Революция 1905—1907: свобода по-татарски, уголовные дела против журналистов и банковский кризис

Радость и кровавый угар

В целом обычная жизнь города возобновилась только к началу ноября. С 31 декабря стала вновь функционировать Казанская городская управа. Заседание Думы, состоявшееся 5 ноября, усиленно охранялось городовыми от возможных «революционных элементов». 1 ноября открылась городская библиотека. Судебные и другие учреждения начали свою работу чуть раньше. Но учебные заведения были еще закрыты. Закрытые на время местные газеты тоже стали выходить с начала ноября. «Настроение в городе до сих пор подавленное, угнетенное. Носятся слухи о новом погроме», — сообщали они.

К 1906 году протестный жар в губернском городе сменился другими настроениями. Революционная практика оказалась не столь радостной, как представлялась, а путь к великим идеалам порой сопровождался кровавыми потерями. К таким изменениям в своей жизни и судьбе не все молодые люди оказались готовы.

«На меня до такой степени удручающе подействовали все эти убийства и стоны, что я решил хотя на время бросить политическое увлечение, — писал казанец Арсений 29 октября 1905 года. — Я нисколько не боюсь казацких нагаек, побоев, пожалуй, и смерти, но меня страшит в данный момент то, что и мне придется, может быть, бить или, еще того хуже, убивать ни в чем неповинных людей».

Хотя встречались и совершенно противоположные настроения, когда даже личная трагедия не останавливала человека. Так, 21 октября 1905 года у здания Казанской городской думы манифестантами был растерзан присяжный поверенный А.Е. Михайлов-Двинский. Его либеральная речь стоила ему жизни, он скончался в тот же день в больнице. Несмотря на эту трагедию, сын присяжного поверенного, ученик 2-й Казанской мужской гимназии Евгений Михайлов-Двинский продолжал отстаивать идеалы покойного отца. 9 января 1906 года его арестовали за распространение прокламаций партии социал-революционеров. Против него завели уголовное дело, но влиятельные родственники представили гимназиста несмышленым ребенком, который якобы был уверен, что «Манифест 17 октября» дал народу «свободу слова и печати» и потому революционные прокламации не являются запрещенной литературой. 16-летнего подростка освободили под личную ответственность деда Е.М. Михайлова.

До некоторых уголков Казанской губернии революционные идеи дошли лишь в конце 1905 года. Рабочие и крестьяне стали вникать в суть словосочетаний «свобода слова», «свобода собраний». При переводе русских прокламаций на другие языки возникали определенные трудности. Так, местная жандармерия сообщала в 1906 году о том, что агитаторы-переводчики Казанского комитета российской социал-демократической группы не могут правильно перевести слово «свобода» на татарский язык. Для этого им приходилось обращаться либо к арабскому языку, либо заменять его татарским переводом слова «простор».

Как свобода печати обернулась уголовными делами против издателей

Значительное влияние на формирование общественных настроений оказывали публикации в либеральной прессе, люди начинали по-другому смотреть на привычные вещи. В некоторых населенных пунктах митинги организовывали студенты, приехавшие из Казани. Например, так было в Спасском затоне.

Продолжались аграрные беспорядки, провоцируемые часто сельской молодежью. Одним из самых действенных методов революционной агитации считалось воздействие на умы через печатное слово. В больших количествах печаталась нелегальная политическая литература, выходили газеты. 24 ноября 1905 года Высочайше утверждены временные правила о периодической печати, согласно которым значительно упростилась и процедура регистрации газет, и цензура. Например, только в Казани число разрешенных периодических изданий в 1906 году дошло до 36, фактически выходило 25. Для сравнения в 1905 году в губернском центре издавалось 7 газет. Новые периодические издания не всегда были представлены в публичных библиотеках-читальнях.

«Посетители часто высказывают свое недовольство на то, что в читальнях слишком ограничен выбор газет, каковой от Комитета не зависит, и это отражается на количестве читателей, число которых уменьшилось по сравнению с прошлым годом», — отмечал в своем отчете за 1906 год Казанский городской комитет попечительства о народной трезвости. Газеты доходили до читателя не только по подписке или через публичные читальни, их передавали из рук в руки, привозили из разных уголков империи.

Благодаря росту официальных печатных органов и нелегальных прокламаций, увеличилось количество «сознательных» рабочих.

«…Я начал выписывать издававшуюся в Казани эсеровскую газету «Волжский вестник». Читая в этой газете корреспонденции с мест, я сам заразился «писательством» и начал посылать в газету корреспонденцию, в которой сообщал о разных фактах из жизни завода и других. Случилось как-то само собою, что я стал писать в духе тех корреспонденций, которые помещались в «Волжском вестнике», — вспоминал П.И. Ефимов, рабочий из Звениговского затона Чебоксарского уезда. — …Постепенно и незаметно для себя я превратился в крамольника. Я продолжал оставаться почти неграмотным, я ничего не понимал в программе политических партий, не знал разницы между социал-демократами и эсерами, но меня потянула революция, появилось горячее желание что-то делать для революции». Свои публицистические опыты на страницах «Волжского вестника» П.И. Ефимов скрывал даже от самых близких людей.

Между тем по всей стране участились аресты и обыски. Закрывались недавно открытые либеральные газеты, против их редакторов заводились уголовные дела за «оклеветание в печати». Здесь следует отметить, что иногда в данных делах обвинителями выступали частные лица, не согласные с той или иной газетной заметкой. Например, воодушевленные свободой слова редактора-издатели обличали в своих публикациях нечестных предпринимателей, что, безусловно, не нравилось последним. Некоторые подавали даже судебные иски против журналистов. Так, в 1906 году купца Г. Ибрагимова возмутила корреспонденция крестьянина М. Зайнутдинова, опубликованная 24 июня 1906 года в газете «Азат халык». При этом ответчиком в суде выступил редактор издания Галиаскар Камал. Его адвокату удалось отстоять интересы своего клиента. Впрочем, позднее газета все равно закрылась.

Многие обыватели стали более подозрительными. Даже частные разговоры в узком кругу знакомых могли стать причиной жандармских преследований и судебных разбирательств. Из-за забастовочного движения, уличных беспорядков и некоторой парализации деловой и общественной сферы, изменился во многом традиционный уклад жизни. На время закрывались не только предприятия и учебные заведения, но и меньше стали проводиться различные публичные мероприятия. Люди все чаще сидели по домам. Это касалось как Казани, так и уездов губернии.

«В Лаишеве мне неоднократно высказывали свои сожаления мои знакомые, что разные сплетни побуждают жителей больше сидеть по домам, тогда как прежде жилось веселее», — отмечал инспектор народных училищ Лаишевского уезда Каменицкий в ноябре 1905 года.

Предтечи «казанского феномена»

Идеологи революции культивировали «методы партизанской борьбы», при этом не исключая террористические акты и экспроприации. Такие радикальные способы борьбы разделяли и социал-демократы, и социал-революционеры. Эта агрессивная волна являлась прямым следствием повседневной практики хамства и грубости (распространенной как в обывательской среде, так и официальной), когда ежедневно нарушались границы человеческого достоинства, ущемлялись права личности. Например, среди единичных обязательных постановлений Казанской городской думы за 1905 год одно почти целиком посвящено манерам поведения самого характерного городского персонажа — извозчиков.

«Строжайше воспрещается извозчикам преследовать обывателей назойливыми предложениями своих услуг, спать на экипажах, заводить брань и драку, позволять себе над проходящими насмешки, непристойно громкий разговор, крики, делать такие действия, которые могут оскорблять чувство стыда и приличия, исполнять свои естественные надобности на площадях и улицах и вообще нарушать общественный порядок и тишину», — говорилось в одном из пунктов постановления. Городские власти предупреждали извозчиков о том, что они обязаны по требованию полицейских чинов везти раненого или больного человека, «а также подкидыша или пьяного» по указанному чиновником адресу. Плату за оказанную услугу извозчик получал в кассе городской управы.

Конечно, извозчики не могут олицетворять собой собирательный образ широких народных масс, но, с другой стороны, их повседневное поведение было выкристаллизовано в какой-то мере взаимоотношениями и отношением к ним самой клиентуры — представителей различных социальных слоев. Грубость извозчиков, очевидно, можно рассматривать и как реакцию на принижение их человеческого достоинства, а не только как недостаток культурного развития.

Этот традиционный тип мышления, усиленный в какой-то степени революционными идеалами интеллигенции, в 1906 году нашел выход в различных деструктивных акциях. В Казани, например, после октябрьских событий 1905 года, по мнению горожан, появилась «масса оборванцев, занимающихся кражами и грабежами даже на улицах». Но и до этого в городе было неспокойно. Так называемое хулиганство получало все большее распространение. В газетах то и дело появлялись сообщения о том, что казанские хулиганы напугали пассажиров трамвайных рейсов (бросали в вагон камни, разбивали стекла и т. д.) или приставали по вечерам к прохожим. Могли запросто оскорбить человека или даже ударить.

С нарастанием революционной волны, участились вооруженные нападения с целью ограбления. Как и в 1905 году, жертвами уличных хулиганов становились в первую очередь люди так называемого «интеллигентного вида».

«Многие из жителей Пороховой слободы, а в числе их и мы просители, как проживающие в ней, терпим разные насильственные действия со стороны праздношатающегося люда, проявляемого как над нами, так и над членами семьи, в большинстве же над учащимися, часто — в требовании денег на «выпивку», а иногда — и оскорблениями словами и действием, — обращались к начальнику Казанского порохового завода его вольнонаемные служащие в апреле 1906 года. — В настоящее время с уменьшением деятельности Алафузовских фабрик такого народа значительно прибавилось и характер их действий принимает чисто «хулиганский»; так например: выстраиваются в разных углах и переулках партийно — человека по 3—4 — и следят за каждым мимо проходящим, останавливая и требуя от него денег на «пиво», в противном же случае угрожают: ограбить или прямо-таки — зарезать, снять верхнее платье».

Подписали прошение 29 человек. Люди жаловались на то, что они получают скромное жалованье и не могут каждый раз «откупаться» от уличных хулиганов.

«В недалеком будущем мы предполагаем, что действия этих людей может принять угрожающие для нас размеры, откуда можно ожидать: грабежи, убийства и т. п.», прогнозировали просители, аргументируя свой вывод тем, что накануне «производились выстрелы из револьверов».

Не менее опасно было в соседней Ягодной слободе города Казани. В местечке под названием Кокуй еще с 1905 года орудовала группа агрессивной молодежи, которая вечерами нападала на прохожих. Причем не разбирая, интеллигент это или рабочий. В августе 1905 года один из алафузовских рабочих скончался от полученного там ножевого ранения.

«Вообще в этой местности почти каждый вечер слышны крики «караул», «бьют», «режут». Полиция же находится где-то далеко, далеко…», — сообщала пресса.

Банки и винные магазины — под особую охрану

На 1906 год приходится пик террористической активности как в России, так и в поволжских губерниях. Власти усиленно охраняли различные учреждения, связанные с финансовой деятельностью. Это отделения Государственного банка, казенные палаты, почтово-телеграфные службы. В частном порядке нанимали стражу из числа нижних чинов полиции и коммерческие банки. Служащие некоторых финансово-кредитных учреждений вооружались револьверами. Привычным стало и установление «электрической сигнализации», соединявшей банки и полицейские участки. Такие устройства в Казани в марте-апреле 1906 года установили в отделении Государственного банка, Казанском городском общественном банке.

Частные вкладчики начали опасаться за свои сбережения еще в 1905 году. Их пугали слухи о том, что грядет падение курса ценных бумаг, поэтому многие спешили забрать свои вклады. К концу года банки атаковали целые толпы вкладчиков. Например, 29 ноября 1905 года у казанского отделения Государственного банка уже в 7 часов утра образовалась очередь из 150—200 человек. Все хотели получить свои сбережения обратно. В здание банка клиентов пускали по специальным билетам, которые выдавались в ближайшем проулке.

Тревожный эмоциональный фон постоянно подогревался различными слухами, циркулирующими по городу и уезду. На них стали реагировать даже официальные власти. Правоохранительные органы постоянно ожидали новых беспорядков, поэтому периодически усиливали военные караулы и принимали другие меры безопасности. Очень часто в своих действиях они руководствовались городскими слухами.

От хулиганов и злоумышленников страдали не только служащие банков и почтово-телеграфных служб, но и продавцы казенных винных лавок. Например, 3 марта 1906 года в винную лавку №22 в Академической слободе Казани явилась толпа молодых людей из 6—7 человек, и один из них, направив револьвер в продавца, потребовал «от имени боевой дружины» выдачи казенных денег. Продавец сумел выбежать на улицу и начал кричать. На его крик прибежал полицейский, но упустил преступников. Такие нападения происходили и после этого случая. Уже осенью 1906 года управляющий акцизными сборами Казанской губернии просил разрешить выдачу продавцам казенных винных лавок полицейских свистков, «чтобы они могли в случае грозящей опасности свистком призвать на помощь».

Мой верный друг-револьвер

Эти и другие эпизоды иллюстрируют широкое распространение среди населения различных видов оружия, в том числе огнестрельного. В Казани, очевидно, револьверы и другие виды оружия попали в частные руки после разоружения полиции 19 октября 1905 года. Как отмечал казанский губернатор, среди народных милиционеров были не только учащиеся, но и «лица, судившиеся за кражи», которые «прежде всего воспользовались возможностью распродать доставшееся им имущество».

11 декабря 1905 года губернатором были изданы обязательные правила, согласно которым запрещалось иметь и тем более носить при себе огнестрельное оружие. Для этого требовалось специальное разрешение полиции. Кроме того, продажа оружия должна была осуществляться только в специализированных магазинах, а товар отпускался покупателям только после предъявления именного свидетельства на право покупки. Нарушителям грозил штраф до 500 рублей или арест до 3 месяцев.

Казанская городская управа сдала остатки оружия лишь в октябре следующего 1906 года. В тюках, переданных в ведомство казанского полицмейстера, оказались 61 револьвер и 61 шашка, а также холодное оружие, трости, шубы, седла и пр. Кроме того, управцы сдали ящик с патронами. При этом некоторые владельцы магазинов так и не сумели получить оплату за отпущенное милиционерам 19—21 октября 1905 года оружие. Казанский окружной суд признал все прошения того периода, написанные на бланке Казанской городской управы, недействительными. Так, купцу М.Я. Раму в судебном порядке отказались вернуть 1074 руб.

Тем временем нелегальное оружие использовалось не только в Казани и Казанской губернии. Посылки с оружием и патронами отправлялись в самые разные точки империи. Так, в июне 1906 года Бакинское ГЖУ перехватило восемь ценных посылок, отправленных из Казани в Шушу Елизаветопольской губернии. В них содержались «оружие и огнестрельные припасы».

Помимо нелегальных револьверов и патронов, революционеры использовали и оружия собственного производства. В Казани в 1906 года лаборатория по изготовлению бомб была обнаружена в доме Копыловой на Поповой горе. Террористические акты были направлены прежде всего против представителей власти. Например, 11 марта 1906 года была брошена бомба в окно здания Казанского губернского жандармского управления. А 24 сентября того же года на Ивановской площади неизвестным лицом совершено покушение на казанского вице-губернатора Кобеко, который в 10 утра направлялся в Кремль. В результате взрыва бомбы чиновник получил легкое ранение в висок, а вот преступника так и не поймали.

«Жизнь человеческая обесценилась: «террор» вышел за пределы узкого круга людей, всецело посвятивших себя делу освобождения», — отмечал анархист В. Забрежнев в своем докладе, прочитанном в октябре 1906 года.

Невольными жертвами подобных «актов возмездия» могли стать простые горожане, случайно оказавшиеся рядом со сброшенной бомбой. Да и сами изготовители бомб иногда взрывались из-за своих случайных оплошностей. В Казани в 1906 году произошел взрыв в квартире Ивановой в Академической слободе. Неудивительно, что под влиянием инстинкта самосохранения люди начинали порой поддаваться панике, расценивая любое нетипичное поведение как нечто подозрительное и опасное для жизни. Да и слухи о готовящихся беспорядках усиливали чувство страха.

Продолжение следует