«Да, климат менялся всегда. Но никогда — так быстро»

«Во время полярной осени почти все время либо восход, либо закат. И небо, и льды ты видишь красными, оранжевыми и желтыми»

— Борис, как вы стали географом, исследователем Арктики и Антарктики?

— Я вырос на Кавказе в большой семье в сельской местности, мы жили на природе, часто ходили в лес, выезжали в горы. Моей любимой книгой был атлас «Мир и человек», который мне подарил папа, когда мне было года два, наверное. По телевизору в то время показывали «Подводную одиссею команды Кусто». Я смотрел эти передачи и решил, что буду путешественником, когда вырасту. Мама говорила, что такой профессии, как путешественник, не существует, надо быть более реалистичным, практичным, лучше, как папа, стать стоматологом. Но после школы я попробовал поступить на географический факультет МГУ, поступил и уже после третьего курса поехал в свою первую морскую экспедицию на Курильские острова.

И когда мы работали там на маленькой резиновой лодке с кашалотами, я понял, что уже в каком-то смысле осуществил свою мечту — заниматься тем же, что и Жак-Ив Кусто.

Когда я учился в магистратуре, я параллельно работал в Институте проблем экологии и эволюции РАН, мы изучали морских млекопитающих, прежде всего белух, в дальневосточных и арктических морях России. После магистратуры многие мои знакомые устроились в экологические департаменты нефтегазовых компаний, консалтинговые фирмы и хорошо зарабатывали, при том что работа там относительно скучная. Я думал тогда: наверное, и мне уже нужно «взяться за ум» и пойти деньги зарабатывать, достаточно уже попутешествовал.

Но так получилось, что когда я уже подготовил резюме и список компаний для отправки, мне позвонили и предложили пойти с туристами на Северный полюс! Конечно, я не мог не согласиться. Так моя денежная карьера закончилась, не успев начаться. С 2013 года я каждый год провожу какое-то время в Арктике и Антарктике с туристами. Осознание хрупкости и красоты полярных регионов в сочетании с желанием координировать усилия по их охране привело меня в WWF России. С 2019 года я занимаюсь сохранением тех прекрасных мест, которые вижу в своих поездках — координирую работу по созданию морских охраняемых территорий в российской Арктике.

— Расскажите о самых интересных экспедициях и исследованиях.

— Самая удивительная экспедиция была у меня в 2010 году. Тогда я уже отработал больше двух месяцев на Дальнем Востоке. И мне сказали, что еще есть работа на Северном морском пути на три недели на судне «Михаил Сомов». Это судно гидрометеорологов, которое снабжает полярные станции по всему Севморпути. Нашей задачей было провести наблюдения с борта судна и с вертолета и поговорить с полярниками, выяснить, каких животных и когда они видят.

Когда я поднялся на борт, выяснилось, что мы идем не на три недели, а на три месяца. Мы вышли из Архангельска, дошли до острова Врангеля и вернулись назад. Интернета не было, был телефон, по которому можно было звонить раз-два в неделю. Была электронная читалка, и я за эти 90 дней прочитал около 40 книг. Это была уникальная возможность — увидеть не просто всю российскую Арктику, но и увидеть ее в динамике, ведь мы шли осенью: на наших глазах океан сковывался льдом. Были эпизоды, когда мы застревали на три дня, ждали ледокол, который нас вытащит. Тогда же увидел, что Арктика — это не черно-белый, а очень красочный мир. Ведь во время полярной осени почти все время в небе либо восход, либо закат. И небо, и льды ты видишь красными, оранжевыми и желтыми. Также за эти месяцы удалось поговорить с особенными людьми — полярниками, которые живут в изоляции и видят одно-два судна в год.

Эта экспедиция была важна и с научной точки зрения, поскольку у нас в России в 1990—2000-е не велось почти никакой научной работы в Арктике и на тот момент не было почти никаких свежих данных о распределении морских млекопитающих.

— Почему эта работа не велась?

— Долгое время после распада Советского Союза не было денег и интереса к этому региону. В конце 2000-х Россия начала возвращаться в Арктику во всех смыслах этого слова.

«У меня была мысль привезти туда людей, которые думают о себе, что они много значат — чиновников, политиков, бизнесменов»

— Какие еще экспедиции вам запомнились?

— Одним из самых особенных был тот момент, когда мы пришли в точку географического северного полюса на атомном ледоколе «50 лет Победы». Просто я все детство читал про многочисленные экспедиции, как люди шли-шли к этому полюсу, гибли на пути, а тут мы — без особых проблем дошли, точнее, нас привезли. Вроде бы это обычная точка в океане, но если знать историю, то особенная.

И еще Антарктида. Весь этот континент, вся Антарктика — это другая планета. Семь лет подряд туда приезжаю и каждый раз понимаю, что она на самом деле больше и масштабнее, чем я ее запомнил с прошлого раза.

Просыпаться от дыхания кита, стоять среди сотен тысяч королевских пингвинов, ощущать ветер с ледника, видеть, как альбатросы скользят над волнами... Где еще найти такое? Антарктика осталась одним из немногих крупных регионов на планете, где влияние человека почти незаметно, и так важно ее такой сохранить!

— Как изменилось ваше восприятие мира благодаря этому?

— Знаете, после первых поездок у меня была мысль, что сюда обязательно нужно привезти людей, которые думают о себе, что они много значат — чиновников, политиков, бизнесменов. Они приедут сюда и увидят, каков мир на самом деле, увидят, что он намного больше и прекраснее всей нашей суеты, забот и мельтешения, всего того, что составляет нашу жизнь. Я был уверен, что, наверное, люди, которые однажды попадут в Антарктиду, все поймут и изменятся.

Но когда я начал сопровождать людей туда как гид, я понял, что это, к сожалению, не так. Люди приезжают в полярные регионы, и их восприятие зависит от того, какими они туда приехали. Если человек изначально открыт, то он изменится, если же он едет поразвлечься, то ничего не помешает ему сделать пару кадров с пингвинами, «поставить галочку» и так и не понять, куда он попал.

«В Белом море у белух обнаруживают пестициды, которые когда-то использовались в Юго-Восточной Азии»

— На какие экологические проблемы, на ваш взгляд, должны обратить внимание люди в первую очередь?

— Наверное, это две вещи. Первое — мы слишком много и безответственно потребляем. Нам, чтобы продолжать потреблять столько, сколько мы потребляем сейчас, нужно все больше и больше территорий: земель под сельское хозяйство, инфраструктуры. Это приводит к разрушению природной среды. Это самая очевидная проблема. Которая потом уже приводит к сокращению численности животных, их гибели, уничтожению целых экосистем, загрязнению морей.

К сожалению, это проблема уже стала глобальной и проявляется не самым очевидным образом. Приведу пример. У белухи в Белом море взяли пробу жира (обычно загрязнители у млекопитающих накапливаются в жировой ткани) и обнаружили в ней химические вещества, которые, как оказалось, являются пестицидами, которые когда-то использовались в Китае, Вьетнаме, Юго-Восточной Азии для борьбы с термитами. Хотя Китай и Вьетнам далеко от Белого моря и белухи не покидают этого моря, они несут в себе следы жизнедеятельности людей. Арктика — действительно удаленный регион, но разрушение природной среды там происходит тоже.

Второе — это, конечно, изменение климата, о котором в последнее время стали говорить всюду. В научной среде об этом говорят довольно давно, но многие (в частности, у нас в России) продолжают думать, что ничего страшного не происходит и все это выдумки неких темных сил.

Да, климат менялся всегда, но он никогда не менялся так быстро, как сейчас, когда это происходит буквально на глазах.

Мы видим, например, как становятся неактуальными карты: бывает, что мы приходим на судне в какие-то фьорды и по карте мы находимся уже на леднике, а в реальности никакого ледника нет, и мы спокойно стоим в глубоком заливе — ледник отступил, растаял за последние несколько лет. Или волны тепла, которые стали особенно частыми и интенсивными в последние годы: в Антарктике в этом году температура поднималась до 21 градуса (при норме в тех местах в 0 — +5 градусов). Естественно, что животные, которые там живут, к таким условиям не адаптированы, для них это проблема.

«Климат становится не более теплым, он становится более нервным»

— Вокруг темы глобального потепления много мифов и страхов. Поделитесь последними данными ученых на этот счет.

— Хотя я не климатолог, работая в полярных регионах, я не могу избежать этой темы. Климат в Арктике изменяется в два раза быстрее, чем в целом на планете. Кстати, мы не любим говорить о глобальном потеплении, мы говорим о глобальном изменении климата. Потому что где-то изменения могут выражаться в похолодании, где-то в большей нестабильности.

Несмотря на то, что по планете средняя температура действительно растет, в разных регионах это выражается по-разному. И есть такой удачный образ, что климат становится не более теплым, он становится более нервным. Это выражается в том, что погода становится все менее предсказуемой.

В европейской части России зима в этом году была необычно теплой, но это совсем не отменяет того, что следующая зима может быть холодной. Вся климатическая система разбалансируется. То, что раньше было устоявшимся и нормальным, начинает вести себя непредсказуемо. И в этом опасность и для природы, и для людей. Если в Арктике, к примеру, волны жары случались раньше раз в 30 лет, то сейчас они будут случаться раз в 5—10 лет.

А значит, нужно адаптироваться — учитывать это при строительстве, например. Это процесс, с которым нельзя не считаться.

— А к каким еще последствиям это изменение климата может привести?

— Для самых бедных островных тропических государств это будет означать потерю территорий, затопление прибрежных районов в результате подъема уровня океана. Пострадают, например, такие острова, как Мальдивы, Полинезия. По прогнозам, территории, на которых сейчас живут несколько миллионов человек, к середине века станут непригодными для сельского хозяйства и проживания.

Другое дело, что эти изменения в меньшей степени затронут развитые и богатые страны мира, больше будут страдать бедные густонаселенные страны. В России говорят иногда, что наша страна северная и что мы только выиграем — будем выращивать бананы.… Не совсем так. На юге страны, где у нас сейчас все и выращивается, станет суше и жарче, и климат станет менее пригодным для сельского хозяйства. Также с юга на север распространятся болезни, например та же малярия.

В Арктике же все будет менее предсказуемо. Придется вкладывать больше денег в строительство инфраструктуры. Есть много разговоров о развитии Северного морского пути, поскольку льда в арктических морях будет меньше или его совсем не будет. Но при этом многие не учитывают того, что с уходом льда в эти моря будут приходить сильные шторма. При этом сибирские моря мелкие, волна в них будет очень неприятная. Так что, возможно, намного пригоднее для судоходства Северный морской путь и не станет. Повторю, все эти изменения сложные, и нужно их изучать и адаптироваться к ним.

— А это вопрос какого времени?

— Середина этого века, вторая половина века. Это не так уж и далеко.

— Почему экодвижение в Европе гораздо активнее, чем в России?

— Европейцы изначально в этом вопросе немного впереди нас. Они раньше начали разделять отходы, заботиться об окружающей среде. В конце концов, у них меньше осталось того, что мы называем «дикой природой». Я летел в этом году вдоль побережья Норвегии, над Северным морем, и там нет такого дикого побережья, как у нас, там непрерывно сменяют друг друга лососевые фермы, ветряки, суда, паромы. Это уже преобразованная среда, они пытаются исправить то, что осталось.

Отчасти это еще и потому, что они богаче, основные их потребности уже удовлетворены.

У нас, к сожалению, многие проблемы просто от того, что люди элементарно бедные и им не до сохранения дикой природы.

Но и у нас положение дел меняется. Когда я был студентом, в 2010 году мы организовывали в своем университете акцию по сбору макулатуры, и это было чем-то новым, неслыханным для окружающих, чем-то, что никто со времен Советского Союза не делал. Университетская администрация смотрела на нас с удивлением.

Сейчас же в Москве раздельным сбором отходов уже никого не удивить, даже во дворах уже два разных контейнера — для перерабатываемых отходов и для всего остального. Да и все последние «мусорные» протесты вспомните. Я думаю, что у нас в этом смысле нет какого-то «особого пути». Мы такие же европейцы — просто нам как обществу нужно время.

«Значительная часть Арктики занята лицензионными участками, на которых проводится или будет проведена разведка углеводородов»

— Расскажите о своем проекте по выделению приоритетных районов для охраны в российских арктических морях. Для чего это нужно?

— Арктика быстро и сильно меняется во всех смыслах этого слова. К Арктике — особое внимание, в том числе и со стороны политиков, и со стороны экономистов, в том числе и в России. У нашей страны есть планы к 2024 году загрузить Северный морской путь 80 млн тонн груза. При том что в 2011 году было перевезено менее 1 млн тонн транзитного груза. У нас значительная часть Арктики уже занята лицензионными участками, на которых проводится или будет проведена разведка и, возможно, последующая добыча углеводородов. Здесь будет больше рыболовства.

То есть со временем Арктика, которую мы знаем сейчас далекой, мало затронутой и дикой, изменится. И в этих условиях очень важно попытаться сделать так, чтобы хозяйственная деятельность человека в Арктике происходила наименее разрушительно, чтобы максимально сохранить экосистемы и биоразнообразие этого региона.

Самый действенный инструмент в мировой практике для этого — создание сетей морских охраняемых территорий.

Это значит, что какие-то районы в Арктике выделяются как особо ценные или особо уязвимые, и в них регламентируется или запрещается та или иная хозяйственная деятельность. Формы регламентации могут очень разными в зависимости от района. В каких-то случаях это может быть строгая защита от любого человеческого воздействия, то есть заповедники — для самых ценных и уязвимых районов. В каких-то случаях можно через такой район возить грузы, но бурить и добывать нефть нельзя — тогда это заказники.

Перед нами стояла задача: посмотреть на Арктику в целом и понять, что там самое ценное и уязвимое с биологической точки зрения. Этот проект был инициирован WWF России в 2014 году, в работе приняли участие около 30 экспертов ведущих научных учреждений страны. Анализ выполняли сотрудники научных институтов Академии наук, университетов, в том числе, кстати, из Казани: от океанологов до специалистов по морскому льду, рыбам, птицам, морским млекопитающим; математики, программисты, географы. В итоге на основе анализа большого массива данных была выделена сеть связанных между собой 47 ключевых для природы Арктики районов. Где мы надеемся, и будут созданы охраняемые территории.

И надо отметить, что Россия — первая из арктических стран, для морей которых такая работа была проделана. Сейчас, глядя на опыт России, что-то подобное делает Канада, другие страны. У нашей страны есть все шансы быть своего рода лидером в охране морских экосистем в Арктике. Что важно, эта сеть районов не просто была выделена на бумаге. Охраняемые территории по итогам анализа уже создаются на самом деле. В частности, был создан федеральный заказник «Новосибирские острова». Ведется работа по согласованию заповедника на Медвежьих островах, заказника «Лаптевоморский» в Якутии.

— А что вы можете сказать о причинах появления коронавируса?

— Считается, что COVID-19 появился на так называемых «мокрых рынках» Уханя в Китае. Это рынки, где продаются живые животные со всего света, которых тут же разделывают, едят, готовят. Предполагают, что вирус мутировал и перекочевал к человеку от летучей мыши или от маленького зверька панголина, живущего в тропических лесах.

Но эта болезнь стала в том числе следствием того, о чем мы говорили чуть раньше — разрушения природной среды, вторжения человека в среду обитания животных. Рациональное природопользование, стремление к гармонии с природой позволят избежать подобных случаев. Мы живем в интересное время, мир стал особенно маленьким и уязвимым — давайте беречь его и друг друга.