Япония 100 лет назад: как татары восхищались азиатским соседом, а правая печать рисовала «бесстыжих гейш»
Восприятие Страны восходящего солнца в начале XX века. Часть 1
Сегодня в Казани на площадке Института истории им. Ш. Марджани проходит конференция «Татарстан — Япония: История и перспективы взаимоотношений». Мероприятия форума начались накануне и завершатся завтра. Историк Лилия Габдрафикова в колонке «Реального времени» рассматривает отношение российской провинции к Дальнему Востоку и Японии. Особенно подробно наш колумнист останавливается на восприятии Страны восходящего солнца жителями Казанской губернии и татарами.
Дальний Восток в экономике и общественной жизни провинции накануне русско-японской войны
Контакты и взаимодействие России и Японии насчитывают несколько столетий. Но особый интерес к Стране восходящего солнца в России появился к концу XIX века. С одной стороны, это было связано с «открытием» Японии, с другой — дальневосточными интересами Российской империи. Например, будущий император Николай II одним из пунктов своего долгого, почти кругосветного, путешествия выбрал и Японию. Он посетил страну в 1891 году, был полностью очарован ею, даже неудачное покушение цесаревич воспринял с юношеской беззаботностью и быстро забыл об этом инциденте.
С освоением дальневосточных территорий в жизни внутренних губерний России все чаще возникали задачи, связанные с этими краями. Например, с 1870-х годов на Сахалин начали отправлять осужденных-каторжан. Через 30 лет на острове уже сформировалось местное общество, отличавшееся национальным и географическим колоритом. Особое беспокойство в столице вызывали дети ссыльного населения. На Сахалине не было никакой социальной инфраструктуры в виде школ и приютов, а местные условия жизни, по мнению столичного общества, оказывали на подрастающее поколение негативное воздействие. К 1900 году Обществом попечения о семьях ссыльно-каторжных на Сахалине было открыто три приюта, где разместили 120 детей. В 1900 году был объявлен сбор денег на строительство новых приютов. «На Сахалине находится свыше 2 тысяч детей, почти в равной мере нуждающихся в призрении, в школьном обучении, в спасении их от ужасных растлевающих условий местной жизни», — говорилось в воззвании Общества. В Казанской губернии организацией сбора денежной помощи для сахалинских детей были заняты представители местной власти. Благотворительные средства собирались до весны 1903 года.
Если Сахалин был самым восточным рубежом империи, то китайские земли оказались в зоне российского влияния еще в XIX веке. Например, первые переселенцы-татары появились на территории Китая в 1830-х годах. Среди них много было выходцев из Центральной России и Поволжья. Мусульмане оставляли свои родные места в основном из-за нежелания служить в царской армии. До военной реформы 1874 года армейская служба длилась 25 лет. Наряду с этим предприимчивых татар привлекали и новые возможности для развития торгового дела. Например, в 1851 году Китай и Россия заключили соглашение, согласно которому в Кульдже и Тарбагатае отменялись торговые пошлины для российских подданных. Поэтому уже в 1860-х годах особенно много татарских эмигрантов проживало в Кульдже, большая часть семей была занята в сфере торговли.
На рубеже XIX—XX веков, в связи со строительством Китайско-восточной железной дороги, российские крестьяне, страдающие на родине от малоземелья, в поисках новых источников доходов и для улучшения своего материального положения уезжали на Дальний Восток. Они работали на лесоповалах, участвовали в строительстве железной дороги, позднее стали обслуживать ее и развивали инфраструктуру новых станций. К началу XX века в Харбине образовалась российская колония.
Дальневосточное направление давало крупную прибыль и солидным предпринимателям. Например, Торгово-промышленное общество Алафузовских фабрик и заводов в Казани, специализирующееся на военном обмундировании, благодаря заказам во время Боксерского восстания в Китае 1900 году, а также русско-японской войны стало одним из ведущих военно-промышленных комплексов Поволжья.
Символом российской власти на восточных землях, помимо русских административных учреждений, являлись православные храмы. Поэтому во внутренних губерниях России особенно активно собирались деньги на возведение церквей. Так, в 1903 году епископ Приамурский и Благовещенский просил у губернаторов организовать сбор финансовых средств на сооружение Благовещенского кафедрального собора и помочь «делу увековечения памяти чудного избавления города Благовещенска от нашествия китайцев и вместе с тем спасением славы нашего дорогого отечества в глазах неверных народов Востока». На официальное прошение казанского губернатора об этом «добровольном» сборе, откликнулись представители местных властей. Всего на строительство церкви в Благовещенске губернским населением пожертвовано около 332 рублей. Это было значительно больше суммы, собранной накануне на строительство детских приютов на Сахалине. Видимо, на нужды церкви население жертвовало гораздо охотнее.
Русско-японская война и российская провинция
Русско-японская война расставила новые приоритеты в жизни провинциального общества. Сразу после объявления русско-японской войны должностные лица Казанской губернии старались продемонстрировать лояльность государю, выразить свои патриотические чувства. Проводились торжественные молебны в церквях, отправлялись верноподданнические адреса императору, открывались добровольные подписки в пользу военного флота и Российского Красного Креста. Судя по всему, из-за того, что каждую семью обязали внести по 10—15 копеек в пользу военного дела, по уездам собрали внушительные, по сравнению с прежними пожертвованиями на приюты и церковь, суммы по несколько тысяч рублей. Например, только три волости Чебоксарского уезда к 20 марта 1904 года собрали 6 428 рублей. Конечно, здесь немалую роль сыграло и то, что мобилизация охватила широкие слои населения, отправлялись на фронт запасные солдаты и, по сути, пожертвования адресовались своим же родным и близким.
В это время с фронта уже возвращались инвалиды, а оставшиеся без кормильцев, крестьянские семьи были вынуждены выживать в новых условиях. Из-за того, что нуждающихся жертв войны было слишком много, даже благотворительные организации ограничивали свою деятельность, поскольку не могли охватить всех. Теперь приоритетной являлась помощь местному населению. Например, когда в ходе русско-японской войны Общество Китайской Восточной железной дороги города Харбина распространило письмо о необходимости помощи местному детскому приюту, реакция казанского общества была довольно холодной. Харбинский детский приют был учрежден в конце 1903 года, содержалось в нем 35 детей до 13-летнего возраста. Общество опасалось военного наступления, поэтому готовилось к эвакуации приюта и просило принять харбинских воспитанников в приюты внутренних губерний. Вместе с детьми предлагался капитал приюта — 24 тысячи рублей. Однако в Казанской губернии на это предложение ответил лишь Ольгинский детский приют трудолюбия в городе Казани, он согласился принять не более шести детей. Попечительство приюта оправдывалось тем, что они уже приняли на себя обязательства по призрению четырех сирот «из семейств нижних чинов, умерших от ран в настоящую войну».
Обратной стороной возникшего военного конфликта на востоке империи было интернированное население вражеской страны. С начала русско-японской войны по всей территории России были собраны японские поданные для высылки за границу. 1 сентября 1904 года из Департамента полиции МВД казанскому губернатору поступило распоряжение следующего характера: «По соглашению с Посольством Северо-Американских Соединенных Штатов, все японские подданные, находящиеся в настоящее время в Томской, Пермской и Вологодской губерниях, числом около 1 000 человек, будут сосредоточены к 15 сентября в Перми, откуда они будут отправлены на пароходах в Рыбинск для следования затем по железной дороге через Вержболово (совр. Вирбалис, — прим. Л.Г.) за границу». Губернатора просили организовать охрану пристаней, чтобы японцы не выходили на берег и для ограничения доступа посторонних лиц на эти пароходы.
Уже 7 сентября в Казань прибыл первый пароход, где было 707 японцев. Их конвоировали жандармские чины. 19 сентября из Перми в Казань был отправлен еще один пароход с 130 японскими подданными, наконец, 24 сентября последовал пароход, где разместились 117 японцев. Причем большинство составляли женщины (87 человек), мужчин насчитывалось 22 человека. Кроме того, на пароходе было 8 детей. Уездные исправники сообщали губернатору о том, что никаких внештатных ситуаций во время прибытия данных пароходов на местах не наблюдалось.
Несмотря на эти меры по выселению японцев из страны, на территории Казанской губернии оказался один японский подданный — Константин Николаевич Сиотаро. Он проживал в Казани в доме Марусовых на Старогоршечной улице. Это был мещанский район губернского города. С 25 октября 1905 года за японским гражданином установили негласное наблюдение полиции. Возможно, Сиотаро не подлежал депортации из-за его вероисповедания. Скорее всего, крещеные в православии иностранцы пользовались определенными льготами.
Особый взгляд на Японию
После 1905 года Япония повысила свой авторитет на международной арене. У российских обывателей еще больше усилился интерес к этой загадочной стране. Несмотря на цензурные ограничения, в газетах время от времени появлялись сводки не только с дальневосточного фронта, но и заметки о жизни и культуре Японии. Эти статьи были, как правило, переводами из западной прессы. И даже довольно сдержанная правая газета «Казанский телеграф» не стала исключением. Япония представлялась в них почти европейской страной, обогнавшей Россию в культурном росте.
Рассуждая о причинах успехов японцев, автор газеты «Волжский листок» в 1905 году писал: «Кроме весьма добросовестного усвоения японцами европейской науки и техники, они сделали многое еще и сами для развития их и пополнили европейский опыт своим собственным опытом». Но, как и в «Казанском телеграфе», не все статьи о Японии, готовившиеся для публикации в «Волжском листке», проходили цензорский контроль. Например, в 218-м номере газеты «Волжский листок» от 1 июля 1905 года цензор зачеркнул материал о японской конституции.
«Ближайшее ознакомление с Японией убедило нас в том, что и в политическом отношении японский народ представляется более развитым и по своему строю более подходящим к народам Западной Европы, чем Россия. Мы только теперь и, правду говоря, в сущности, только благодаря японцам, догадались постичь недостатки нашего государственного строя, с разрешения правительства, набрались смелости говорить об учреждении особого департамента из народных представителей при Государственном совете», — отмечалось в статье.
В качестве положительного примера умелого сочетания традиций и новаций рассматривался опыт Японии эпохи Мэйдзи. Об этом писали в татарских газетах и журналах, положительный образ Японии фигурировал в художественных текстах. Татарские интеллетуалы подчеркивали исполнительность японцев и их стремление к знаниям. Некоторые татарские путешественники (Габдурашид Ибрагимов, Салихжан Урманов) публиковали свои путевые заметки о Японии.
Образ Японии, созданный татарской интеллигенцией, был довольно идеализированным. Но, между тем, он очень хорошо вписывался как элемент пропаганды в татарские публикации о возможности прогресса в восточном обществе, без слепого копирования Запада. Особенно восхищал татар «национальный дух» японского общества. Обзор русской провинциальной печати начала XX века показывает, что татарским интеллектуалам больше импонировал образ прогрессивной Японии, созданный либеральной печатью Запада и России.
Здесь надо отметить, что такой взгляд был нетипичным как для России, так и части западно-европейского общества, где присутствовал определенный снобизм по отношению к азиатам. Так называемая «японофильствующая» печать встречала резкую критику со стороны приверженцев правых взглядов. Им не нравилось сравнение России с Японией, главным образом, акцентирование внимания на либеральных победах Страны восходящего солнца: правовом порядке, свободе слова и печати. На обывательском уровне постоянно поддерживался миф о «желтой угрозе». В русской прессе постоянно фигурировал образ агрессивного соседа-азиата. Сатирические журналы использовали для визуализации врага не только героев мужского пола, но и создавали дополнительные объекты критики. Например, в 1904—1905 годы таким сатирическим образом стали «бесстыжие гейши». Они использовались при создании карикатур, фельетонов и сатирических стихов.
Продолжение следует
Справка
Лилия Рамилевна Габдрафикова — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани Академии наук Республики Татарстан. Колумнист «Реального времени».
- Окончила исторический факультет (2005) и аспирантуру (2008) Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы.
- Автор более 70 научных публикаций, в том числе пяти монографий.
- Ее монография «Повседневная жизнь городских татар в условиях буржуазных преобразований второй половины XIX — начала XX века» удостоена молодежной премии РТ 2015 года.
- Область научных интересов: история России конца XIX — начала XX века, история татар и Татарстана, Первая мировая война, история повседневности.