«Если не будет дополнительной защиты местных языков, они точно будут поглощены»

Проблема элит — не выпендриваться

— Кристианс, как вы считаете, новые люди в администрации президента — Вайно, Кириенко и другие — что-нибудь смогут изменить в структуре управления страной?

— Говорить, что заведующий президентской администрации — ключевая фигура в изменении страны, уже немного неправильно. Страну может изменить новый эффективный министр финансов, кабинет министров, а не президентская администрация. Эти люди должны помочь повысить эффективность действия аппарата президента, а не страны. Хотя понимаю, что на изменение страны смотрят через призму президентской администрации, что для меня как для прибалта или европейца непонятно.

— Тем не менее про назначаемых губернаторов частенько говорят, что одни — «люди Кириенко», а те — «володинские» или «сурковские». Кстати, что будет с региональными элитами?

— Трудно сейчас говорить про региональные элиты. Это было бы одной из форм также эффективизации. При том что в России строится вертикаль, губернатор должен быть именно наместником, а не управленцем или «маленьким князем». Таких «маленьких князей» уже можно посчитать по пальцам руки, когда можно сказать, что он президент субъекта федерации.

— Рамзан Кадыров — чем не «суперкнязь»?

— Вот и говорю, что по пальцам руки. И все сразу берут в пример его. За пределами российского информационного пространства, может быть, еще Собянин известен. Но раньше были разные губернаторы, президенты республик. Я не помню, чтобы в последнее время в латвийском СМИ был хоть как-то упомянут президент Татарстана или губернатор Петербурга. Глав регионов упоминают или при увольнении, или в связи с коррупционно-взятническими делами. Шаймиева люди еще помнят как президента субъекта. Были активные губернаторы как Аяцков. Нет их теперь — Немцова, Собчака, Лужкова. Вот это были региональные лидеры.

«Не думаю, что Путин вызвал к себе действующего президента Татарстана и сказал: «Не выпендривайся». Он, скорее, скажет: «Вот тебе поле для действия». Фото kremlin.ru

— Хотите сказать, что региональные элиты обмельчали и потеряли свое влияние?

— Физика влияния никуда не уходит. Вопрос в том, что они исполняют социальный договор для вертикали, которая должна быть обслужена, а местные структуры при этом не задавали лишних вопросов. Центральной власти не нужен губернатор, который создает проблемы на местах своим невыполнением или наоборот своей излишней активностью. По большому счету, проблема российских структур, особенно региональных элит, к сожалению, одна — не выпендриваться.

— Теперь такая задача перед ними стоит?

— Не думаю, что Путин вызвал к себе действующего президента Татарстана и сказал: «Не выпендривайся». Он, скорее, скажет: «Вот тебе поле для действия». Зная, что как только кто-то слишком активно себя вел, держался чересчур независимо, высказал какое-то мнение, его обнаруживают в каких-то других проблемных форматах, то зачем мне выпендриваться? В этом и проблема всей вертикали. Чтобы грамотно управлять этой вертикалью, у нее должен быть огромнейший мозг, который дает импульс. Люди со временем устают от этого, импульс перестает действовать, и они ищут что-то другое. Импульс не действует, надо что-то новое придумать. И вытекает проблема. Как Запад смотрит на происходящее здесь? Люди боятся инициативы, поэтому они безынициативны.

Путин пришел не для того, чтобы все время стоять над столом. Он пришел для того, чтобы были идеи, которые должны быть одобрены народом. Да, сейчас есть порядок и другие хорошие вещи. Но народ забывает: а куда мы вообще шли? Какой был главный мотив, каков общий стимул?

Проблема управления стоит не только перед Путиным, она встает перед любой церковью, партией. Эта корпоративная структура была более саморегулируемой: люди сами думали, отвечали, каким-то образом общались, взаимодействовали. Сейчас очень много мертвых схем. Казалось бы, мы общаемся с помощью Facebook, но на самом деле мы уходим внутрь себя. Общения нет, мы ищем подтверждения информации, а не думаем. Когда есть сильная вертикаль, в которой есть мозговые центры, которые могут что-то обновлять и пускать вниз, тогда все нормально. Я даже смотрю по своему союзу (Федерация бадминтона Латвии, — прим. ред.): люди ждут от меня готовых решений, куда должна идти шеренга. Они уже отвыкли принимать решения, как проводить чемпионат. Иногда они говорят: «Как жалко, что у нас никто не действует в процессе общения». С другой стороны, они сами отвыкли от этого общения: они или ищут подтверждения, или общаются только в формате социальных сетей. Они также привыкли блокироваться с единомышленниками, а не спорить. Спор — это утрированная борьба, а это — не легчайший путь. Ты хочешь идти по пути меньшего сопротивления: получаешь зарплату, по вечерам смотришь Comedy Club, кушаешь с супругой, утром просыпаешься. Ты не хочешь себя беспокоить вещами, которые будут дополнительно тебя беспокоить, типа, давайте побегаем.

«Путин пришел не для того, чтобы все время стоять над столом. Он пришел для того, чтобы были идеи, которые должны быть одобрены народом». Фото kremlin.ru

— Вы имеете в виду пресловутую зону комфорта?

— Да. И если кто-то захочет подниматься на восьмой этаж пешком, а не на лифте, большинство все равно будут смотреть в сторону лифта. Когда такой лифт все время рядом, зачем тогда принимать решение? И это большая проблема — люди отвыкают от принятия решения. Какое-то время назад мы собирались, чтобы решать свои вопросы ЖКХ: ставить домофон или не ставить. Сейчас принимается решение так: созывается совет, ты приходишь, с нетерпением смотришь на всех собравшихся, считая себя единственно правильным, а остальных — придурками, которые отстаивают шкурные интересы, и ты постепенно от этого отходишь. И решение или не принимается, или кем-то насильно продавливается. При любом из вариантов ты все больше остаешься вне игры. Я думаю, с каждым днем люди отходят от этого все больше и больше.

Так и у меня. Держишь себя в формате, чтоб про тебя не забыли. Но ты четко понимаешь, что еще 8—10 лет назад люди искали ответы на вопросы: куда мы идем, что будет завтра, как будем жить, что изменится, как выборы повлияют на мою жизнь? Эти вопросы люди больше не задают. Их не интересует чье-то мнение.

К вопросу о языке

— В прошлом году в России обсуждался вопрос отмены обязательного преподавания национальных языков в школах. В Татарстане и Башкортостане он воспринимался особенно болезненно…

— Как раз, когда это происходило, хотел узнать, как восприняли у вас в Татарстане.

— И в «Реальном времени» эта тема бурно обсуждалась. Как вы считаете, отмена таких уроков была вынужденной мерой или поспешным решением федерального центра?

— Я не до конца понял мотив этого решения. Мне, наоборот, всегда казалось, как интересно в России получилось, будем честны, навязать русский язык и одновременно инкубационно продвигать и не давать умереть национальным языкам. Вопрос национального языка всегда будет актуален, особенно там, где люди им активно пользуются. Это изменяет «поляну». Ты приходишь домой и вынужден общаться со своим сыном чуть ли не по-русски, потому что в школе он русский язык изучает больше, чем татарский.

«Если сохранение малых языков не поднято на уровень национальной программы, они не смогут удержаться на плаву». Фото Рамиля Гали (kazved.ru)

— Объяснили это формулировкой: нельзя навязывать русским детям изучение языков местных народов. Татарский или башкирский нужно изучать добровольно.

— Если не будет дополнительной защиты [местных языков] при том большом развитии доминирующего русского, они точно будут поглощены. Если сохранение малых языков не поднято на уровень национальной программы, они не смогут удержаться на плаву. Человек будет думать так: какой смысл заставлять учить сына татарский, к которому ты не имеешь этнического отношения? Это не получится делать дополнительно. У тебя ограничены ресурсы времени. Тогда мне придется не давать ему дополнительный английский, русский или математику. И легче всего будет не давать ему татарский. Если татарский не станет здесь доминирующим, то через сто лет может случиться так, что он практически исчезнет. Не исключаю, что и сможет сохраниться, если местная элита сохранит некий патриотизм, будет финансировать какие-то проекты: лучшие книги сначала выходят на татарском, потом на русском, местные фильмы в первую очередь показываются на татарском. Но я этого пока не вижу.

— Теперь у нас родители решают: если согласны, чтобы их дети изучали татарский язык, тогда пишут соответствующее заявление, и уроки татарского продолжаются.

— Все равно для меня такое решение президента было сюрпризом: во-первых, потому что он его принял; во-вторых, почему это надо делать? У Путина есть все ресурсы и переубедить. Но, как я понимаю, в России многие вещи понимаются не потому, что Путин так решил. Если большинство в стране тянет в одну сторону, это становится некой государственной идеологией, и Кремль становится знаменосцем этого процесса. Кремль с помощью своих ресурсов мог бы убедить население, что даже американцы хорошие. Но если народ так структурировался, тогда зачем тебе придумывать новую шеренгу, когда ты и так можешь возглавить и действовать. Так же было и здесь. В целом в России, видимо, большинство было за отмену [обязательного преподавания татарского языка].

«Как вы можете жить в этой шизофрении?»

— Опять возвращаемся к вопросу управления…

— Другой пример, показывающий, как российский социум управляется. С одной стороны, есть Сталин — лидер, которым можно гордиться. С другой стороны, есть Сталин, который создал осуждаемый всеми ГУЛАГ. Также есть Ленин, который лежит в Мавзолее. И одновременно есть царь, который возведен в лик святых, которого как бы убил Ленин. Смотришь на это все и думаешь: «Ребята, вы не чокнутые? Как вы можете жить в этой шизофрении?!». На самом деле, все очень четко и грамотно. Как в одном ресторане подают одни блюда, в другом — другие, и они синхронизированы. Не создаются новые дискуссионные площадки, таких дискуссий просто нет. Зачем они нужны? Давайте здесь пообсуждаем, здесь пообсуждаем, и когда-то все рассосется.

— Рассосется ли?

— Эти противоречия уже рассасываются.

— Однако из-за Сталина у нас даже драки происходят, между теми же Шевченко и Сванидзе.

— Ну да. Только это такие внутренние тусовочки, ну сидят и сами с собой разговаривают. Когда-то 18-й год был разделяющим, а сейчас уже российское общество его не разделяет. Точно так же это действует и здесь в отношении языка. Или кто-то слишком передавил эту проблему, или сами национальные элиты были чуть ли не против насильного нажима. Это происходит при действующей вертикали и отсутствии социальных лифтов. В России, казалось бы, не запрещают разговаривать. Но это мировой тренд — люди перестают общаться друг с другом. Кому-то легче обсудить хорошего или плохого Путина втроем за бутылкой, мы не выходим с этой идеей.

«С одной стороны, есть Сталин – лидер, которым можно гордиться. С другой стороны, есть Сталин, который создал осуждаемый всеми ГУЛАГ. <...> Смотришь на это все и думаешь: «Ребята, вы не чокнутые? Как вы можете жить в этой шизофрении?!»

Для спасения национальных элит, сохранения языка ясно, что нужно делать одно. Вопрос: кто первый пришел и переубедил [Путина] и поставил в шеренгу? Чиновничьей элите дали установку, что навязывать язык — это плохо. Теперь все бурлят, все недовольны. Тогда переубедить, что это решение неправильно, уже крайне трудно. Вопросы все время появляются, на решение которых нет готовой шеренги, есть параллельно идущие, и национальный вопрос — один из них. Я думаю, что татарские СМИ были недовольны, как можно запрещать преподавать язык, русские со своей аудиторией параллельно писали что-то свое. Если эта проблема может быть как-то федерально регулируемой, вопрос в том, кто первый переубедил. И там люди ищут конфирмацию, а не информацию. И если человек себя переубедил, то не будет каждый вечер менять мнение. Пообщаешься с русской девушкой — она скажет: «Зачем мне сдавать ЕГЭ на татарском, если я живу здесь три года? А меня какой-то татарин заставляет учить, хотя собираюсь поработать пять лет в «Татнефти». Зачем мне это нужно?». Ну да, логично. Кто-то из татар может возразить. И оба в споре правы.