Казань в 1917-м: самозахваты земли, криминальная Адмиралтейка, «невежливые» люди и пьяная милиция

Казенная земля — уже общественная

В сельской местности главным предметом спора стала земля. Крестьяне выступали против помещиков и хуторян, отрубников. Покушались они и на земли церковных причтов. 13 мая 1917 года Казанский губернский крестьянский съезд постановил, не дожидаясь Учредительного собрания, отобрать все земли. Циркуляр об этом разнесся по всей губернии. Отталкиваясь от этого документа, волостные комитеты начали выносить собственные постановления, а крестьяне восприняли это как руководство к действию. В Казанской губернии было зафиксировано 24 случая беспорядков на селе — крестьяне захватывали поместья, леса, инвентарь, сгоняли с полей помещиков военнопленных и т.д. Остановить этот хаос было уже практически невозможно. В качестве одной из мер по урегулированию аграрных беспорядков Временным правительством рассматривалась организация земельных комитетов. Но к июлю 1917 года в Казанской губернии было создано менее 20% предполагаемых волостных земельных комитетов. Их учреждение задерживалось главным образом из-за равнодушия крестьян.

Распространившиеся среди солдат слухи о раздаче помещичьих земель привели к тому, что они убегали из действующей армии в надежде поспеть к раздаче. Среди участников захватов помещичьих земель немало было и солдат-отпускников.

С открытием навигации на Волге в апреле 1917 года представители пароходных компаний отмечали «чрезмерное переполнение пароходов солдатами». Действительно, образ военного, уже свободного от прежних начальственных оков, с одной стороны, подогревал противозаконные действия крестьянства, с другой — внушал страх. «…Они [местные крестьяне] отчасти боятся своих живущих в отпуске солдат, к которым относятся с уважением как к защитникам родины, которые тоже тормозят все распоряжения Правительства», отмечал в сентябре 1917 года Л. Тихонов, товарищ председателя Сотнурской волостной продовольственной управы Царевококшайского уезда.

Сельские общества, как правило, были настроены очень агрессивно, и любые попытки пресечь нарушения мирным способом встречали резкий отпор. «Даже простой выгон скота лесником с культур или посевов вызывает страшное озлобление, доходящее до угроз сжечь или убить...» — сообщал заведующий Ильинским лесничеством из Козьмодемьянского уезда 12 мая 1917 года. При этом многие крестьяне были убеждены, что лес и земля теперь не казенные, а общественные. Поэтому они считали, что действия их вполне законные.

«Прошу выдать мне револьвер»

Люди, движимые самыми первичными инстинктами, голодом и недоеданием, направляли свою агрессию на чужую собственность. Но попытки социального переустройства мира влекли за собой покушение не только на собственность, но и на личную безопасность и жизнь человека. Как и в годы революционного террора 1906—1907 годов, многие не ощущали себя в безопасности.

«Проживая в Адмиралтейской слободе — на глухой ее окраине, куда приходится возвращаться мне из города после вечерних занятий в кассе мелкого кредита Казанского губернского земства, часто в ночное время и через луга по прямому пути, — имею честь просить Вас выдать мне надлежащее разрешение на ношение, в целях самообороны, револьвера системы «Вело-дог», — писал в августе 1917 года казанский мещанин Михаил Иванович Мухин. Единственным способом борьбы с беззаконием оставались самооборона и оружие, которое водилось теперь и в деревнях.

«Еще в нашей деревне был случай — Велеулла Габидуллов нечаянно выстрелом из револьвера убил Гизятуллу Тухфетуллова. Это было в ноябре 1916 года», — сообщал своему сыну-солдату в письме Замалетдин Рахматуллин из деревни Средне-Балтай Буинского уезда в начале 1917 года. Советская рефлексия для обозначения революционных лет вывела образ «человека с ружьем», солдата, сменившего фронтовые поля на катастрофичную жизнь в тылу, с отношением к человеческой жизни как к чему-то обесцененному.

Как профсоюзы унижали работодателей

Военный фактор стал определяющим в общественной жизни революционного года. Под лозунгами социальной справедливости народные адепты революции претворяли в жизнь исключительно однобокие схемы, не терпящие возражений и открытой дискуссии, не предполагающие компромиссных решений. Например, полностью под контроль Советов и подчинявшихся ему профсоюзов попали взаимоотношения работодателя и работников. Владельцам предприятий было отказано в праве увольнения рабочих, в явочном, одностороннем порядке устанавливались часы работы, такими же агрессивными методами решался вопрос о повышении заработной платы. Для разбора конфликтов между работниками и работодателями были созданы согласительные и примирительные камеры. В первой из этих инстанций были представлены только представители рабочих, поэтому иногда ее заседания превращались в моральное унижение работодателя.

«…Самое печальное — это сплошное издевательство над личным достоинством, которое позволяют себе там жалобщики и которое поощряется и разделяется членами этого, с позволения сказать, суда», — писала в своей жалобе на эту инстанцию владелица казанской торговой лавки Софья Исаковна Израэлит. Предпринимательницу обязали заплатить уволенной работнице за полгода, хотя работала та меньше. За несогласие с этим решением и желание обжаловать его Софья Израэлит несколько дней провела в тюрьме и только благодаря ходатайствам знакомых и личному участию помощника прокурора сумела выйти на свободу.

«Истерзанная всем предшествующим физически и нравственно, готовая идти на все, лишь бы кончилось это мучительство, я решила согласиться на требования Комитета (Исполнительного комитета Общественной безопасности, — прим. ред.)…» — писала она.

«Невежливые» люди

Давление оказывалось не только на работодателей, но и на самих рабочих. Например, главной причиной забастовок всегда были экономические мотивы. Но Советы пытались привнести в них политические вопросы. И когда получившие повышение к жалованью рабочие пытались продолжить работу, представители этой организации агрессивно этому препятствовали.

Иллюстративным является случай в шляпных магазинах Казани. После удовлетворения экономических требований работниц владельцы шляпных мастерских столкнулись с требованиями «правового свойства», которые они отказались выполнять и вообще прекратили переговоры. После этого часть работниц была готова возобновить работу, но в забастовку включились «неизвестные молодые люди», которые «применяли свою мужскую физическую силу в помощь забастовщицам», «силой не пускали в магазин, хватая за рукав, врывались в помещения магазинов и мастерских с целью проверки, работают ли у нас», «повышенным тоном и угрозами уводили тех девушек, которые добровольно оставались у нас», «навешивали на наши помещения плакаты, в извращенном виде объясняющие происхождение забастовки».

Милиция заняла сторону «неизвестных молодых людей». Владельцы торговых предприятий оказались бессильны перед таким положением и не знали, к кому обратиться за помощью. «Таким образом, в тисках лжи и насилия с одной стороны и лишенные легальной помощи власти с другой, мы очутились в крайне тягостном положении: не говоря уже о громадных убытках, мы глубоко оскорблены тем, что публика не имеет правильного представления о том, кто действительно виноват в создавшемся положении вещей, мы нравственно потрясены создавшейся вокруг нас атмосферой озлобления», — писали они в своем коллективном заявлении на имя казанского губернского комиссара.

Пьяная Казань

Одной из причин такой агрессии была не только тяжелая социально-экономическая ситуация и полный крах политической системы, но и чрезмерное увлечение части общества спиртными напитками. Как отмечал современник событий П. Сорокин, революционное время атрофирует многие условные рефлексы человека, в том числе отвечающие за соблюдение социальных норм. Он начинает игнорировать власть и теряет контроль над собой. Катализатором этого социального разложения очень часто служил алкоголь. Власть предвидела эту проблему, но так и не сумела решить. Например, Временный военный комитет Казанского военного округа еще 4 марта 1917 года обращался к населению Казани с предупреждением о запрете продажи вина, браги и денатурата.

«Кто будет в эти дни уличен в спаивании солдат и в продаже вина, будет немедленно задержан новым комендантом г. Казани и предан суду по законам военного времени, также будут задержаны все пьяные, как люди крайне опасные для общественного порядка», — говорилось в обращении. Но пьянство в городе, в том числе среди солдат, стало привычным явлением.

В уездах наблюдалась аналогичная ситуация. В конце марта 1917 года старшина Ново-Чурилинской волости с тревогой телефонировал Казанскому уездному комиссару: «В каждом доме к Пасхе заготовлено много браги-кумышки. Беспорядков будет много. Прошу командировать из Кукмора десять солдат на всю Пасху, население взволновано».

В конце апреля в Козьмодемьянском уезде появились слухи, что крестьяне собираются разгромить пивной склад в пяти верстах от уездного города. По решению местных властей в ночь на 5 мая 1917 года были уничтожены все запасы заводского пива.

В городах наблюдалась не только тайная торговля спиртными напитками (шинкарство), распитие горячительных напитков практиковалось и в общественных местах. Так, в июле 1917 года был принято решение о закрытии ресторана «Биржа» Василия Колесникова на Гостинодворской улице в Казани. Главной причиной стала продажа алкоголя в ресторане. Предпринимателю помогло вмешательство рабочей секции Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, где решили, что нельзя допустить закрытия «крупного питательного пункта» и безработицы большого числа служащих заведения. Тем более что союз официантов ресторана гарантировал, «что с их стороны будут приняты все меры к прекращению пьянства в ресторане».

Однако на деле все осталось по-прежнему. Поэтому 31 августа 1917 года вновь было вынесено решение о закрытии ресторана Колесникова. Причиной стало как раз «допущение распития спиртных напитков». Это относилось и к ресторану, и к чайной, размещавшейся на нижнем этаже при ресторане.

Если, с одной стороны, шла борьба с алкоголизацией и незаконными продажами спиртного, то, с другой — некоторые представители власти сами этому способствовали. Например, в конце августа 1917 года житель Казани Ф. Самигуллин пожаловался на «чинимые безобразия пьянств и бесчинства в доме Пановой на улице Соколовой». По его словам, в них постоянно принимала участие и «сама милиция».

Управляющий акцизными сборами Казанской губернии сообщал, что некоторыми сельскими и волостными комиссарами были своеобразно поняты данные им инструкции по борьбе с распространением спиртных напитков. Они не только не предпринимали никаких мер к пресечению производства и продажи алкоголя, но и поощряли торговлю, устанавливали твердые цены на спиртное и пытались таким образом предупредить спекуляцию.