Француз в России 100 лет назад: смерть татарина на корабле, рубль мордве за крещение и скучные немцы

Случай в Сызрани

После Самары Волга становится шире, но местность остается сильно пересеченной. Постепенно леса редеют, холмы становятся пологими, и в их склонах просматриваются мрачные и глубокие пещеры. Селений здесь уже гораздо больше, внешне они не отличаются от тех, о которых я уже рассказывал: все те же темные бревенчатые избы и белые церкви с колокольнями и выкрашенными в зеленый цвет куполами. Вода в реке становится желтой, ее русло мелеет, и пароходам приходится замедлять ход. Матрос, приставленный следить за фарватером, постоянно сообщает его глубину, чтобы судно не село на мель.

На моем пароходе все пассажиры уже давно сдружились. Их детишки развлекались тем, что бросали хлеб многочисленным чайкам, ныряющим в воду за кормой. Каждый веселился так, как мог.

Тем временем оба берега реки стали ровными и песчаными, слева и справа их раскинулась широкая степь, уходящая далеко за горизонт. Растительности вдоль течения почти не было, лишь иногда встречались низенькие сосны и заросли тощих и искривленных дубов.

Чуть больше часа назад вдали показалась какая-то огромная нить, соединявшая оба берега. Вскоре мы поняли, что это большой мост, по которому шел длинный товарный поезд. Сразу после моста железная дорога разделяется на две ветки — одна идет на Порт-Артур и Владивосток, другая — на Оренбург, а в самое ближайшее время должна достичь Туркестана. Длина сего моста составляет 1 480 метров. Он стоит на четырнадцати опорах и обошелся России примерно в 3 миллиона рублей (имеется в виду Александровский, в советское время — Сызранский мост, на момент открытия самый длинный в Европе — 1436 м, 13 пролетов, — прим. ред.).

Тем временем наш пароход остановился в Сызрани. Мне еще никогда не приходилось видеть пристани, столь плотно заполненной повозками, телегами, колясками и лавками, где крестьянки торговали молоком, яйцами и солениями. Я стал свидетелем того, как некая здоровенная бабища, держа в одной руке ребенка, а в другой самовар, случайно столкнула в воду молодого мужичка, вызвав громкие раскаты хохота у окружающих.

Мне не удалось посмотреть, как его вытащили, так как в первый класс направлялись купец и его огромная шарообразная супруга, которая скорее катилась, чем шла. Впереди с кучей свертков, покрывал и подушек семенил их слуга. Я тоже хотел купить себе место в первом классе, но опоздал. Купец же заранее забронировал каюту по телеграфу, и теперь пароходный слуга открывал ему ее узкую дверь. Носильщик с силой надавил на свою кладь, его подушки и покрывала сплющились, и он протиснулся вовнутрь. Меня же разбирало любопытство, как пролезет туда толстуха-купчиха. Она поднатужилась, ее крупные телеса сжались, подобно подушкам и покрывалам их багажа, и рухнули на застонавшее под ними сиденье. Муж улыбнулся:

— Ну, вот, Грушенька, мы, слава Богу, устроились, теперь все в порядке!

Стоявший за мной старый капитан вполголоса прокомментировал:

— Хорошо, что Волга глубока, а то с таким грузом мы бы точно сели на мель!

Мертвый пассажир-татарин

Затем капитан поприветствовал меня и сказал:

— Звать меня Томский Федор Иванович!

Я в свою очередь назвал свои имя и регалии. Так мы с ним и подружились. Через некоторое время, попивая пиво, капитан Томский рассказал мне о себе. Оказалось, что он служил офицером в Туркестане, не раз рисковал жизнью и получил за это Георгиевский крест. Вскоре я уже знал, что в Саратове его ждет жена Вера Павловна, что старший сын Мишка служит офицером на Кавказе, средний отпрыск Коля — инженер на юге России, а младший Борис еще только учится в кадетском корпусе.

Мы болтали уже два часа.

— Павел Августович, — неожиданно спросил у меня капитан, — не желаете ли увидеть нечто особое? У нас на борту есть покойник!

И он потащил меня в третий класс, где только что умер татарин. Войдя в каюту, мы увидели покойника. Он лежал на доске ногами в сторону Мекки, как принято у мусульман. Возле него рыдал двенадцатилетний мальчик. Смерть случилась во время остановки вблизи Сызрани, и покойника должны были выгрузить на ближайшей станции. Тройной покров скрывал от нас лицо мертвеца. Мулла бормотал молитвы, тем временем как угрюмый врач требовал похоронить усопшего по русскому закону.

— Эти собаки, — сказал он мне, показывая на мусульман, — хоронят своих через двенадцать часов, а по закону это следует делать на третий день. Слышишь, ты, о чем я говорю, — добавил он, тряся за плечи мальчишку, — я сообщу о тебе властям на ближайшей станции, за тобой будут следить!

Ребенок плакал, и от ужаса весь дрожал.

— Доктор, как вам не стыдно, — вполголоса произнес капитан, — оставьте же ребенка в покое!

Врач, недоуменно пожав плечами, вышел.

На следующей станции усопшего перенесли в лавку торговца-мусульманина. Уже наступила ночь, но нам пришлось задержаться с отплытием, так как доктор пошел сообщать властям о несчастном случае на борту.

«Русские не могут быть любезными наполовину»

На следующий день мы прибыли в Саратов. Его причал длиннее казанского и нижегородского. Вдоль него стояло множество судов, а на набережной высились огромные четырехэтажные фабрики. Увиденное поражало воображение: город протянулся примерно на пять километров вдоль реки, причем около него Волга разделяется на два гигантских рукава, образуя посередине длинный и узкий песчаный остров. Саратов находится на правом берегу, мы же плыли вдоль левого. Поэтому нашему пароходу пришлось спуститься на два километра ниже города, обогнуть остров и только тогда причалить. Нашему продвижению мешали лодки и баржи, плыть приходилось осторожно, чтобы не сесть на мель.

— Я прибываю на день раньше расписания, — сказал мне Федор Иванович, — вот будет сюрприз жене!

Он спросил меня, собираюсь ли я остановиться в Саратове. Я ответил, что хочу задержаться здесь на пару деньков или больше, в зависимости от того, насколько интересным окажется город. Федор Иванович пообещал сделать все, чтобы мне все понравилось и предложил:

— Ежели вы согласитесь остановиться у меня, то окажете мне честь и доставите удовольствие.

Я поблагодарил его и хотел отказаться, но он продолжал настаивать:

— Ну что вы, сударь, вы теперь мой! Гостиницы здесь плохие, комнатушки в них маленькие, там полно жирных клопов и большущих тараканов! А как там кормят! Это же ужас! Вы сразу же заболеете. А у нас в доме просторно, у вас будет своя комната, где вы сможете спокойно писать. Ежели же захотите пообщаться, зайдете к нам, мы всегда будем этому рады!

Кто из нас, путешественников по России и Сибири, не получал таких приглашений? Русские не могут быть любезными наполовину, ради гостя они готовы пожертвовать всем, сами встречают иностранца, не отходят от него ни на шаг, осыпают его знаками внимания, то есть, образно говоря, его усыновляют. Вот и капитан решил меня «усыновить». Ну я и влип!

— Павел Августович, ну Павел Августович, ну зачем же вы хотите меня огорчить? — продолжал Федор Иванович. — У вас же будет хорошее жилье, мягкая постель с белыми простынями. Меня не поймет жена, если я не приду с вами!..

Внезапно капитан замолчал и обратил свой взор на набережную, где махала платком некая дама в возрасте.

— Да вот она, Павел Августович, моя Вера Павловна! Смотрите!

Вера Павловна оказалась очень привлекательной женщиной. Она поднялась на корабль, нежно поцеловала мужа и перекрестила его. Капитан представил меня как своего друга и сказал, что я несколько дней проведу в Саратове.

— Мы будем рады принять вас у себя! — сообщила мне по-французски сия добрейшая женщина.

И вскоре я следовал с моими новыми друзьями к их дому. Когда мы вошли, Федор Иванович произнес:

— Сейчас мы будем ужинать. Наша семья небогата, поэтому еда будет простой, но вкусной, и это все благодаря моей жене. Просим прощения, что не можем предложить большего.

За непринужденной беседой у дымящегося самовара вечер прошел незаметно. Затем Вера Павловна сыграла мне несколько старинных мелодий и спела пару французских песен. Весьма образованная, она говорила о любимых книгах немецких и французских романистов, капитан восхищенно смотрел на нее, не проронив ни слова, и было заметно, что он боготворит свою супругу. Провожая меня в мои апартаменты, капитан произнес:

— Не правда ли, какая замечательная у меня жена?

Я понял, насколько они подходят друг другу.

Немецкий Саратов с русским базаром

Саратов — крупный город, его новые улицы с большими домами хорошо вымощены, что для России редкость. В нем нет никаких интересных памятников: ну разве можно отнести к ним вполне заурядный квадратный собор святого Александра Невского с одиноко стоящей колокольней? В городе множество каменных домов, но есть кварталы с деревянными постройками и плохими, полуразбитыми и в глубоких рытвинах дорогами. Постоянно встречаются вывески на немецком языке, некоторые магазинчики напоминают прибалтийские. А вот огромный рынок совершенно русский, то есть ужасно грязный. На нем продается всего понемногу: напитки и снедь, одежда, постельные принадлежности, конская сбруя, всевозможные инструменты и даже экипажи.

На улице повсюду звучит немецкая речь. В Саратовской губернии много немецких колоний, чьи селения сильно отличаются от русских. Улицы там прямые и широкие, утопают в зелени. Жители сохранили свой язык и обычаи, очень похожи на немцев и исповедуют протестантство. Их предки переселились сюда во времена Екатерины Великой.

— Это славные и порядочные люди, — охарактеризовал их Федор Иванович, — но скучные, как пасмурная погода!

Как Екатерина крестила мордву

Затем капитан привел меня в одну деревянную избушку, где жила мордовская семья. Нас встретил светловолосый старик с голубыми и раскосыми, как у китайца, глазами. Он пригласил нас выпить чаю и показал старый пояс своей жены, украшенный аметистами и сердоликами, а также ожерелья из странных предметов, среди которых были когти ястреба и зубы медведя. Я спросил у старика, вся ли мордва исповедует православие?

— Да, — ответил он, — еще со времен Екатерины Второй, которая приказала крестить всех нас, и заплатила каждому, принявшему новую веру, по рублю.

— Это напоминает мне мой полк, — пояснил мне Федор Иванович. — Как-то раз к нам поступило пополнение из туземцев. Сначала врач делал им прививку, а затем поп крестил, но они так и не поняли, для чего все это нужно.

Старый мордвин хотел познакомить нас со своими друзьями, но на улице уже начало смеркаться. Я намеревался было пойти с ним, но Федор Иванович вытащил из кармана часы и нахмурился:

— Павел Августович, моя жена сейчас готовит ужин, и она не любит, когда к нему опаздывают!

Вера Павловна действительно уже начала сердиться, однако вида не подала. Это была удивительнейшая женщина, великолепно образованная, к тому же превосходная домохозяйка. Такое сочетание разных качеств в России бывает редко. Всю себя она посвятила детям и мужу.

Когда я покидал Саратов, капитан и его жена провожали меня до самого корабля. Согласно русскому обычаю я поцеловал руку Веры Павловны, которая прикоснулась губами к моему лбу, Федор Иванович же трижды, по-русски, крепко облобызал меня.

— Я хочу попросить вас передать мою фотокарточку моему астраханскому другу Петру Филипповичу. Он хороший человек, но любит сильно выпить; навестите его, но только до пяти часов вечера, потому что позднее с ним разговаривать уже невозможно! Вы познакомитесь с его женой, Авдотьей Николаевной, которая редко бывает в хорошем настроении, но, возможно, вы не попадете под ее горячую руку!

Затем, еще раз попрощавшись, капитан Томский добавил:

— А главное, не забывайте ваших саратовских друзей! Ах, Павел Августович, какой вы на самом деле счастливый человек! Вы бываете в Париже только несколько месяцев, и я уверен, что тогда все ваши друзья готовы для вас на все, ведь вы так мало времени проводите с ними! Затем вы опять уезжаете путешествовать по странам и везде вас принимают с радостью, ведь иного вы не заслуживаете! Знаете, чем реже видишь вокруг себя одни и те же лица, тем больше находишь в них хорошего!

Какой это был удивительный человек! Вспоминая сейчас о нем, я хочу со страниц этой книги выразить ему, а также всем моим русским друзьям самую сердечную благодарность за их гостеприимство и доброжелательность ко мне.