Велимир Хлебников — «честнейший рыцарь в поэтической борьбе»

Из купцов в ученые

Отец будущего великого поэта Владимир Алексеевич Хлебников происходил из старинного купеческого рода. Этот род был далеко не простым: дед Владимира, купец Иван Матвеевич Хлебников, был человеком весьма известным в Астрахани. Ему удалось добиться звания потомственного почетного гражданина города. Это звание освобождало от рекрутской повинности и подушной подати и позволяла представителям семьи принимать участие в городском самоуправлении. Хлебниковы трудились на благо города и страны. Дядя поэта, Лаврентий Алексеевич, однажды даже уговорил купцов пожертвовать муку для спасения Астрахани во время наводнения. Эта история была глубоко значима для Велимира. Позже он упомянет дядю в своей поэме «Хаджи-Тархан».

Но предки Хлебникова отличались не только благородными поступками. Велимир с восхищением вспоминал, что его прапрадед угощал Петра Великого кубком с «разбойничьими» червонцами, а также то, что среди предков была армянская и запорожская кровь. Он признавался: «Многие Хлебниковы отличаются своенравием и самодурством». В этом высказывании поэт нашел искорку вольности, что отличала его род. Однако отец Велимира самодурства не унаследовал. В нем сочетались скромность, принципиальность и невероятная ответственность.

Владимир Хлебников не стал купцом, как его предки, и выбрал путь ученого. Он окончил Санкт-Петербургский университет и посвятил свою жизнь исследованию природы. Отец будущего поэта был одним из первых орнитологов России, он создал уникальную коллекцию птиц Астраханской губернии и посвятил этому труду многие годы. А также Владимир Алексеевич основал Астраханский заповедник — первый в России — и издал 19 научных работ. Ему были вручены ордена Святой Анны и Святого Станислава за заслуги перед отечеством, а его коллекция птиц получила серебряную медаль на промышленной выставке в Казани.

В 1882 году Владимир Алексеевич женился на дочери статского советника Екатерине Николаевне Вербицкой. Екатерина была яркой личностью: она училась в Смольном институте и участвовала в Русско-турецкой войне, ухаживая за ранеными. Ее брат был активным народовольцем, и она также сочувствовала революционным идеям, вела в переписку с заключенными народовольцами.

Брак с Владимиром был встречен недовольством обеих семей. В свои 33 года Екатерина была старше мужа, и друзья супругов не одобряли их отъезд из Петербурга в калмыцкие степи, где Владимир служил попечителем Малодербетовского улуса. Несмотря на материальные трудности и разлуки, их союз был полон тепла и взаимной поддержки. В письмах, которые супруги писали друг другу, чувствовались и нежность, и тревога. Такая близость стала фундаментом для воспитания детей, в том числе и будущего поэта Велимира. В зимней ставке, в доме попечителя Малодербетовского улуса, 9 ноября 1885 года на свет появился Виктор Хлебников, которого позже все узнают как Велимира.

«Это написал Виктор Хлебников»

Позже семья переехала в Симбирск, а затем и в Казань. Казань была совсем другим миром, городом университетов и академической строгости, тем самым местом, где встречаются ученость и любопытство, наука и искусство. Этот переход — из тихой Симбирской губернии к шуму и активной жизни Казани — ознаменовал собой важный этап в судьбе Виктора.

Третья казанская гимназия стала для Виктора началом его образовательного пути в новом городе. Учеба здесь открыла ему двери к миру знаний, не ограничиваясь одними книгами. Одноклассник Хлебникова Борис Денике вспоминал:

Преподаватель словесности сказал, что прочтет лучшее сочинение. Оно поразило нас оригинальностью языковых оборотов и очень свободным подходом к теме. «Это написал Виктор Хлебников», — сказал преподаватель. Хлебников во время чтения сидел с равнодушным видом, как будто это его не касалось.

В школе Хлебников не был особо заметен, но близко подружился с Борисом Денике, который впоследствии стал известным специалистом по восточному искусству. Они обменивались мыслями и взглядами, поддерживали друг друга и углубляли свои знания. Хлебников, несмотря на тихий нрав и замкнутость, находил в Денике родственную душу, понимание и вдохновение.

Тяга к математике у Хлебникова была столь же сильной, как и интерес к литературе. В аттестате зрелости отмечено, что он занимался математикой с большим увлечением. Это стремление к точности, к структуре и симметрии пронизывает все его будущее творчество и становится основой для сложных поэтических построений. Изучая геометрию и алгебру, он, возможно, уже тогда интуитивно находил связи между математическими формулами и структурой стихотворных форм.

В семье Хлебниковых чтение было особым ритуалом. На полках их домашней библиотеки можно было найти произведения Дидро, Канта, Спенсера, Конта, Тейлора, Спинозы и Дарвина. Это чтение, строгий отбор и внимание к серьезной литературе формировали его мировоззрение и интересы. «Спинозу и Лейбница он прочел раньше, чем Сологуба и Брюсова», — вспоминает один из близких. Эти философские тексты закладывали основы для его дальнейших размышлений и поисков «нового строя слов и вещей», того самого видения, которое позднее нашло выражение в его стихах и теоретических трудах.

К занятиям наукой в семье Хлебниковых добавлялись уроки музыки и рисования. На дом приглашались лучшие учителя, среди которых были художники П. Беньков и Л. Чернов-Плесский. Виктор посещал рисовальный класс Казанской художественной школы, где учился видеть и чувствовать мир по-новому, создавать образы и символы, которые потом войдут в его поэзию.

«При его появлении все почему-то вставали»

В 1903 году Велимир Хлебников поступил на математическое отделение физико-математического факультета Казанского университета. Этот выбор был не столь простым, как могло показаться. В ранних анкетах он указывал разные направления, даже мечтал о Санкт-Петербургском политехническом институте. Возможно, решающим оказался голос отца, который опасался, что Петербург унесет юного Хлебникова слишком далеко. Не столько территориально, сколько в мир совершенно новой, самостоятельной жизни.

В Казани Хлебников начал учебу с энтузиазмом, записался на разнообразные курсы — от богословия и английского до сферической тригонометрии и истории математики. Но каждый предмет для него был скорее этапом в поиске абсолютного знания, нежели системой, которая могла удовлетворить его внутренние запросы. Учеба поначалу увлекала, особенно лекции по аналитической геометрии и физике. Однако вскоре он почувствовал, что не находит полного понимания даже среди единомышленников. Хлебников будто двигался в своем темпе и направлении, тогда как академическое течение пыталось удержать его в рамках. Профессор А.В. Васильев вспоминал о Хлебникове:

Мы, профессора, в те годы, как и нынешние педагоги, стремились общаться с нашими студентами не только на лекциях и экзаменах, а также вне стен университета. Мы устраивали с их помощью встречи на частных квартирах, где студенты выступали с рефератами на интересующие их темы, вступали в жаркие споры. Мы принимали участие в таких обсуждениях. Иногда на эти интересные встречи приходил и Хлебников. И, удивительно, при его появлении все почему-то вставали. И совсем непостижимо, но я тоже вставал. А ведь я уже многие годы был профессором. А кем был он? Студентом второго курса, желторотым мальчишкой! Я до сих пор не понимаю, почему же я вставал все-таки вместе со всеми студентами? Это что-то такое, чему нет объяснений!

Эти встречи должны были объединять и сблизить студентов, но Хлебников держался особняком. Он часто уходил в размышления, искал глубинные, неформальные связи между наукой и реальностью, что делало его еще более непонятым среди сверстников.

Одиночество в толпе

Среди студентов у Хлебникова практически не было близких друзей. Он быстро понял, что «нельзя, плывя против течения, искать у него поддержки», как записал в дневнике после одной из студенческих вечеринок. Это была его мысль о том, что большинство предпочитало не отклоняться от заданного пути, не ставило под сомнение нормы и правила, в то время как ему интереснее было разрушать стены и конструировать новые.

Казанские студенты воспринимали Хлебникова как одиночку. Его появление всегда вызывало напряжение, незримую границу между ним и остальными. Он был тем, кто «плыл против течения», ищущим и не согласным. Хлебников чувствовал себя при этом почти как Лобачевский, когда его идеи казались абсурдными и были отвергнуты. Но именно фигура Лобачевского — создателя неевклидовой геометрии — вдохновляла поэта.

В стенах Казанского университета, где когда-то преподавал Лобачевский, Хлебников нашел для себя новое восприятие пространства и времени, вдохновленное его неевклидовой геометрией. Работы Лобачевского, как и он сам, долгое время оставались непонятыми, отвергнутыми, и это роднило его с самим Хлебниковым, предвосхитившим собственное «воображаемое пространство» слова. Хлебников восхищался: «И пусть пространство Лобачевского/Летит с знамен ночного Невского», — напишет он позже. Как Лобачевский создавал свой параллельный мир в геометрии, так и Хлебников строил свою лингвистическую вселенную, сквозь которую пройдут ряды непонятых, как когда-то проходили линии в пространстве неевклидовой геометрии.

Революционный дух Казанского университета

Жизнь Казанского университета бурлила. На стыке веков, в стенах альма-матер повсеместно ощущался дух перемен. В эти годы смелые студенческие сходки были не просто местом для обсуждения наук или новостей — они стали центром, где разгорались политические настроения. Хлебников, как и многие, втянулся в этот поток, и с каждым днем его охватывало любопытство к революционным идеям. Так вспоминала его сестра Вера:

…он как-то запер свою комнату на крюк и торжественно вынул из-под кровати жандармское пальто и шашку, так, по его словам, он должен был перерядиться с товарищами, чтоб остановить какую-то почту, затем это было отложено. И однажды он с моей детской помощью зашил все это в свой тюфяк подальше от взоров родных!

В актовом зале университета 5 ноября 1903 года отмечали 99-ю годовщину со дня его основания. На этом музыкальном вечере присутствовал и Хлебников, как раз в гуще событий. По завершении торжеств толпа примерно из 250 студентов вышла из университета с громкими криками: «К театру! К театру! Там споем». Помощник казанского полицмейстера попытался разогнать собравшихся. Протокол, составленный позже, сообщал:

Из здания Казанского университета в 10 часов вечера, по окончании концерта, вышла толпа студентов около 250 человек и направилась с возгласами «К театру! К театру! Там споем». Я подошел к толпе студентов и предложил разойтись. Часть студентов послушалась и стала расходиться, а группа человек 100, имея в своей среде заметно выпивших, с криками «К театру! К театру!», двинулась по направлению к Николаевской площади, где и были оцеплены.

Крик, шум, суета. И вдруг прозвучал властный возглас: «Споем вечную память Симонову. Шапки долой!» — раздалось из толпы. В этот момент студенты запели «Вечную память», не обращая внимания на требования полиции прекратить пение. Все закончилось хаосом — стекла дверей в университете были разбиты, студенты разбегались по сторонам, но Хлебников стоял до конца. Позже он скажет: «Надо же было кому-нибудь и отвечать». Хлебникова задержали вместе с остальными нарушителями порядка. События того дня отпечатались в его памяти. Позже он вспоминал:

Нас не била плеть, но плеть свистала над нашей спиной. Четвертого <ноября> прошлого года мы мирно беседовали в этот час у самовара, пятого мы пели, мы стояли спокойно у дверей нашей Alma Mater, а шестого уже мы сидим в Пересыльной тюрьме.

Конные казаки, свист нагайки, грохот копыт по мерзлой земле, толпа студентов, сжимающаяся от страха и недоумения. Окруженные дворниками, они были окружены «неодухотворенным человеческим мясом», как с болью скажет Хлебников, когда его силой уведут под высокие колонны холодного здания. В тюрьме Хлебников провел целый месяц. Но даже в мрачных условиях он находил чем себя занять. Родителям он писал бодрое письмо:

Дорогая мама и дорогой папа! Я не писал оттого, что думал, что кто-нибудь придет на свиданье. Теперь осталось уже немного — дней пять, — а может, и того еще меньше, и время идет быстро.

Тюремные стены не сломили его дух: он рисовал портреты на стенах камеры, но вынужден был стереть их из-за запрета. Кроме того, занимался физикой, а иногда даже слушал, как сокамерники пели хором перед вечерним распределением по камерам. Однако, несмотря на внешнюю бодрость, этот месяц изменил Хлебникова. С ним произошло что-то неуловимое и болезненное. После освобождения, как вспоминали родные, его жизнерадостность будто испарилась. Он начал неохотно посещать лекции и вскоре подал прошение об увольнении.

Прощаться с университетом окончательно он, однако, не спешил. Летом 1904 года Хлебников подал прошение о возвращении на естественное отделение. Его путь к науке был словно порывом: влекли биология, анатомия, гистология, будто через них он надеялся найти ответы на вопросы, которыми жил в последние годы.

В Москву — с первой рукописью

В августе 1904 года Велимир Хлебников, тогда еще просто Виктор, делает первый важный шаг к самостоятельности — отправляется в Москву. Он жадно впитывает город, отдает часы осмотру Третьяковской галереи, Исторического и Румянцевского музеев. Казалось бы, молодой человек просто бродит по музеям, развлекается, изучает искусство. Но на деле цель у него гораздо важнее и амбициознее — он привез с собой рукопись для Максима Горького. Хлебников осмеливается написать письмо одному из крупнейших писателей России, маститому автору, голосу эпохи. Горький для него — не просто признанный литератор, а некий символ писательского могущества. Юный Виктор так начинает свое письмо:

Уважаемый и дорогой писатель! Я посылаю Вам первое свое литературное детище... мне кажется иногда, что здесь затронут если не совсем новый вопрос, то с несколько новой точки зрения.

Ответ пришел уже в Казань. Когда Велимир получил заветный конверт с подписью Горького, он испытывал гордость и радость. Вера, его сестра, вспоминала тот момент: «Взяв меня таинственно за руку, он увел в свою комнату и показал рукопись, написанную его бисерным почерком, внизу стояла крупная подпись красным карандашом «Горький». Красные подчеркивания и пометки — следы одобрения и наставлений, своего рода крещение в литературный мир. Само письмо Горького не сохранилось, но, по словам Веры, ее брат был счастлив. Возможно, Горький не одобрил произведение для печати, но наверняка нашел ободряющие слова для молодого автора.

Смущенный романтик и его вдохновение

Велимир Хлебников не был охотником за популярностью, не нуждался в компании множества людей. Но семья Дмитрия Дамперова стала для него оазисом тепла и понимания, а Варвара, сестра Дмитрия, — источником особого притяжения. Сдержанный и застенчивый, Хлебников тянулся к ней не как страстный любовник, а как поэт, обретший в ее присутствии покой и вдохновение.

Был он застенчив, скромен, знакомств почти не поддерживал, товарищей почти не имел, и мы были, вероятно, единственным семейством, в котором он чувствовал себя просто. Приходил он ежедневно, садился в углу, и бывало так, что за весь вечер не произносил ни одного слова; сидит, потирает руки, улыбается, слушает.

Так вспоминала сама Варвара Дамперова о встречах с Хлебниковым. Варвара заметила, что Хлебников словно жил в своем мире, куда позволил войти только им. Неуклюжий, сутулый, в своем длинном черном сюртуке — даже летом, он выглядел странным и немного чужим. Варвара была одной из немногих, кто не видел в странностях Хлебникова недостатка. Напротив, каждый его жест, каждая сдержанная улыбка казались ей выразительными и трогательными.

Варвара рассказывала, как однажды ее брат Дмитрий и Хлебников несколько часов гуляли по морозу, пока он, наконец, признался, что пишет стихи. Варвара и ее брат дали Велимиру доступ к журналам «Весы» и «Золотое руно», а также к произведениям таких мастеров, как Бодлер, Верлен, Гюисманс и Верхарн. Он также полюбил русских символистов, особенно Сологуба.

Но весной 1905 года Велимиру Хлебникову пришлось ненадолго оставить своих друзей. Он отправляется на Урал. Деньги, выделенные Казанским университетом, открыли перед ним и его младшим братом Александром путь в дикие, неизведанные места. Павдинский завод, где они провели около пяти месяцев, стали для них не просто пунктом сбора орнитологической коллекции, но и этапом духовного и интеллектуального становления. Братья привезли на Павдинский завод 111 экземпляров птиц — важное пополнение для зоологического музея университета.

На Урале Велимир Хлебников нашел вдохновение для поэзии. Он наблюдал за птицами, прислушивался к звукам природы и описывал их с особым чувством ясности и лаконизма. В орнитологических заметках, опубликованных спустя шесть лет в журнале «Природа и охота», встречаются стилистические элементы, ставшие характерными для его поздних текстов. А шесть лет спустя Хлебников посвятил павдинскому охотнику Попову поэму «Змей поезда» — произведение, в котором отразился суровый уральский край, его звуки, тишина, его люди.

Революция и зарождение «законов времени»

В 1905 году весть о том, что маленькая Япония одержала победу над большой Россией, прозвучала как приговор. В обществе росло разочарование, волны ярости перекатывались по городам. Позднее Хлебников скажет, что именно с 1905 года его поколение «бросилось в будущее». Поэт Александр Блок, как и многие, видел в этих событиях предвестие грядущих катастроф. Хлебников же был на пороге своей внутренней революции, заставившей его думать об истории не просто как о факте, а как о явлении с глубинными закономерностями. Кровавое воскресенье, восстания, уличные бои и повсеместное брожение умов сделали 1905 год символом новой эпохи. В 1919 году, почти через пятнадцать лет, Хлебников сказал:

Законы времени, обещание найти которые было написано мною на березе при известии о Цусиме, собирались 10 лет.

Хлебников мечтал понять закономерности исторических изменений, углубился в мистику чисел, изучал циклы и возвращения. Для Велимира исследование времени стало той нитью, которая соединяла его с прошлым и будущим, с великими людьми и теми, кого он считал проводниками истинных знаний.

Революционные волнения ненадолго замедлили жизнь Казанского университета. Учебные корпуса пустели, занятия прекращались, собрания научных обществ откладывались. Но уже осенью 1906 года двери Общества естествоиспытателей вновь открылись для публики, и Хлебников решил вернуться к своей научной стезе. На одном из заседаний он представил свой доклад о новом виде кукушки. Это был его вклад, основанный на летних наблюдениях — скромный, но значимый для молодого исследователя. В тот же день Виктора избрали членом-сотрудником Общества естествоиспытателей, где он позже отчитался о поездке на Урал.

После 1906 года интерес Хлебникова к науке начал угасать. Его все больше привлекала литература, а попытки семьи, особенно отца, вернуть его к занятиям в университете вызывали сопротивление. «Он не мог больше терпеть эту обыденную обстановку», — вспоминала Вера Хлебникова. Однажды Велимир в знак протеста вынес из комнаты всю мебель, оставив лишь кровать и стол, а на окна повесил рогожи. В этом жесте было больше, чем просто протест. Это был вызов миру, который он считал неинтересным и пустым. Казанская повседневность стала для Хлебникова невыносимой. Ему казалось, что его окружение не может понять его интересов, его стремлений.

В этот период Хлебников начал писать свои первые прозаические произведения, среди которых — «Еня Воейков». Текст дошел до нас в виде разрозненных листов, но в нем видны черты нового стиля, который он намеревался развивать. В творчестве того времени слышны отголоски пережитых событий и взглядов, которые начали складываться под влиянием общественных волнений.

Игра словами

В 1907 году Хлебников прочитал статью Вячеслава Иванова «О веселом ремесле и умном веселии» в журнале «Золотое руно» и ощутил в себе новый внутренний порыв. Идея Иванова о том, что язык поэзии «должен прорасти из подпочвенных корней народного слова», оказалась близка Хлебникову. Весной 1908 года он решился на дерзкий шаг: отправить Иванову свои стихотворения и письмо, объяснив свое стремление.

Читая эти стихи, я помнил о «всеславянском языке», побеги которого должны прорасти толщи современного, русского.

Эти стихи отразили поиски особого языка, который мог бы выразить то, что словами до него было не описать. Хлебников создавал слова, которые отражали звуки и ощущения. Одно из таких слов — «облакиня» — отразило его стремление к созданию мифического образа облаков. В своем неологизме «облакиня» он объединил привычный нам корень «облак-» с суффиксом «-ин(я)», получив образ облачной богини. Так возникла идея, что каждое новое слово несет в себе мифологическую символику, рождая в языке магию и силу, из которой Хлебников черпал вдохновение.

В Казани, среди людей, которые не разделяли его увлечений, Хлебникову становилось все теснее. В его семье также не было понимания. Отец, Владимир Алексеевич, не находил общего языка с сыном, который погружался в странные литературные и философские поиски.

Судьбоносное лето на Крымском побережье

Летом 1908 года Велимир Хлебников оказался на юге России, вдали от шумной Казани, среди белых холмов Судака и ярких, цветущих склонов Коктебеля. Здесь, под палящим солнцем и морскими ветрами, молодой поэт впервые встретился с людьми, чьи имена уже звучали в культурных кругах, и, возможно, именно это лето стало отправной точкой в его творческом поиске.

Именно здесь Хлебников познакомился с Вячеславом Ивановым, которого в свое время называли «духовным отцом» младших символистов. В Крыму на отдыхе находились многие значительные фигуры того времени. И хотя сам Хлебников еще был мало известен, его присутствие среди этих людей стало символичным предзнаменованием. В Крыму Велимир начал творить собственные мифы. В стремлении постичь суть мира и человека он обратился к древним сюжетам, запечатлел их в драматических произведениях, которые написал едва ли не на одном дыхании.

Летом этого года Хлебников создал около сотни стихотворений, лирическую прозу, и первые драматические опыты, которые напоминали философские исследования — попытки понять глубинные, мистические связи между человеком и миром. В этом процессе, как говорят современники, Хлебников уже видел себя не просто поэтом, а создателем нового мифа.

Лето подошло к концу, и Велимир Хлебников вернулся к мысли о переменах. Сентябрь 1908 года стал месяцем, когда он решил навсегда оставить Казань. Хлебников стремился к столице — туда, где культурные процессы кипели с небывалой силой. Он видел в этом переезде шанс, наконец, освободиться от уз казанской жизни, выйти на новый уровень и реализовать свой литературный потенциал. Следующая глава жизни Велимира Хлебникова стала началом его пути как одного из величайших русских поэтов-новаторов, который отныне будет строить свою судьбу и свой миф уже не в тесных казанских комнатах, а на большой сцене русской литературы.

Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты «Реальное время», автор телеграм-канала «Булочки с маком» и основательница первого книжного онлайн-клуба по подписке «Макулатура».