Сергей Саначин: «Гавриле повезло: он нагнал Пушкина на попутном экипаже»

Путь и приезд Пушкина в Казань

— Давайте перейдем к самой поездке Пушкина в наши края: когда, на чем и с кем он отправился, каким был его маршрут?

— Давайте. Итак, 18 июля 1833 года у Александра Сергеевича родился сын Александр. А 17 августа, простившись с пеленками, Пушкин выехал из Петербурга. Двинемся же в путь с Пушкиным и мы. Об этой части путешествия поэта, пожалуй, больше всего недосказанного историками. С маршрутом все ясно. Самый оптимальный и комфортный путь шел по Большой почтовой дороге через Новгород, Москву, Владимир, Муром, Нижний и Чебоксары. А на каких «колесах»?

У Пушкина была своя коляска — плоховатенькая, которая не раз подводила в дороге. Коляска — это четырехколесная двухместная повозка на рессорах, со стенками и с половинчатым откидным фордеком (навесом).

В пути, на каждой промежуточной почтовой станции — а их оказалась 21 — нужно было лишь «перекладывать» лошадей, как правило тройку, и иногда смазывать металлические оси колес. На задах коляски был багажник для сундука. В нем — пожитки: книги, карты, рукописи и провиант. Возможно, и погребец со льдом. Спереди — двухместные козлы. На козлах сидел сменный станционный извозчик. А знаете кто еще? А еще — родственник. С Пушкиным ехал его, если можно так выразиться, гражданский шурин.

Первым ребенком Пушкина был Павел. Его в июле 1826 года родила крепостная девушка Ганнибалов — Ольга. Она была дочерью Михаила Калашникова — управляющего имениями Михайловское, а затем и Болдино.

А в трехмесячном вояже Пушкина с ним на козлах сидел его камердинер, он же родной брат Ольги и заядлый пьяница Гаврила Калашников. Во время пути он всем мешал: не только ямщикам, но и хозяину.

19 сентября Пушкин писал жене: «Одно меня сокрушает: человек мой. Вообрази себе… глуп, говорлив, через день пьян, ест мои холодные дорожные рябчики, пьет мою мадеру, портит мои книги, по станциям называет меня то графом, то генералом. Бесит меня, да и только».

24 ноября в письме Павлу Нащокину: «При выезде моем из Москвы, Гаврила мой был так пьян и так меня взбесил, что я велел ему слезть с козел и оставил его на большой дороге в слезах и в истерике». Но Гавриле повезло: он нагнал Пушкина на попутном экипаже.

Нащокин позже вспоминал, что после отъезда Пушкина из Москвы в Петербург, он на лестнице своего дома обнаружил спящего Гаврилу. На вопрос: как тот очутился здесь, пушкинский слуга объяснил, что Александр Сергеевич «спихнул его с козел за то, что он был пьян, и приказал ему отправиться к Нащокину».

Как бы там ни было — двигаемся дальше. Худо ли бедно ли, без бубенцов (они тогда были запрещены) 4 или 5 сентября въехали в Казанскую губернию. Некоторые историки утверждают, что: «Ветер весело шумит/Тройка весело бежит/Мимо… острова Буяна». Это — неправда! Проехать мимо нашего «Буяна» — якобы торопясь — было невозможно. Даже после августа Свияжск, хоть уже и не остров, но окружен реками Свиягой и Щукой, сплошными протоками и озерами (Кривое, Красное, Тучное, Подвальное, Воложка). И обе дороги, шедшие к Васильевскому перевозу, шли только сквозь город.

Ну вот и Волга. Знаете, как переправлялись?

— Любопытно!

— Обычная переправа была «самолетом»: на пароме, двигавшемся как циркуль по дуге — по канату вокруг якоря посреди реки. Или — индивидуально, на больших лодках-дощаниках. Так, например, через год в Казань прибудет Александр Иванович Герцен.

Перебираемся на левый берег и мимо Васильева спешим дальше: по левому берегу Волги, по Большой Московской дороге — к Казани.

Уже темнело, когда коляска подскочила к единственной перед Казанью Куземетевской почтовой станции. Последняя перезакладка лошадей, смена извозчика, смазка колес, оплата последнего перегона до Казани, наверное, последний, станционный ужин…

Разоблачения!

А далее разоблачаем заезженный краеведческий вирус, что якобы поэт въехал в город по Адмиралтейской дамбе (ныне Кировский мост). А позади остался бывший аул корабелов и плотников Бишбалта.

Этого по двум причинам не могло быть никак. Тогда не было переправы через Казанку — от деревни Игумновой к селу Бежболда. Еще не было и дамбы от Адмиралтейской слободы к городу.

Она возникнет только через 16 лет, и ее, как относительно новую и самобытную, обрисует посетивший наш город «великий курчавый» Дюма-отец: «Сегодня она <просторная равнина> рассечена широким шоссе длиной в пять верст, протянутым прямо, как по шнуру. Шоссе, поднятое на 5-6 метров и такой же ширины, лежит выше уреза воды самых высоких паводков Волги и даже в самые что ни на есть сильные разливы служит доступным надежным проездом от реки в город».

В то время Большая Московская дорога, огибая Казанку, переходила в Царевококшайскую дорогу (ныне — ул. Краснококшайская), а затем, следуя по линии сегодняшней Шоссейной улицы, поворачивала к Тайницким воротам крепости.

— До сих пор идут споры о том, когда же Пушкин приехал в Казань — 5-го или 6-го сентября. Что скажете?

— Да, этот вопрос все еще мучает пушкинистов. Сам поэт написал жене, что он в Казани с 5 сентября. А в запоздало заведенном в канцелярии казанского губернатора по тревоге из столицы «Деле №142: «Об учреждении надзора за поведением известного поэта, тит. сов. Пушкина» (заведено 17 октября, когда «известный поэт» уже подгребал к Оренбургу!) — указывается 6 сентября. Кто же прав? Я «примиряю» оба эти сообщения.

— Такое возможно?

— Легко. Итак, позади последний после Куземетьевской почтовой станции перегон. Вот какая-то деревня (Игумново), за ней какая-то заброшенная башня со стенами (остатки адмиралтейской верфи). Справа на горе — монастырь (Зилантов), а слева — завод (пороховой). Пушкину везло. Все дни стояла сухая ясная погода, но с довольно сильным северо-западным ветром. Около семи градусов днем и под ноль вечером.

А 5 сентября 1833 года было еще и полнолуние. Перед Пушкиным заблестели купола всех только что отстроенных монастырских храмов — на загадочной акварели 1810—1812 годов их еще нет!

Пушкин понял, что прибыл. Он вынул из кармана свои часы: было 5 сентября. Еще полчаса — и коляска по наплавному бревенчатому мосту пересечет Казанку. На Московской заставе под Тайницкими воротами из караульни вышел инвалид поднимать шлагбаум.

Пушкин снова посмотрел на часы — все еще пятое. Так и запомнилось.Теперь подъем к Казанской почтовой станции. Недавно она осела у самого плац-парада (на его месте сейчас пл. Свободы). Еще полчаса дороги — и въехали в почтовые ворота. Гаврила остался с багажом во дворе, а Пушкин поднялся наверх, предъявить подорожную.

Почтмейстер или кто-то из канцелярских служителей ее проверил. Затем открыл свою шнуровую станционную книгу и записал в нее: кто прибыл, каков статус по табели о рангах, куда следует, по каким делам (казенным или своим, у Пушкина было написано, что он уволен в отпуск «по высочайшему повелению»), сколько отпущено на Куземетьевской станции лошадей и с каким ямщиком. Под конец, зевая, выдохнул и отметил время прибытия — было N часов уже 6 сентября.

Именно сведения из станционной книги и поступили затем казанскому губернатору Степану Стрекалову для ответа на секретный запрос Михаила Бутурлина — коллеги из Нижнего Новгорода. И в Дело №142!

Контора на Кремлевской

— Жаль, что почтовая контора не сохранилась!

— Это не совсем верно. Почтовая контора некогда располагалась на Воскресенской улице (ныне в ее здании работает комплекс Giuseppe, ул. Кремлевская, 15/25). После пожара 1815 года был даже сделан проект ее расширения вплоть до Черного озера. Но, вероятно, из-за стесненности и наклонности участка от затеи отказались и купили два больших участка, занимавших целый квартал №26.

Сначала — генерал-майора Александра Андреевича Растовского на углу улиц Покровской (ныне — ул. Карла Маркса) и к Поповой горе (ныне — ул. Лобачевского). А в середине 1830-х — надворной советницы Софьи Ивановны Овцыной, которая успела перепродать его другому лицу (угол Покровской и площади к Грузинской улице). Думается, что и Пушкин, а в 1835 году и Герцен, скорее всего, побывали в доме, который ныне находится на Карла Маркса, 29/14.

Сегодня этот дом является объектом культурного наследия республиканского значения по причине проживания в нем писателя Шамиля Усманова. Но хорошо бы восстановить его первичный облик: с колоннадой-балконом и мансардным фронтоном, каковым он был в проекте 1819 года, предположительно архитектора Александра Шмита.

— А в следующей части давайте перейдем к приключениям Александра Сергеевича в нашем городе!

(Продолжение следует)