Под стенами казанского «Эталона»: «татарин» Межлаук и секреты покупки халяльного мяса

Закат и возрождение храма Московских Чудотворцев

Подобно Владимирскому собору, церковь Московских Чудотворцев тоже имела в своей ограде часовню, названную в честь императора. Была она возведена в 1898 году в древнерусском стиле по проекту архитектора П.В. Романова в память Александра III, но поскольку этот государь-император не был причислен к лику святых, ее освятили во имя соименного ему святого князя Александра Невского. В отличие от уничтоженной Владимирской часовни, этому сооружению повезло больше — оно и сегодня украшает вход на территорию храмового комплекса. С этой часовни двадцать лет назад и началось на этом месте возобновление богослужений.

Во все исторические эпохи епархиальные власти, как правило, назначали в храм Московских Чудотворцев тех казанских священников, которые одновременно занимали какие-то другие, педагогические или же административные, должности, прекрасно понимая, что столь маленький приход хотя и не давал средств к существованию, но, с другой стороны, и не требовал большого труда со стороны священнослужителя. Так, священник Кронид Петрович Веселицкий, служивший в храме в 1902—1912 годах, одновременно был законоучителем всех женских гимназий, а его преемник — отец Дмитрий Иванович Царевский — являлся казначеем Епархиального училищного совета и служил в храме вплоть до его закрытия в 1929 году.

К 1929 году в Московской общине осталось всего 12 прихожан, но сам храмовый комплекс до времени не трогали, посчитав его архитектурным памятником. Так, Государственная академия истории материальной культуры уведомила казанские власти, «…что данная церковь представляет интерес с архитектурной стороны, по этой причине уничтожение церкви хотя бы на год следует отложить, сохранив ее до полного изучения».

Вся документация была отправлена в Москву, и тем не менее вершители судеб в октябре 1929 года утвердили вердикт о закрытии церкви. Лишив общину здания, ОГПУ формально завершило дело. Прошел месяц, и пустовавшая церковь привлекла внимание строителей валяльно-обувной фабрики Татпромстроя, которые стали требовать передачи культового здания под школу фабрично-заводского ученичества союза строителей. Орготдел ТатЦИКа решил повременить с уничтожением церкви и занять ее не школой Союза строителей, а складом Союзхлеба. И все-таки в марте 1932 года председатель Казгорсовета Павел Аксенов предложил начальнику конторы Казанского управления жилищного строительства «немедленно приступить к разбору» нескольких церквей, в том числе и церкви Московских Чудотворцев, а постановление об их сносе пообещал подписать «задним числом».

В мае 1932 года соответствующее постановление Казанского городского совета было подписано, но то ли исполнители оказались несознательными и к тому же на редкость нерадивыми (или, наоборот, чересчур занятыми), то ли еще что — да только ломали они, ломали, да так и не доломали. В общем, после их «работы», попахивающей явным саботажем и двурушничеством, от храма остались две наружные стены да обезглавленная колокольня.

Долгое время в нетронутом настоятельском корпусе располагался детский сад, а в сентябре 2000 года все, что осталось от церкви Московских Чудотворцев, было передано под подворье Раифского Богородицкого монастыря. В таком состоянии храмовый комплекс встретил новое тысячелетие и сумел-таки дождаться своего возрождения.

Сегодня на территории храмового комплекса Московских Чудотворцев — подворье Раифской Богородицкой обители, в обновленном каменном здании церковно-приходской школы и причта устроена церковь жен-мироносиц, в 2010 году освящен новый храм подворья в честь новомучеников и исповедников церкви русской. В настоящее время колокольня приведена в порядок, планируется и восстановление церкви Московских Чудотворцев. На территории подворья построен деревянный крестильный храм, в котором совершается таинство крещения, действуют воскресная школа и мастерская по пошиву церковных облачений.

И напоследок…

В 1948 году на углу Лево-Булачной и Мартына Межлаука творческой группой архитекторов под руководством А.М. Субаева был запроектирован новый жилой дом для инженерно-технических работников Управления Московско-Казанской железной дороги, оконченный строительством в 1952 году.

Неискушенным казанским старожилам эта серая сталинка на набережной Булака у автобусной остановки «Колхозный рынок» более известна под именем «Кассы Аэрофлота», мне же она больше запомнилась по другому эпизоду…

В конце девяностых — начале двухтысячных здесь разместился первый и единственный на тот период фотосалон в Казани, использовавший в своей работе цифровые технологии, которые на заре нового века только-только начинали осваивать просторы нашей родины.

Работал в этом фотосалоне мой бывший одногруппник Андрей Богданов, ставший к тому времени уже известным фотографом. В институтские годы Андрей увлекался историей Казани, и мы с ним как-то даже сделали несколько вылазок по старому городу, от которых у меня до сих пор сохранились великолепного качества фотографии — некоторые из них представлены в предыдущей книге. Еще в студенческую пору Андрей буквально жил фотографией, не мог ни о чем другом думать, кроме фотографии, а на учебу в институте смотрел как на нечто противное всему его существу, чуждое и даже мешавшее осуществлению его главной мечты. К примеру, приходил он сдавать любой экзамен всегда без подготовки: сядет напротив преподавателя, глянет на него интеллигентными глазами, а как только этот преподаватель задаст ему вопрос, тут же честно ответит: «Понимаете, я фотограф, всю ночь работал в мастерской, за творческим процессом вся наука из головы вылетела, поставьте мне тройку». Иногда подобная наглость срабатывала, по большей же части — нет. Кончилось все это тем, чем и должно было кончиться, — исключением из института. Наверное, кроме Андрея, не было в городе другого студента, который так радовался бы своему отчислению — он говорил мне, что теперь он самый счастливый человек на земле, что у него словно бы выросли крылья от нахлынувшей свободы и что какой он был дурак, что раньше не бросил институт. Вскоре на этих крыльях он прилетел в рекламное агентство «Лариса», где и начал свою карьеру вольнопрактикующего фотографа.

Про старую Казань он и думать забыл — стал делать фотографии полуобнаженных моделей, что ж, тут не поспоришь — тема не менее захватывающая. Но однажды по моей просьбе ему все же пришлось ненадолго вернуться к старому жанру.

После того как в 2003 году Георгий Фролов отыскал на чердаке Старо-Проломной аптеки знаменитую коллекцию фоторабот Арнольда Бренинга, он долгое время не знал, как сделать с тех фотопластинок приличного качества копии. Сегодня в это трудно поверить, но еще пятнадцать лет назад в Казани практически не было сканеров хорошего разрешения. Один, впрочем, нашелся — как раз в фотосалоне на Лево-Булачной — по «наводке» Андрея Богданова.

Когда мы с другим Андреем (Останиным) занесли коробки с фотопластинками в салон, то думали, что провозимся час–два, не больше. В итоге вышла неделя — каждая отдельная пластинка сканировалась не менее 10–15 минут, при этом ее необходимо было подсвечивать с наружной стороны сканера мощным прожектором.Осветительное устройство нужно было вручную прижимать к сканеру, да еще и с известными предосторожностями — чтобы не повредить сканирующую аппаратуру.

Вся техническая сторона дела лежала в основном на двух Андреях — Останине и Богданове, наше же с Георгием Валентиновичем участие больше ограничивалось общим руководством, перемежавшимся с частыми отлучками в известное питейное заведение на углу Кирова и Мартына Межлаука. В общем, после долгой и нудной работы на свет появились первые качественные сканы этой ныне широко известной коллекции.

Когда-то от автобусной остановки на Булаке через арку железнодорожного дома можно было выйти проходным двором прямо к бывшему дому М.Л. Свечникова. Сотни раз, добираясь на службу в девяностые, я ходил тем двором через руины храмового комплекса (на которых за семь десятилетий успели прорасти не кусты — деревья) в тайной надежде, что дело с возрождением храма Московских Чудотворцев вот-вот сдвинется с мертвой точки. Но нет — все так же торчала неровным сколом обезглавленная колокольня, все так же в закуте, образованном двумя огрызками храмовых стен, были навалены кучи мусора. Старт возрождению храма будет дан много позже, в канун т.н. юбилея города, но увы — в предпраздничной суматохе практически никто из горожан не уделит должного внимания этому событию.

Перейдем Московскую улицу и окажемся на площадке перед Центральным рынком. Слева от нас — коробка торгового центра «Эталон», получившего это название в наследство от одноименного режимного предприятия, до 2005 года помещавшегося в его стенах. Кстати, об «Эталоне». Когда-то на его месте (Кирова, 48) стоял дом известного купца Поликарпа Матвеевича Романова, каретных дел мастера. Только не путайте его с другим Романовым, архитектором — того звали Петром Ивановичем, последний проживал на нечетной стороне улицы (Кирова, 37), в Московском приходе. Здесь же у Варламовского храма Поликарп Матвеевич Романов торговал своими экипажами, а известный читателю Густав Тальквист — каретным стеклом. Романовские экипажи были известны далеко за пределами Казани, они имели сбыт даже в Москве и Санкт-Петербурге.

В начале ХХ века во дворе дома П.М. Романова поместились поверочные мастерские, осуществлявшие поверку весов разного типа и электроизмерительных приборов.

В 1922 году мастерские перешли в ведение «Госметра», а в 1929-м стали именоваться татарским заводом «Татметровес», который после войны, в свою очередь, был преобразован в Татарский завод по ремонту приборов и электрооборудования.

В хрущевские времена на месте старого завода на углу Кирова и Мартына Межлаука возвели железобетонную коробку нового производственного корпуса, а само предприятие переименовали в завод «Эталон». Предприятие, в канун юбилея города съехавшее в район улицы Гвардейской, до последнего времени производило образцовые и технические контрольно-измерительные приборы (прежде всего для измерения расхода жидкостей). Эта продукция используется в нефтеперерабатывающей и пищевой промышленности, на автозаправочных станциях, спиртовых заводах и т. д.

Вспоминаю, что в августе 1998 года, когда все горожане переживали только что случившийся дефолт, на площадке перед Колхозным рынком у железобетонной стены завода «Эталон» состоялось мое дебютное выступление в качестве торговца яблоками. Вот как это было. Летом 1998 года мы с давней моей подругой Гульнарой Касимовой неплохо проводили время на даче в Тетеево. И все бы хорошо, вот только с финансами, как вы сами понимаете, были большие проблемы. Дело дошло до сдачи стеклопосуды — на моторной лодке мы объезжали Тетеевские острова и собирали бутылки, выброшенные пассажирами теплоходов и прибитые к берегу. Потом Гуля отмывала их до блеска, и мы на машине оправлялись в город — сдавать.

А тут в августе вышел у нас неплохой урожай яблок — ну мы и набрали полный багажник «Жигулей» и отправились на Колхозный рынок. Встали под самой стеной «Эталона» и продаем. А яблоки — одно загляденье, ни пятнышка, сладкие, наливные. Немудрено, что у нашей машины тут же выстроилась длинная очередь. Разлетелись в момент. Денег набралась целая пачка. Только конец у этой истории не такой уж радостный — покуда мы торговали, у нас вывернули штуцера на всех четырех колесах, а в салоне оставили записку следующего содержания: «Сегодня мы вас пожалели, приедете сюда завтра — проткнем шилом все четыре колеса». Намек был мною услышан, я сбегал на улицу Нариманова на авторынок, купил штуцера, подкачал колеса, и больше на «Колхозке» мы не появлялись — продолжили торговлю уже в другом месте, где потише.

С Гулей было не соскучиться — хотите, расскажу, как она покупала на Колхозном рынке мясо?! Так вот, сначала она выбирала ту очередь, в которой стояло больше всего старушек-татарок — те предпочитали мясо-халяль и хорошо знали, в каком лабазе продают продукт лучшего качества. Потом начинался спектакль — Гуля обращалась к продавцу по-татарски как к старому знакомому, что «…вот-де, бабай, давно не виделись, как дела в деревне…» (при этом она называла деревню где-нибудь в Пестречинском районе, где жили одни крещеные татары). Мужик от столь наглой клеветы обычно терялся, мямлил чего-то вроде — «…какой, мол, Пестречинский район, с ума, что-ль, девка, сошла?!» — но дело было уже сделано, татарские бабушки бросались из очереди врассыпную, на сцену выдвигался второй участник «операции» (ваш покорный слуга), который без излишней спешки и суеты выбирал нужное мясо и расплачивался с оклеветанным и все еще ошалелым продавцом. С той поры минуло уже больше двадцати лет, а мне все кажется, что это было только вчера… Позвонил недавно Гуле, спрашиваю ее, мол, не против ли она, что ее имя прогремит на страницах книги — пиши, говорит, только без компрометирующих подробностей…

И в завершение этой немного затянувшейся главы следует отметить еще два момента. Во-первых, вопреки устоявшемуся мнению, российский революционер Мартын Иванович Межлаук, именем которого названа известная нам торговая улица, имеет к нашему городу весьма косвенное отношение. Родился он в 1895 году в городе Харькове в семье Ивана Мартиновича Межлаука (Мешлаукс), учителя-латыша из дворян, и матери-немки. Его отец в ранге статского советника перед революцией был директором Новохоперской мужской гимназии и преподавал там же латынь. В 1917 году окончил юридический факультет Харьковского университета и вступил в РСДРП. Активный участник революционных событий в Харькове. 5 марта 1918 года был назначен заместителем наркома юстиции Донецко-Криворожской Республики.

В марте 1918 года участвовал в боях против германских оккупантов. С мая 1918 года губернский комиссар юстиции в Казани. 7 августа 1918 года, после ликвидации в городе советской власти, был арестован белыми и расстрелян. Это я к тому, что недавно услышал от одного из дипломированных экскурсоводов, что-де: «...Мартын Иванович Межлаук был выдающимся деятелем татарского национального движения и руководил социалистически настроенными татарами». Видать, бедняга, перепутала его с Муллануром Вахитовым. Что ж, бывает…

Это во-первых… А во-вторых, с 1932 по 1968 год бывшая Большая Варламовская улица в полном соответствии со своим функциональным предназначением звалась Колхозной — мой дед именовал ее только так и не иначе. Имя же Мартына Межлаука она получила, вероятно, в связи с 50-летием со дня его героической смерти. Соседняя Мочальная площадь еще и в первой половине тридцатых годов сохраняла свое старое название и все так же пребывала «в самом верхе своего безобразия» (так сказал бы В.А. Гиляровский).

По словам деда, в весеннее и летнее время года площадь утопала в грязи, перемешанной с конским навозом — вплоть до ее ликвидации здесь продолжала функционировать биржа барабусов. В 1933—1935 годах трамвайное движение перебросили с улиц Кирова и Баумана на набережные Булака, улицу Тукаевскую и Мочальную площадь. Последнюю тогда же привели в относительный порядок — территорию между трамвайными путями засадили деревьями (на апрельском субботнике 1935 года), оградили чугунными решетками и разбили сквер, названный именем машиниста Алексея Ухтомского.

Наряду с Булаком новая улица станет трамвайной магистралью, а торговля перекочует на соседнюю Колхозную улицу — нынешнюю Мартына Межлаука. Постановлением главы администрации Казани от 2005 года улицу Ухтомского переименуют «в честь уроженца Татарстана, политического деятеля Китая, председателя Всекитайского общества мусульман, зампреда Народного политического консультативного совета Китая Бурхана Шахиди».