Александр Овчинников: «1552 год порожден 1974-м»

«Исторические баталии стали сюрреалистическом эхом напряженного диалога элит»

— Публикация в «Реальном времени» о проведении митинга, приуроченного ко Дню памяти (Хәтер көне), вызвала неоднозначную реакцию у читателей. Как вы считаете, есть ли необходимость сейчас будить вспоминания о событиях давно минувших лет подобными мероприятиями?

— Думаю, логичнее поставить вопрос несколько по-другому: кому выгодно вспоминать эту дату? Даже в начале XX века население, которое сейчас именуется татарами, мало что помнило о взятии Казани войсками Ивана IV. Те же чеченцы в середине 1980-х годов имели смутные представления о депортации 1944 года, пока местная интеллигенция по указке властей не стала им об этом настойчиво напоминать. 1552 год стал актуализироваться в годы советской власти, тогда и был сконструирован и посредством всеобщего образования «направлен в массы» миф о татарской нации. В исторической составляющей этого мифа образ 1552 года стал одним из важнейших, узловых.

Наивысших негативных эмоциональных коннотаций трактовка исторического события достигла в конце 1980-х — начале 90-х годов. В это время разразилась нешуточная борьба на разных уровнях советской партноменклатуры за бывшую социалистическую собственность, и исторические баталии стали сюрреалистическом эхом напряженного диалога элит. Можно утверждать, что в Татарстане до 1994 года было «приказано горевать» о взятии Казани войсками Ивана IV, организовывались знаменитые митинги на площади Свободы, и, судя по документам архивов, даже назначали голодающих за «восстановление исторической справедливости». После подписания известного договора 1994 года о разграничении полномочий и предметов ведения между Российской Федерацией и Татарстаном необходимость «сильно горевать» о событиях более чем 400-летней давности отпала, и с этого времени фиксируется постепенное затухание интереса властей к 1552 году, постепенная маргинализация связанных с воспоминанием этой даты массовых мероприятий.

1552 год стал актуализироваться в годы советской власти, тогда и был сконструирован и посредством всеобщего образования «направлен в массы» миф о татарской нации

Однако оказалось, что относительно небольшая часть населения все же на полном серьезе восприняла построения региональных историков и других гуманитариев (именно тех, которые сегодня призывают не «ворошить прошлое»), и их мировоззрение стало национально ориентированным (в данном случае, как и в массовом сознании, национальность синоним этничности). Национализм же (мысль о том, что каждый человек непременно должен принадлежать к некой национальности («этносу») и это якобы определяет его сущность) очень напоминает религию. Специалисты прекрасно знают, что национализм — явление секулярное, он стал оформляться в Европе, когда христианство начало терять свои позиции. Но есть очень уместная в нашем случае поговорка: «Свято место пусто не бывает». На место образа Бога пришла идея народа (Бог затем «вернулся», но «в подчиненном положении» — религия стала восприниматься лишь как часть народной культуры, отсюда, кстати, интеллектуальные корни «татарского ислама»). Действительно, если раньше правители получали свою власть из рук Бога, то теперь — из рук народа. Все связанное с народом также сакрализуется, как и в случае Бога. Религиозные ритуалы обязательны к исполнению, как и народные танцы и пляски... Богослужения часто ведутся на языках, не используемых или малоиспользуемых в повседневной жизни, что напоминает трепетное отношение к так называемым родным языкам. В координатах подобного восприятия прошлого и настоящего образ 1552 года становится, как говорят психологи, сверхидеей, и отношение к данному историческому сюжету напоминает эмоционально окрашенную интерпретацию ключевых событий «священных историй» эпохи средневековья.

И вот люди, которым в 1990-е годы местные историки со рвением жрецов религиозного культа внушали, что 1552 год — черная дата в истории татарского народа, что память о защитниках Казани священна и что хотя бы раз в году нужно, как на богослужение, сходить на соответствующий митинг, вдруг таким же организованным хором заявляют, что захват Казани Иваном IV имел для татар не такие уж и плохие последствия. И, вообще, оказывается, не нужно лишний раз ворошить прошлое. Неудивительно, что возникли недоуменные вопросы: раньше нам говорили одно, сейчас другое. Рождается чувство негодования, ведь речь идет о том, что позиционируется «священным». Именно с этим и связана реакция на вашу публикацию в «Реальном времени».

— А как вы сами оцениваете события 1552 с собственно научной точки зрения?

— С позиций современной науки интерпретация событий 1552 года как борьбы русских и татар или Московской Руси и Казанского ханства неправомерна. Никаких этносов и наций в ту эпоху не было, ученые еще не успели их вообразить. Идентичность была родовой, религиозной и (или) социально-территориальной. Население Казанского ханства, как и Золотой Орды, себя татарами не называло. Вопреки точке зрения тех же Дамира Исхакова и Искандера Измайлова, не существовало никакого «средневекового татарского этноса». Татары — внешнее наименование для населения этих государств. Правители Золотой Орды своих подданных называли узбеками, по имени знаменитого хана Узбека. Значительная часть населения Казанского ханства именовала себя чувашами. Позднее, уже в российское время, слова «чуваш» и «мусульманин» для нашего региона были синонимами. Поэт Казанского ханства Мухаммедьяр (XVI век), как известно, высмеивал название «татары». Но «узбеки» и «чуваши» тогда — это не этнические, а подвижные ситуативные социальные подразделения (вроде нынешних студентов, врачей и т. д.). Неустойчивость так называемых этнонимов в своих научных работах зафиксировал и Дамир Исхаков, но на публику он об этом особо не распространяется. Галимджан Ибрагимов свидетельствовал: в конце XIX века если кто-то называл казанского мусульманина «татарином», тот сильно обижался и дело могло дойти до драки. Только в XX веке советские школы и вузы убедили людей в том, что они татары. Были этнизированы и другие социальные группы — например, чуваши и башкиры, зафиксированы, как и у татар, границы их обитания, отобран набор культурных признаков, в тиши академических кабинетов созданы соответствующие литературные языки, первоначально малообразованному населению не очень понятные. И конечно же, сконструирована история только что воображенных интеллектуалами народов.

Никаких этносов и наций в ту эпоху не было, ученые еще не успели их вообразить. Идентичность была родовой, религиозной и (или) социально-территориальной

Что касается государственности. В эпоху средневековья государство — это коллективное владение правящей династии, мыслящей в координатах только своих, а не «общегосударственных» интересов (много ли изменилось к настоящему времени?). И потому в политическом отношении события 1552 года — это борьба джучидского рода Гиреев с московской ветвью рода Рюриковичей, и ничего более.

Применительно к 1552 году в Татарстане утверждается, что татары потеряли свою государственность, потом была «освободительная война», постоянные мысли о возрождении своего государства и т. д. Однако вспомним события Смуты начала XVII века. Со взятия Казани прошло всего лишь чуть более 50 лет, то есть были живы люди, которые еще помнили казанских ханов. Почему, когда Россия фактически распалась и не было никакой централизованной власти, единой правящей династии, Казанское ханство не возродилось? Почему «народ» не «поднялся на борьбу», не поставил своего хана? А на деле в Казани самостоятельным православным правителем едва не стал дьяк Никанор Шульгин. Лично у меня это вызывает недоумение.

«Преемственность России и Золотой Орды — миф»

— Почему вспоминают события 1552 года именно митингами, шествиями, а не тематическими круглыми столами, научными конференциями? Или почему хотя бы не помолиться в мечети и мирно не разойтись?

— Как я уже сказал, национализм — это современная секулярная квазирелигия. В политическом отношении важна не столько вера (т.е. фактологическое содержание мифа), а ритуал. Именно ритуал связан с проведением массовых мероприятий — молений, шествий и т.д., а это организационные усилия, т.е. репрезентация отношений власти-подчинения. Во время таких действ аккумулируется необходимый политический эффект. Энергию людей можно направить в нужное русло, получить от этого политические дивиденды, а потом обратить их себе во благо. Что же касается научных конференций или просто сходить в мечеть, помолиться и разойтись, то эффект, в том числе эмоционально-личностный, от этого ритуала не может сравниться с массовым политическим митингом. Отсюда желание «вспоминать» 1552 год именно публичными акциями.

Просто Казанское ханство на тот момент было слабее, чем Московское государство, вот и оказалось завоевано без всяких мыслей о «собирании ордынских земель»

— Александр Викторович, согласны ли вы с мнением Радика Салихова, что взятие Казани войском Ивана Грозного — вполне закономерный процесс?

— Сейчас в Татарстане официально пропагандируется миф, что истоки государственности России нужно искать не в Киевской Руси, а в Золотой Орде. Предлагается следующая линия преемственности (специалисты по мифологии называют это «мифическим рядом»): Монгольская империя — Золотая Орда — Московский улус как часть Золотой Орды, а потом Российское государство как чуть ли не возрожденный Улус Джучи. Понятно, что этот миф тоже является частью эха диалога элит. Казань предлагает что-то вроде идеологического компромисса: мол, да, мы интегрируемся, мы — часть России, но в то же время мы — полусамостоятельная ее часть. Как в свое время якобы имел место симбиоз Московской Руси и Золотой Орды, так и сейчас Татарстан и Российская Федерация сосуществуют в рамках этого мифического симбиоза. Учитывая, что ныне ситуация складывается явно в пользу Москвы (укрепление вертикали власти и т. д.), то заявление Радика Салихова вполне логично с политической точки зрения. А вот само содержание фразы «захват Казани Иваном Грозным был вполне закономерным» — это опрокидывание современной политики в прошлое. Просто Казанское ханство на тот момент было слабее, чем Московское государство, вот и оказалось завоевано без всяких мыслей о «собирании ордынских земель».

— Салихов, собственно, об этом как раз говорит и называет причины ослабления Казани.

— Москва завоевала слабые Казань и Астрахань. А когда попыталась завоевать Ливонию на западе, то у нее ничего не получилось, потому что пришлось воевать с более развитыми европейскими государствами (Ливонская война). И закономерность здесь более чем простая: в эпоху средневековья более сильный завоевывал более слабого. А все остальное — отрабатывание политического заказа.

«1552 год порожден 1974-м»

— Вы называете мифом представление местных историков о Москве как части Золотой Орды. Не является ли мифом представление, которое прописано в федеральных учебниках истории и является частью государственной идеологии о Москве как собирательнице земель, ее главенствующей роли?

— Да, это тоже миф, и это большая проблема нынешнего российского историописания. Федеральные учебники по истории России — это фактически история Москвы. В них повествуется, как она возвышалась, завоевывала окрестные территории и т. д. И эти учебники истории отражают интересы московских федеральных элит, учебники же по истории Татарстана — элит местных. Это свидетельствует о внутренней непрочности нынешней России, так как российская идентичность существует не сама по себе, а в виде простой суммы русского, татарского, башкирского и иных этнонационализмов.

В этих мифах, как в кривом зеркале, отражаются реальные социальные процессы. Один академик как-то мне сказал, что, изучая национализм, нужно обязательно обращать внимание на урбанизацию. И это совершенно справедливо, так как «1552 год» не мог бы быть без 1974 года. Именно в этом, по-настоящему великом году жителям сельской местности в СССР, которые в основном работали в колхозах, было разрешено иметь на руках паспорта. Начался массовый исход из деревни в город. Это коснулось Казани и других городов ТАССР. Примерно тогда, кстати, возникает знаменитый «Казанский феномен», когда дети переселенцев оказались на границе городской и сельской культур и соорганизовались в интересные с этнографической точки зрения неформальные объединения. Тогда же формируется и костяк нынешних татарстанских гуманитарных учреждений, попавших, понятное дело, под контроль местного обкома.

Судя по общей направленности татарстанских СМИ, академическому дискурсу и другим источникам, компромиссная версия «травмы 1552 года» в Татарстане ныне преобладает

Приезжающие из деревни будущие гуманитарии были вынуждены жить в стесненных условиях общежитий и съемных квартир, чувствовали социальную несправедливость, которая отражалась на их текстах по истории Татарстана. Конструирование образа 1552 года для них — это символическая попытка завоевать новое городское пространство. По мере социального освоения города возникали две версии «исторической травмы» 1552 года — радикальная, характерная для крайне правых татарских националистов, как правило, не обладающих серьезным социальным статусом; и компромиссная, свойственная нынешним «разрешенным» историкам, которые уже укоренились в городе, имеют определенный достаток, им ничего «завоевывать» не нужно (по моим наблюдениям, крупные татарстанские историки, выходцы из деревни, стремились «отдавать» своих детей на престижный юрфак КГУ (ныне К(П)ФУ). В представлениях вчерашних селян — это серьезный жизненный, семейный успех… Тут уж не до махания флагами на площадях или озвучивания идеологически неверного взгляда на события 1552 года). Как сказал Искандер Гилязов: «Мы что — должны 450 лет слезы лить, что потеряли свое государство?» Судя по общей направленности татарстанских СМИ, академическому дискурсу и другим источникам, компромиссная версия «травмы 1552 года» в Татарстане ныне преобладает. Она является приоритетной в трудах и отдельных высказываниях историков, даже тех, кто в начале 1990-х считал более выгодным мыслить в дискурсе радикальной версии «травмы 1552 года».

Есть такая научная дисциплина — науковедение, которое изучает особенности развития самой науки. Ныне у российских интеллектуалов популярно деление науки на мировую, провинциальную и туземную. Мировая сконцентрирована в основном на Западе. Российская историческая наука отчасти провинциальна, ее наиболее продвинутые представители заимствуют западные теоретические наработки, потом пытаются при их помощи анализировать местный материал (гендерный подход, memory studies и т. д.). А есть наука «туземная». Современная историческая наука Татарстана — образчик туземной науки. Она «варится в собственном соку», «главные читатели» — местные чиновники (приключения образа 1552 года как нельзя лучше это подтверждают). Сами принципы неформальной самоорганизации местных гуманитариев подозрительно напоминает крестьянскую общину (в научных статьях этот феномен я называю постобщиной). И соответствующие исторические труды — это как бы символическая дань политическим элитам. Нахождение в постобщинах способствует формированию особого, как говорят социальные психологи, холистического типа мышления, когда личной точки зрения у человека почти нет, излагая свои мысли он постоянно ориентируется на окружающих («что люди скажут»). Такой тип мышления, в отличие от научного, аналитического, слабо чувствителен к противоречиям, нарушениям логики. Здесь, видимо, и кроется секрет того, что в отношении 1552 года точка зрения местных историков «колеблется вместе с линией партии».

В таких архаичных социально-политических условиях укреплять истинное единство государства (известно, что (пост)крестьяские государства склонны к децентрализации), общенациональную российскую идентичность чрезвычайно сложно, и разноголосица в учебниках истории тому подтверждение. Кстати, в настоящее время мы с зарубежными коллегами активно сравниваем социум Татарстана и итальянской полуаграрной Сицилии — обнаруживается много точек пересечения.

Кстати, вспомним мультимедийный парк «Россия — моя история», его казанский вариант. В нем без острых углов рассказано о захвате Казани войском Ивана IV. Посетитель не увидит никакой логики исторического противостояния Москвы и Казани, как утверждал в свое время Рафаэль Хакимов, никаких голодающих на площади Свободы, трупов на стенах города в 1552 году и т. д.

Кстати, вспомним мультимедийный парк «Россия — моя история», его казанский вариант. В нем без острых углов рассказано о захвате Казани войском Ивана IV

— Однако в этом парке продвигается больше москвоцентричный миф.

— Да, это продукция Тихона Шевкунова, про которого говорят, что он духовник Путина. И он продвигает русскоцентричный миф. К слову, в тех же США нет государственного языка, так называемых традиционных религий, там живут люди с разным цветом кожи, все они считаются американцами. В России, как в Америке, нужно отделить этническое от государственного. Наша идеология привязывает человека к его происхождению, фактически делает его «крепостным». Но в то же время политические элиты у нас космополитичны. Дети чиновников живут за границей, учатся в тамошних престижных университетах. Оттого, что они живут за рубежом, они уже больше швейцарцы, англичане, американцы, чем русские. И это не вызывает у них никаких противоречий. А основной массе населения России приходится жить в паутине этнонационального мифа.

— Вы любите говорить о фальсификации истории, мифологизации дат. Скажите, много ли попало в научные труды фейков и домыслов относительно 1552 года?

— «Татарскость» Золотой Орды и Казанского ханства — грандиозный миф, на который работают почти все гуманитарии Татарстана. Именно этот «супермиф» делает такими эмоциональными события 1552 года. Взятие Казани активно используется в актуальной политике. Интересным примером здесь служит переизданный в 2015 году Татарским книжным издательством в форме монографии знаменитый школьный учебник Равиля Габдрахмановича Фахрутдинова. В новом издании к описанию событий 1552 года было добавлено утверждение об «аннексии» Казанского ханства, что в условиях начавшейся после присоединения в 2014 году к России Крыма (территории бывшего татарского Крымского ханства) информационной войны звучало с вполне определенной политической направленностью. Однако в следующем издании, датированном 2018 годом и выпущенном тем же издательством, слово «аннексия» заменено на «захват». Здесь подтверждаются утверждение, что «история — это обращенная в прошлое политика» и «историк не обманывает — он недоговаривает».

Что же касается изучения Казанского ханства за пределами Татарстана, то среди прочих можно назвать труды ижевского историка Дмитрия Алексеевича Котлярова, в которых он скептически оценивает построения ряда казанских коллег. Но, как было сказано выше, татарстанская гуманитарная наука варится в собственном соку, и не то что законы логики, а элементарные правила научной дискуссии в таких реалиях не всегда работают.