшего для своей гостиницы столь бойкое место. Правда, ему самому не суждено будет дожить до прибытия в Казань первого поезда — он умрет в 1891 году в возрасте семидесяти восьми лет, а его детище за последующие четверть века сменит еще множество хозяев, потихоньку превратится в заурядную трущобу, но при всем этом сохранит за собой старое имя, шагнувшее и в советское время — «Соболевские номера».

Об особенностях привокзального общепита

Были при Соболевских номерах и два предприятия общественного питания. Первое помещалось в южном крыле комплекса, и вход в него был с Поперечно-Мокрой улицы. Заведение это гордо именовалось рестораном, но по сути своей было заурядной столовой. После того, как в 1860 году было разрешено открывать рестораны в провинции, все подобные «столовки» при гостиницах стали именоваться ресторанами. Посещать эти заведения могли только постояльцы «нумеров», и никто более. Столы здесь накрывались точно по расписанию, и перед началом трапезы коридорные бегали по этажам, оповещая постояльцев расхожей и давно уже набившей оскомину фразой: «Кушать подано!»

Поесть тут можно было тоже «на грош, да поширше», что вполне соответствовало содержимому кошельков подавляющего большинства постояльцев. Меню было очень однообразным, но вместе с тем к приготовлению блюд предъявлялись относительно высокие санитарные требования. Можно предположить, что внутреннее убранство ресторации Соболевских номеров напоминало интерьеры аналогичных заведений при простонародных гостиницах, где стены, как правило, украшались дешевыми лубочными картинками, а столы покрывались клеенками.

Сложившиеся здесь порядки тоже по большей части напоминали трактирные: на стойку для наглядности обычно выставлялись все блюда, имевшиеся в меню. Холодную закуску было принято съедать прямо за стойкой, а вот горячие блюда — исключительно за столом.

Бесплатный хлеб лежал в корзинках на всех столах, даром можно было получить и горячую воду. Те посетители, которые имели месячный абонемент в столовую, получали в ней персональный шкафчик, в котором хранили салфетку, газету или книгу для чтения во время еды, а порой и собственные столовые приборы.

В начале XX века заведение Соболева распахнуло свои двери для всех желающих — и его моментально облюбовали заезжие крестьяне, торговцы, ремесленники, мелкие чиновники и прочая пестрая публика, зачастую — едва сошедшая с поезда.

Несмотря на убогость меню, ресторация продолжала весьма прибыльно работать всю царскую эпоху, а от посетителей буквально отбою не было. Судите сами: приезжает крестьянин или ремесленник в чужой город, намерзся в поезде, изголодался. Куда он пойдет первым делом, неужели отправится в коммерческий ресторан в здании вокзала?! Нет, конечно, не в его это привычках, даже если у него и есть с собой деньги. Вернее всего, он выберет место, где «на грош, да поширше» — т.е. нашу соболевскую харчевню, благо она совсем рядом, только дорогу перейти. Здесь можно и посудачить в простой компании, и встретить старых приятелей, и завести полезные знакомства, словом, обстановка для простого человека вполне привычная, комфортная и даже располагающая.

Между прочим, подобная традиция сохранилась в этих краях до сегодняшнего дня — в работающей круглосуточно «Доброй столовой» на углу переулка Рустема Яхина и Привокзальной площади вам и сегодня предложат за сущие гроши вполне себе приличный набор — суп, второе и компот. Из чего они там все это готовят, не знаю, на кухню к ним я не заглядывал, но вполне очевидно, что подобный сервис рассчитан не на видавшую виды казанскую публику, а прежде всего на «измученных сухомяткой» пассажиров, жаждущих поскорее вкусить чего-нибудь горяченького. Поразительно, но именно в том помещении, где сегодня «Добрая столовая», И.Н. Соболев тоже держал собственную харчевню, в которой (покуда не было железной дороги) столовались в большинстве своем пролетарии близлежащих мелких предприятий — мастеровые и чернорабочие. Вопросам питания беднейших слоев населения старой Казани посвящен целый цикл публикаций Л.М. Жаржевского, которые он в свое время подготовил для «Реального времени». Полагая, что с моей стороны было бы верхом самонадеянности пересказывать первого в Казани специалиста по части истории местного общепита, коим, безусловно, является дедушка, я с удовольствием передаю ему слово:

«…Посмотрим, как питались казанские рабочие. Питались они самостоятельно или получали хозяйские харчи. Было два типа самостоятельного питания — семейное и одиночное. Рабочие питались дома, в артелях, в чужих семьях, у квартирохозяев, в трактирах, наконец, где придется — «сухой», преимущественно холодной пищей (хлебом, колбасой, селедкой и т. д.). Хозяйскими харчами пользовались преимущественно одинокие рабочие, семейные питались обычно дома. Одиночки пользовались закусочными, чайными, мелочными лавками, а также столом квартирохозяев и тех семей, хозяйки которых не работали, и артельным питанием. Непосредственно заводских столовых в Казани не было даже на крупнейших предприятиях города… На больших казанских предприятиях мужчины, жившие на «вольных квартирах», уходили обедать в перерыв (перерыв был почти везде полуторачасовым), а женщины, приносившие с собой холодный обед, могли рассчитывать лишь на хозяйскую кухню с плитой, дровами и кипятком.

Часть рабочих вынуждена была питаться в дешевых трактирах (казанских «дешевках») и городских столовых. Посетителями их «чистой» половины были преимущественно мастеровые, а «черной» — и мастеровые, и чернорабочие. Здесь готовились «суп, щи, горох, каша и прочие продукты низшего сорта, но обыкновенно свежие». Однако в целях экономии посетители «черных» половин нередко приходили в трактир «с собственной закуской (колбаса, рыба) и требовали только чай». Многие рабочие ограничивались покупкой у близко расположенных торговцев яиц, селедки, фруктов. Некоторые рабочие ввиду дальности расстояния от фабрик до места проживания приносили завтраки и обеды с собой и съедали их на территории предприятия, порой в совершенно антисанитарных условиях…

…Качество обедов в харчевнях и «дешевых трактирах», где питалась часть рабочих, тоже было весьма низким. Неприглядным был и сам вид этих заведений. «Уже одна обстановка харчевен способна вызвать чувство брезгливости и у человека, видевшего всякие виды… Обыкновенное меню харчевен: щи, каша, «жаркое», студень; бывает жареная и вареная рыба. Щи приготавливаются из небольшого количества дешевой, а потому часто провонявшей капусты… мясо к ним подается по желанию, за особую плату; оно черное, сухое и безвкусное… Для «жаркого» употребляется мясо, начавшее издавать «душок», рыба в харчевнях еще более сомнительной свежести: ее варят, жарят, сдабривая крепкими приправами, отбивающими неприятный запах…»

…Бедноте предлагался там так называемый «гусак» (иногда пишут «гусяк») — сердце, почки, легкие. Этот самый гусак варился вместе с картошкой, и получался род похлебки — «ушное». Предлагался картофель в мундире по 3—5 коп. На одну копейку можно было купить 3—4 картофелины с приправой. Подавали и поджарку на бульоне из ушного. Утром можно было купить на 3 копейки черного хлеба и за 3 же копейки — чай. Поденный заработок бедноты был в то время 35—40 коп., на еду уходило 30—37 коп.

Вам все еще кажется странным, что в стране случилась революция? Мне нет. Стало ли от революции сытней? Где как. У нас в Казани не очень. Особенно в страшные годы голода в Поволжье. Вот что писал сосланный в 1921 году в Казань писатель Осоргин: «Под вечер я зашел в открывшуюся дешевую столовую, целое событие для Казани, где нет, конечно, ресторанов, как и вообще частной торговли; как возникла эта — неизвестно, и почему ее терпят; вообще в провинции новый строй путается со старым, никто ничего понять не может. В столовой дали неплохую котлету, то ли мясную, то ли из чего-то напоминающего рубленое мясо; и дали ломоть хлеба, слишком черного, но словно бы настоящего. Чудеса! Под стол забралась собака, путается у моих ног. Хотел дать бедняге хлебную корочку, сунул под стол: «Эй, где ты там?» — и собака выхватила корку синими детскими пальцами. В ужасе отнял руку: это голодный татарчонок. Женщина, служащая столовой, говорит: «Ничего не могу с ними поделать, вползают в дверь как клопы, забираются под стол, крошки собирают. Главное, очень вшивые они. Иди, мальчик, иди на улицу, здесь нельзя!» Маленький скелет выползает и ухмыляется. Я вышел из столовой отравленным».

В 1920-е годы, в противовес многочисленным частным столовым, харчевням и ресторациям, начинают пробиваться первые робкие ростки будущей системы советского общественного питания — создается товарищество «Нарпит», впоследствии преобразованное в государственное объединение «Всенарпит». В феврале 1929 года в бывших Осокинских казармах на углу Георгиевской улицы и Суконной площади была открыта первая в Казани государственная чайная. Осокинские казармы — это сегодняшняя столовая «Ашхане» на углу Петербургской и Туфана Миннуллина, о ней я уже писал в «Казани из окон трамвая» — по версии Георгия Фролова именно здесь помещался легендарный Горлов кабак.

Об открытии в Суконной слободе первенца казанского общепита протрубила даже «Красная Татария» в номере от 8 февраля 1928 года. Если отбросить мелькающие в статье разного рода «революционные галлюцинации» (вроде совмещения пивной с шахматно-шашечным клубом), то публикация «Казань будет иметь советскую чайную» вполне себе дельная: «Вопрос о советской чайной не нов. Он уже неоднократно поднимался на страницах центральных газет и журналов. Каждый прекрасно знает, что старая чайная, принятая нами в наследство еще от старого режима, подчас и сейчас является местом, куда крестьянин и рабочий заходят не только попить чаю и закусить, но и поговорить с приятелем о своих нуждишках. Всякий также знает и то, что даже при самом примитивном требовании невзыскательного крестьянина или рабочего чайные не могут похвастаться чистотой.

Кроме того, в чайных царит самое беззастенчивое пьянство, мат и гам. И поскольку советская власть и партия ставят первой задачей перестройку быта по всем линиям, вопрос о советской чайной приобретает большое значение. Волгокрайнарпит совместно с другими общественными организациями в качестве опыта решил открыть в Казани советскую чайную. На первых порах мы решили взять бывшие Осокинские казармы на Георгиевской улице, отремонтировать их и оборудовать для чайной. Чайная будет иметь два больших зала и отдельную комнату, в которой будут находиться шахматы, шашки, газеты и радио. Мы также предполагаем устроить в нашей чайной эстраду, где время от времени будут выступать артисты с исполнением различных номеров...»

К чему это я все? Да к тому, что практически в это же самое время в бывших Соболевских номерах подобных чайных открылось сразу целых три — при этом каждая из трех Мокрых улиц получила по чайной. Со стороны Привокзальной площади новое заведение заняло флигель, своим торцом выходящий на 2-ю Мокрую (здесь некогда помещалось отделение Общественного банка); по 1-й Мокрой (Коротченко) чайная открылась в первом этаже главного гостиничного корпуса (до революции тут было питейное заведение Семенова), и наконец, со стороны Поперечно-Мокрой (Рустема Яхина) предприятие общепита унаследовало помещения бывшего ресторана И.Н. Соболева.

Кстати, это последнее место сохраняло свою исходную функцию пункта общественного питания вплоть до своего закрытия в 2010 году. В разные годы здесь были блинная и пельменная, а на заре нового, XXI столетия тут открылась столовая, где можно было не только наскоро перекусить, но и принять соточку-другую, что называется, «для настроения». На моей памяти здесь всегда отвратительно пахло похмельным перегаром, смешанным с неповторимым ароматом, исходившим от отиравшихся у заведения вокзальных бомжей; а поесть в этой забегаловке можно было, только предварительно обеззаразив себя известным способом. Как-то раз после поезда сдуру перекусил здешними перемячами — так меня потом три дня выворачивало наизнанку.

Помню, году в 2004-м к этой забегаловке прибился бомж, которого я когда-то хорошо знал по службе в юридическом институте. В прошлом он был довольно успешным человеком — в детстве и юности занимался спортом (даже удостоился каких-то призов, кажется, в баскетболе), с отличием окончил юрфак университета, защитился, потом, работая у нас, дослужился до звания подполковника и должности начальника кафедры криминологии. И вроде бы все у него было хорошо — и семья нормальная, и дети. Правда, еще и в начале девяностых выпивал он, мягко говоря, изрядно — как-то раз при мне налил в пивную кружку сразу целую поллитровку — и всю ее одним махом, даже бровью при этом не повел.

Но как говорится, дальше-больше. Уже в 2000-м году наш начальник Н.Х. Сафиуллин отстранил его за пьянство от руководства кафедрой, но пожалел, не выгнал, дал дотянуть до пенсии. А на пенсии пошло-поехало — уже через полгода он ушел из семьи и прибился к вокзальным бомжам. В этом новом положении протянул он достаточно долго — уж чего-чего, а здоровья у него хватало. Как-то встретили мы его с Б.С. Хайбуллиным на вокзале: растрепанная борода, соответствующее одеяние, но при этом все тот же гордый и заносчивый вид — пойдите, мол, вы все к черту! — даже денег у нас взаймы не попросил. Говорит: «…настанут лучшие времена, еще позову я вас, друзья, на рюмку коньячку!»

Лучшие времена, увы, не настали — в 2013 году председателю нашей ветеранской организации А.Г. Горшкову сообщили, что в заброшенном старом доме на улице Коротченко нашли замерзшего бомжа, который, судя по найденным при нем документам, когда-то работал у нас в институте. Выяснилось, что ни жене, ни даже детям в таком качестве он не был нужен — родные наотрез отказались принять какое-либо участие в организации похорон, и дело шло к тому, что бывшего нашего коллегу должны были закопать как простого бомжа, если бы в дело не вмешался Алексей Георгиевич, поразительной широты души человек. Так вот, А.Г. Горшков принял в этом деле самое горячее участие — собрал, сколько мог, средств среди бывших коллег, договорился со знакомым работником «Ритуала» о месте на кладбище, за свои деньги купил гроб и прочие атрибуты, оплатив даже услуги священника. «Как бы то ни было, но все же он был человеком», — говорил потом Алексей Георгиевич…

Продолжение следует