Кристианс Розенвалдс: «Путину управлять процессом становится все труднее и труднее»

Пять неизвестных букв

— Для начала спрошу, какими судьбами снова оказались в Казани, да еще с «группой поддержки»?

— Мы приехали на соревнования и, пользуясь случаем, хотелось показать детям Казань, Россию. Наш пусть пролегал именно через Москву, показать тот же Московский кремль. Наши латышские 14-15-летние дети, родившиеся в нашем столетии, уже по-русски не говорят. В Москве находится Ленин, а наши дети практически не знают, кто это такой. Даже если он будет президентом России — для них это ничего не говорит. «Ленин» для них — неизвестное слово. Никакой связи и никаких эмоций они к Владимиру Ильичу не испытывают. Пионерами, октябрятами они не были. «Ленин» — это теперь пять неизвестных букв.

— А как они воспринимают Россию — как врага или как друга балтийской республики? И как латышские подростки воспринимают русских ребят?

— Переходя от бадминтона в политику и обратно, скажу так: существуют две позиции. С одной стороны, вижу, как наши дети очень общительны, их русские сверстники-бадминтонисты — самые большие друзья. А [Георгий] Карпов в чемпионате Европы — для них пример для подражания. С другой стороны, когда мы находимся в Москве у Кремля и говорим, что там, за этой стеной живет и работает Путин, видно, как лица детей меняются, будто это нечто страшное. Чувствуется привкус большой политики. Когда каждый день слышишь про «путинский режим», «кремлевскую политику», «путинскую вертикаль» или «путинскую олигархию»), понятно, уже формируется определенное отношение. Ленина они (латышские дети, — прим. ред.) не знают, а вот Путин как бы чем-то нам угрожает. Но вместе с тем детям говорим: «А давайте-ка посмотрим Кремль. Давайте посмотрим, где находятся «Лужники» — главный стадион чемпионата мира по футболу. Давайте посмотрим, где играет «Спартак». Столько в России достопримечательностей». Наряду с большим-пребольшим Путиным в стране есть много чего, что детей действительно привлекает.

«Любой режим, строй требует постоянного напряжения. Если ты немного расслабишься и пустишь все на самотек, кому-то может показаться, что это круто. Но это будет хорошо, если «самотек» пойдет по нужному руслу». Фото kremlin.ru

Лавирующий Путин

— Кстати, о Путине. Два года назад в нашем интервью вы даже восхитились тем, как «сильный» президент России на своей волне «держит 75 процентов населения». Изменилось ваше отношение к российскому лидеру за прошедшее время?

— Не изменилось. Его «силу» вообще никто не обсуждает ни тогда, ни теперь. Но кое-какие изменения все же есть: ему управлять процессом становится все труднее и труднее. Любой режим, строй требует постоянного напряжения. Если ты немного расслабишься и пустишь все на самотек, кому-то может показаться, что это круто. Но это будет хорошо, если «самотек» пойдет по нужному руслу. Но этот поток со временем перестает быть движущимся и его надо как-то направлять. Путин в таких условиях должен все время напрягать мускулы и ни в коем случае их не расслаблять. Эта пружина должна быть всегда натянута, для чего требуется немало усилий, но и не пережимать, чтобы она не лопнула. Когда делаешь жим первый раз — это покажется чем-то легким, другое дело — стоять в таком состоянии три часа, никуда не отходя.

— Хотите сказать, что уже происходит перенапряжение?

— Он вынужден лавировать. С одной стороны, он должен подкармливать новыми идеями, что не так просто. Мы встречались с вами через два года после Олимпийских игр в Сочи. Был период, когда людей можно было легко взбодрить: это были победы, Сочи, спортивный дух. Следующий шаг, который сегодня тоже присутствует, — чемпионат мира по футболу. Но ты не можешь каждый раз преподносить все это в одном соусе, нужно что-то изобретать, искать общих врагов. Но там тоже понимают, что поиск общего врага — очень опасная тропинка. Никого не оправдываю, но по-другому нельзя. А чем отличается Европа? Да, у нас нет такого режима. Но почему общество так бурно включается в конфронтацию с Россией? Почему мы так легко идем на санкции? Потому что мы также не способны решить свои проблемы. Решение этих вопросов требует более трезвого взгляда. Мы же отвыкли. Опираться на социум, который поймет, невозможно. Мы как будто расслаблены. Ну стоим в шеренге, идем строем. Чем 1991 год отличается от нынешнего? В 1991 году собиралась интеллигенция и решала, как мы будем строить новую страну после распада Советского Союза. Думаю, в Татарстане и в других местах было то же самое. Но сейчас ни у нас, ни у вас такого нет.

— И даже стало скучновато…

— Существует некая усталость. Люди всегда ищут более короткий и легкий путь. Когда встает вопрос, какую машину покупать, то люди выберут ту, которую покупает большинство. Если ты не хочешь пристроиться к тем, кто покупает большинство, ты смотришь, что они берут. Мы покупаем смартфон продукции Apple или не-Apple. Когда ты не покупаешь Apple, то выбираешь Samsung, LG или что-то другое. Ты не будешь единственным на селе, кто покупает что-то другое. Потому что ты не хочешь принимать решение. Ты подстраиваешься под ту шеренгу, в которой хочешь идти. Кажется, мы хотим быть демократичными. Но это не так. Мы хотим быть как все. И покупаем какой-нибудь Volkswagen, телефон Apple или Samsung, телевизор LG или Samsung. И большие бренды от этого тоже выигрывают. По поводу выбора других решений — то же самое. Путин хороший или плохой? Что, я буду каждый вечер ломать голову над этим? Как в целом? Хорош, пойдет.

Это как с примером малазийского «Боинга» (авиакатастрофа в Донецкой области в июле 2014 года, — прим. ред.): кто сбил этот борт? Здесь считают, что американцы, там считают, что украинцы, а третьи, что русские. Нет общемирового мнения. И ничего не меняется, каждый марширует в своей шеренге.

«Я думаю, что и европейская часть ищет себе какого-то оправдания. Они не готовы создавать себе внешнего врага, но очень рады тому, что он сам нечаянно создался». Фото rueconomics.ru

— Вашингтон объявил некий «кремлевский список». Это какая-то формальность или неофициальное объявление войны?

— Если бы я хотел бороться с кремлевской элитой, я бы боролся с ней активнее, быстрее, конкретнее. Я думаю, что и европейская часть ищет себе какого-то оправдания. Они не готовы создавать себе внешнего врага, но очень рады тому, что он сам нечаянно создался. Ну да, у нас проблемы, не работает промышленность. Почему? Потому что с Россией бизнес не идет. Мы сами создаем себе жертву — и все рады. Это не объявление войны, это формат продвижения нерешенного вопроса. Европейская элита тоже должна принимать решения. У нас есть беженцы, которые нам не нужны. И одновременно есть переизбыток пенсионеров, которых мы должны содержать. Как нам действовать? Сказать пожилым, что у них не будет пенсий, и получить социальный взрыв? Или мы должны каким-то образом искать форматы, как от этого уйти. И один из форматов — тянуть время. А его можно тянуть как раз вот таким образом.

После выборов

— Вы затронули вопрос выборов. Следите ли за предвыборной кампанией в России?

— Я не вижу, что даже в России кто-то за этим следит.

— При этом слышу, как обсуждают какие-то громкие заявления Ксении Собчак, личность Грудинина, Жириновский чем-то удивит…

— Что хорошо, в России еще чувствуется некая обязанность у журналистского сообщества. И, безусловно, ради приличия российский журналист, уважая себя и чувствуя социальную ответственность, старается хотя бы имитировать интерес к выборам. Все знают, кто будет переизбран, интереса к голосованию никакого, борьба за второе и третье место — это все равно не борьба. Но ради приличия мы должны спросить, что думает Собчак, и, соблюдая это приличие, спрашиваем. Это немножко лицемерно. Не вижу, чтобы у нас вообще был бы к этому какой-то интерес.

Существует информация и конфирмация (confirmation — подтверждение, — прим. ред.). Люди ищут источник подтверждения. Да, все сейчас борются с фейкньюс. Но присутствует и такое желание: давайте напишем, что где-то в Казани на каком-то заводе произошла стачка как бы против Путина. И для тех, кто ищет эту конфирмацию, появляется шанс показать, что все ведь начинается, сейчас все примется расти. И два эксперта из малых притоков западной реки еще и подтвердят: да, эта стачка перерастет в нечто большее. Такие новости появляются и у вас, и у нас. Кто-то хочет себя убедить себя, что Путин когда-то перестанет быть руководителем страны, а почему бы не сейчас? Что самое интересное, люди этому верят и здесь, и там.

— Хорошо, выборы пройдут. Что дальше будет у нас — затягивание гаек, либерализация, новый виток коллективизации, переформатирование элит?

— Не вижу необходимости закручивать гайки после выборов, а не до них. Если даже Путин бы вышел на сцену и сказал: «Мы все закрываем», — он бы убедил всех при помощи двух найденных террористов ИГИЛ (организация запрещена в РФ, — прим. ред.). Дополнительных поводов ему не нужно. Не вижу необходимости поступать и так, потому что в Кремле система контроля общественного мнения работает достаточно хорошо. Там также понимают, что есть необходимость в маодзедунской активности создать новый свет, который невозможно дать при помощи каких-то внешних врагов. Но каким образом эту новую элиту поменять? Был период, когда Медведев правил страной, но фактическим лидером продолжал оставаться Путин, который управлял процессами. Мне как наблюдателю это время нравилось больше. При Медведеве была какая-то попытка модернизировать страну…

«Был период, когда Медведев правил страной, но фактическим лидером продолжал оставаться Путин, который управлял процессами. Мне как наблюдателю это время нравилось больше. При Медведеве была какая-то попытка модернизировать страну…» Фото kremlin.ru

— Добавлю, что при Медведеве чаще зазвучали такие слова, как «модернизация», «кластеры», «инновации», «энергоэффективность», «стартапы», «технопарки» и прочие «бизнес-инкубаторы»…

— И ведь не самые худшие слова. И все это оставило какой-то след. Несколько лет назад для менеджмента такие информационные вещи были сравнительно неразвиты. Даже если взглянуть на управление большими российскими корпорациями — сейчас у них многие вещи делаются очень профессионально. Даже в «Татнефти» или в других компаниях нет таких пожилых седых бюрократов или во всяком случае их крайне мало. Но там есть управленцы с большой буквы. Дай бог многим в мире таких. Может быть, под ними сидят засланные условные бывшие члены ЦК КПСС, которые должны быть где-то пригреты. Но даже они находятся в каких-нибудь вольерах, чтобы не мешали, лучше от них откупиться таким образом. Я вижу, как управляются большие российские структуры, как развиваются IT-технологии. Kaspersky Lab — это русская разработка, а не чья-то чужая.

— «Лаборатория Касперского», к сожалению, является одной из тех редких российских IT-компаний, кого знают во всем мире.

— При этом «русский след» есть и в других корпорациях, начиная с того же Google. Но речь не о том. В управлении государством еще продолжают сидеть непонятные бюрократы, которые глупо перекладывают сотни бумажек, но я не вижу этого в управлении корпорациями. При Медведеве Россия стала на глазах модернизироваться. И есть вещи, которые продолжают оставаться интересными. По-моему, при Путине вектор модернизации страны снижен, но это и не путинская фишка. Заставить всех людей идти куда-то сложнее, чем опасаться внешнего врага.

Продолжение следует