«Мы принесли умершим детям игрушки. Но они нужны живым»
Координатор Центра прикладной урбанистики в Казани Марья Леонтьева поднимает непростые вопросы о месте мемориалов в жизни современного города
Трагедия в Кемерово обнажила много всего. Частью происходившего было желание людей объединиться и выразить солидарность с чужим горем. К сожалению, это не первая и не последняя трагедия, и обществу, в котором научились объединяться неравнодушные люди, пора начинать учиться новому, экологичному, поведению, чтобы такие акции как минимум не наносили вред, а как максимум — помогали направить большую образовавшуюся энергию в общественно полезное русло. Как это сделать? Таким вопросом в авторской колонке «Реального времени» задается урбанист Марья Леонтьева.
Недавно в одном городе я видела парк Победы, больше похожий на реальное кладбище: кроме Вечного огня там были разномастные и разномасштабные памятники чернобыльцам, афганцам, спасателям, пограничникам — это выглядело неэстетично и пугающе. Я убеждена, что мемориалы нужны на местах трагедий. Такой я видела прошлым летом в селе Сюкеево, на высоком волжском берегу, напротив места, где затонул теплоход «Булгария». Две часовни, клумба и стела с именами. Пронзительно печально и до сих пор сокрушающе горестно. Видела мемориал жертвам Норильлага в Норильске, на месте карьера, куда сбрасывали тела заключенных. Там колокол, часовня, два вертикально воткнутых рельса и кривенькие деревянные кресты на них. Молчала сутки.
Если мы будем ставить мемориалы не только на местах трагедий, вся наша страна превратится в мемориал. Но людям нужно место, где они могут выразить свои чувства и воочию убедиться, что они не одиноки. Возможно, массовое выражение скорби — одна из немногих сохранившихся легитимных практик. Кто-то предлагает устанавливать мемориалы в каждом городе, я не считаю, что нам нужны новые мемориалы, нам нужны новые ритуалы.
Что делать современному человеку, переживающему острое горе и страх после просмотра новостей о трагедии? Раньше для всех эмоций у людей были традиционные практики, описывающие наиболее острые ситуации личной и общественной жизни. Культура — это еще и совокупность таких вот практик, как вести себя человеку, что делать и в какой последовательности.
Верующим проще, они могут прочесть молитвы. Атеистам сложнее, потому что в их картине мира нет никакого высшего порядка или закона, который бы мог эту трагедию объяснить, вместить и избавить от страха смерти.
Город — это и многообразие культур, и правила общей жизни.
Горожане создают свои ритуалы и интуитивно выбирают места для их совершения, интуитивно выбирают «места силы» там, где движение человеческих потоков интенсивно и уже есть некий знаковый объект.
После трагедии в Кемерово таковых в Казани образовалось как минимум три: под часами на Баумана, в Ленинском садике и у памятника детям на Профсоюзной. Появляются и новые ритуалы. В память о погибших людях, детях в первую очередь, несут свечи, цветы, игрушки, на траурных митингах выпускают в небо десятки шаров.
Торжественно, красиво. Тогда что смущает меня в этих стихийных мемориалах и в этих акциях? Каждый день, проходя мимо мемориала на «кольце» под часами, я задавалась вопросами:
- Кто и когда будет убирать эти завядшие цветы в полиэтилене, сотню мягких игрушек, остатки свечей, подсвечники и открытки?
- Как минимизировать экологический след от того, что вся эта красота, увы, превратится в мусор?
- Должны ли организаторы таких акций просить приносить цветы без упаковки, не приносить игрушек вовсе, а перевести эквивалентную сумму на счет детского хосписа?
- Если игрушки все-таки принесены, может, их собирать сразу в какие-то коробки и передавать детским учреждениям?
- Сколько времени нужно сохранять стихийный мемориал?
«В память о погибших людях, детях в первую очередь, несут свечи, цветы, игрушки, на траурных митингах выпускают в небо десятки шаров». Фото Олега Тихонова
По срокам сохранения стихийного мемориала, как правило, расхождений во мнениях меньше всего. Чаще всего я слышу про 9 дней, про 40, и это звучит логично, ведь понятно, откуда берется желание выдержать этот срок. Ушедшим детям нужны молитвы.
Вопрос в том, как, извините за это слово, горевать продуктивнее и безопаснее.
Что же делать дальше с этими игрушками, которые десятками приносят на стихийные мемориалы? После того, как они неделю пролежали на улице, их не примут в детские дома, где есть дети, которым эти игрушки, может быть, нужны. Но они, к сожалению, больше совсем не нужны ушедшим. А еще, подумайте, игрушки — это синтетический мех, синтетический наполнитель, пластиковые глаза и носы. Перерабатывать их сложно (точнее, невозможно), жертвовать — не полезно.
А как насчет белых шаров или огненных фонариков, выпущенных в небо? Это очень красиво и торжественно, а теперь подумайте, где они приземлятся, в лучшем случае просто замусорят собой реку, лес или поляну, в худшем — приведут к гибели птиц, животных и рыб или подожгут что-то еще. Что дальше делать с этим токсичным мусором и другими последствиями?
Еще жаль бездарно потраченных денег. Как эти потраченные деньги помогут семьям погибших или семьям нуждающимся? Да, люди хотят выразить сочувствие конкретными действиями. Так может, эти действия будут еще и полезными? Пока лучшей идеей мне кажется пожертвование в детский хоспис. Так смерть не будет способствовать новой смерти, а, по крайней мере, поможет в поддержании жизни детям, которых нельзя вылечить.
«Да, люди хотят выразить сочувствие конкретными действиями. Так может, эти действия будут еще и полезными?». Фото Олега Тихонова
Нужно, чтобы организаторы (неважно, спонтанных или официальных) акций памяти давали советы, что уместнее всего принести как дань памяти ушедшим. И были готовы организовать акции сбора пожертвований правильно и прозрачно, а после — разобрать мемориал в нужный срок, разделить отходы и сдать их специальным организациям.
Конечно, это не единственный ответ, и вопрос требует дальнейшей общественной дискуссии. Трагичные происшествия происходили и, к сожалению, будут происходить. В наших силах быть ответственным в момент происшествия и после него — тоже.