Михаил Пиотровский: «Петербуржцев не спросили о судьбе Исаакия, это оскорбление»

«Эрмитаж диктует музейную моду»

— Сейчас ряд музеев, в том числе Третьяковская галерея, начали выстраивать очень креативные, даже можно сказать авангардные программы, чтобы привлечь посетителей. Эрмитаж что-то делает в этом направлении?

— Эрмитаж ничего, абсолютно ничего не делает в этом направлении, потому что Эрмитаж — это не музей, это громадный исторический организм. То, что делают сейчас многие музеи мира, Эрмитаж давно уже сделал. В частности, одна из форм музейной деятельности — это «Эрмитаж-Казань». Это совершенно уникальная вещь, которая готовилась годами. Вот сейчас открывается «Лувр-Абу-Даби», так он открывается по образцу «Эрмитаж-Амстердам», «Эрмитаж-Казань». Мы были первыми, Эрмитаж создал свою систему, все, что сейчас делается креативного в музейном мире, Эрмитаж сделал первым. Эрмитаж давно в мировом масштабе задает музейную моду, но Эрмитаж как музейная единица очень консервативный и большой, он может экспериментировать, но при этом не менять своей природы. Все выкрутасы, которые называются креативностью, они должны служить музейному делу, а не быть сами по себе.

— Но те перемены, которые внесли в эрмитажные залы в Казани сотрудники Третьяковки на выставке «Гений века», как вы их восприняли?

— Нам после этого остались хорошие лампочки.

— Есть в планах Эрмитажа открытие новых эрмитажных центров?

— Создание центров — это абсолютно уникальная вещь, к сожалению, ее мало кто понимает. Это, как в двадцатые годы, из многих центральных музеев и из Эрмитажа забирались вещи и рассылались по провинциям. И только в единицах музеев мы имеем блестящие результаты, в основном этот эксперимент прошел без пользы. Эрмитажные центры должны занять правильно нишу в тех городах, где они открываются. Они не должны мешать, а должны помогать тем музеям, которые там существуют. Это большая и тяжелая подготовка, которую мы ведем. Наш центр в Амстердаме мы готовили долго, пять лет только шли переговоры.

«Эрмитаж — это не музей, это громадный исторический организм. То, что делают сейчас многие музеи мира, Эрмитаж давно уже сделал. В частности, одна из форм музейной деятельности — это «Эрмитаж-Казань». Фото Олега Тихонова

— В Казани тоже была основательная подготовка.

— И в Казани мы шли к этому пять лет, мы делали выставки, мы обсуждали все нюансы, в результате получилось так, как надо. У нас сейчас большие планы в отношении открытия центров, у нас есть центры в Выборге, в Италии. Сейчас мы готовим открытие центров в Екатеринбурге, в Омске, во Владивостоке, в Москве, в Барселоне. Но все это идет очень постепенно, потому что все это штучный товар, обращаться с ним нужно очень осторожно. Всякая поспешность приведет к традиционной галочке, которая потом провалится. Важно, чтобы в том месте, где планируется открытие эрмитажного центра, был постоянный интерес, потому что интерес еще должен обеспечиваться деньгами. В Казани это все получается стопроцентно, поэтому наши коллеги из городов, где планируется открытие центров, приезжают посмотреть, как это делается в Казани.

«Петербургские храмы — они особенные»

— Сейчас у всех на слуху история с Исаакиевским собором, который передают церкви…

— Это очень серьезная проблема: что такое музей и что такое храм? Для людей, для которых главное культура, для них музей — это главный храм. Для тех, для кого главное религия, храм — это храм. Но есть множество людей, в частности, жителей Петербурга, для которых и храм, и музей могут сосуществовать вместе.

— Так они и существовали в Исаакиевском соборе до начала этой истории.

— Да, так они и существовали. Исаакий был блестящим образцом, как это существование может проводиться. Поэтому, когда возникло волевое решение все поменять, жители Петербурга оскорбились, это было оскорбление граждан Петербурга. Их не спросили. Подняли руку на музей, который существует и как музей, и как храм, это ведь не обыкновенный храм. У петербургских храмов другая архитектура, другая история. Совмещая функцию и музея, и храма, они отдают все, что могут, людям. Исаакий должен выполнять две эти функции. А политики должны правильно организовать, чтобы он мог эти две функции выполнять. Музейную функцию все равно лучше выполняет музей, у нас есть много примеров, когда в разных местах нашей страны музеи изгонялись из храмов и монастырей, но музейная функция там, где она должна быть, она востребована. И музейщиков зовут обратно, потому что музейную функцию должны организовывать музейные профессионалы. Потому что не каждому посетителю приятна церковная экскурсия. Одним нужна церковная, а другим — светская. А все это является частью и светской, и духовной жизни. Я думаю, что Исаакий как был таким примером, как это должно быть, так и станет примером того, как это должно быть. И мы все будем этим заниматься.

«Это очень серьезная проблема: что такое музей и что такое храм? Для людей, для которых главное культура, для них музей — это главный храм. Для тех, для кого главное религия — храм — это храм. Но есть множество людей, в частности, жителей Петербурга, для которых и храм, и музей могут сосуществовать вместе». Фото visit-petersburg.ru

«Человек должен знать язык территории, на которой живет»

— Михаил Борисович, сейчас идут споры, к какому же народу принадлежал Чингисхан? Казахи считают его казахом, другие тюркские исследователи спорят с ними, не согласны. А вы какого мнения?

— Мне кажется, что определение национальности Чингисхана вообще не имеет никакого отношения к делу. Потому что когда мы начинаем говорить о национальностях в нашем понимании, то надо помнить, что мы только обостряем ситуацию. Мне кажется, здесь дело в том, что люди хотят определить — у нашего народа он был или нет, он наш или ваш. К истории это не имеет никакого отношения. Те деления и те этнические связи далеки от нынешних, важны культурные связи того времени, когда жил Чингисхан. Это все из категории публицистики. Возможно, тема это интересная, но она не имеет отношения к науке. С такими определениями надо вообще обращаться осторожно. Когда мы начинаем бодаться и определять кто где и кто чей, это неверно.

— В Татарстане сейчас идут споры по поводу изучения татарского языка в школах. Часть родителей полагают, что русским детям не нужно учить татарский язык, часть верно говорят, что учить язык надо, что лишний язык еще никогда и никому не повредил. Как вы полагаете?

— Не хотелось бы вмешиваться в политику, но на самом деле человек, живущий на какой-либо территории, должен знать язык этой территории. И правы те, кто говорит, что лишний язык никому не повредит, и не потому, что он практически важен. Сейчас практически нужен только один язык — английский. Это, кстати, погубило английский, сейчас весь мир говорит на страшном английском языке. У англичан встают волосы дыбом. Язык обогащает, каждый новый язык делает человека богаче. Если ты живешь на земле, где есть коренное население, ты должен знать его язык. Больше или меньше, это уж у кого как получится, но знать его надо обязательно.

«Язык обогащает, каждый новый язык делает человека богаче. Если ты живешь на земле, где есть коренное население, ты должен знать его язык. Больше или меньше, это уж у кого как получится, но знать его надо обязательно». Фото Тимура Рахматуллина

— Вы арабист, откуда у вас такая любовь к востоку, к арабскому языку?

— Это моя специальность.

— Но человек, живущий в Санкт-Петербурге, становится арабистом…

— Санкт-Петербург — мировая столица арабистики. А вырос я на раскопках на Кавказе, отец был востоковедом, и мама тоже. Я родился в среде востоковедов. Выбрал в качестве профессии арабистику, в мое время это было самое трудное при поступлении. Арабский язык вообще самый трудный.