Исламская культура Крымского ханства

13.4. Исламская культура Крымского ханства. Исламская организация

И.В. Зайцев

Тюркское население Крымского ханства (крымские татары и ногайцы) исповедовали ислам. Как писал выдающийся отечественный востоковед В.В. Бартольд: «Ислам пришел на Черное море поздно, когда его лучшие времена были уже позади. Область Черного моря знала только тюркский, не арабско-персидский ислам». На северные берега Черного моря эту религию принесли в XIII в. турки-сельджуки. Во время правления сельджукского султана Ала ад-Дина Кейкубада (1219—1236 гг.) эмир Хусам ад-Дин Чопан во главе флотилии совершил поход против города Сугдак, покорив его жителей. В городе была сооружена мечеть, на постройку которой ушло всего две недели, и оставлены кади, муэдзин и хатиб. До этого на Южном берегу Крыма мусульман, вероятно, в массе не было, если не считать мусульманских купцов. Знаменитый арабский путешественник первой половины XIV в. Ибн Баттута упоминает в Кафе мечеть с минаретом и пишет о существовании должности кади у местных мусульман. К 1362 г. относится рукопись тюркского перевода Корана, выполненная в Золотой Орде, где-то в ее западной части, возможно, в Крыму.

Как писал В.В. Бартольд, «исламизация нынешней Южной России (то есть современной Украины и Крыма, — И. 3.) произошла только в монгольское время. За господство над портовыми городами на северном берегу Черного моря в XIII и XIV вв. христиане и мусульмане боролись с переменным успехом; лишь во второй половине XV в. исход этой борьбы благодаря победам османов был решен в пользу ислама и тюрков». На северное побережье Черного моря влияние исламской культуры шло с двух сторон: с востока (из бассейна Волги и из Средней Азии) и с юга (благодаря связям по морю).

Господствующей правовой школой (мазхаб) в Крыму стала ханифитская. Этот мазхаб был в наибольшей степени распространен в Золотой Орде, Крымском ханстве, а также считался официальным в Османской империи.

Вероятно, вплоть до османского завоевания Южного берега Крыма в 1475 г. весьма значительное влияние на характер ислама в Крыму оказывали традиционные и новые городские центры Средней Азии, а также старые исламские города Малой Азии и Ближнего Востока. Эвлия Челеби зимой 1665—66 гг. видел в Старом Крыму возле рынка квартальную мечеть, основанную в 1263 г. неким выходцем из Бухары. Нумизматические находки ясно демонстрируют нам, что в течение первой половины XIV в. между регионами Золотой Орды к западу от Волги и ее среднеазиатскими областями существовали тесные связи. Связи эти имели не только торговый, но и миграционный характер. Это единое пространство, помимо общности государственной территории, связывается и исламской традицией: в частности, обращением общих ходовых религиозных текстов (например, хадисов в эпитафиях XIII—XIV вв. в Крыму и Поволжье); а также миграцией религиозных авторитетов — шейхов в рамках единой страны (из Средней Азии) и из-за ее пределов (Малая Азия) в Крым и Среднее Поволжье. Прекрасная иллюстрация этого — география нисб погребенных на кладбищах Солхата и Отузов: Халеб, Токат, Тебриз, Конья, Сивас, Дженд, Ахлат, Кастамону, Барчкенд. Приведем несколько примеров. Плита с датой 760 г. х. (1358 г.) и надписью (вероятно, строительной — об устройстве колодца неким Идрисом б. Хаджи-Яхья б. Мухаммедом Ираки), найденная О. Акчокраклы в Отузах, свидетельствует о том, что в Крым в XIV в. переселялись выходцы из таких исламских регионов, как Ирак. Из Отузов происходит и надмогильный камень шейха Якуба Конийского (эль-Коневи), датированный 729/1328—29 гг. Среди надгробий Эски-Юрта мы видим эпитафию 793/1390—91 гг. мавляны Ахмада б. Махмуда, который, судя по его нисбе (Барджинлыгы), был связан происхождением с городом Барджинлык на Сырдарье. Возможно, что эти связи были следствием установившихся маршрутов хаджа: часть паломников из Средней Азии ходила в Мекку и обратно именно через Крым. Таким образом, религиозные связи Крыма со Средней Азией, видимо, были достаточно тесными.

Перенос Хаджи Гераем столицы в Кырк-Йер привел к строительству там мечети и медресе. Построена она была, судя по сообщению Эвлии Челеби и материалам раскопок 1928 г., в 859 г. х. (1455 г.).

Строительство мечетей и, скорее всего, медресе (которые часто помещались при мечетях) осуществлялось не только членами правящей династии, но и крупными крымскими сановниками. Например, Эвлия в XVII в. упоминает о строительной надписи 1508/09 г. на мечети Абдаррахман-бея в Акмечети (современный Симферополь).

Мы видим иногда, что крымские мечети основывают женщины. Например, сохранившаяся до наших дней в Бахчисарае мечеть Тахталы, согласно строительной надписи на портале, построена дочерью хана ал-хадж Селима Герая, которую звали Бек-хан-Султан-ханум в 1125 г. х. (1713 г.).

Часто при мечетях и медресе существовали большие библиотеки. Весьма крупной была библиотека медресе «Зынджирлы».

В 1156 г. х. (25 февраля 1743 г. — 14 февраля 1744 г.) ханом Селяметом Гераем II (1740—1743) в Бахчисарайском дворце была построена новая мечеть, сейчас известная под именем Большой или Ханской. При мечети была организована обширная библиотека, причем ее основу составили рукописи, присланные Селямету Гераю османским султаном Махмудом I (1730—1754). Для вновь образованной библиотеки хан учредил специальную должность китапхане мухафызы (хранитель библиотеки). Как сообщает так называемая «Краткая» история крымских ханов, «было совершено утверждение хатыба и имама благородной мечети, а также муэдзинов и их заместителей. А книги, присланные падишахом, запечатанными и закрытыми для их сохранности размещены в библиотеке благородной мечети». Большая часть этого дара — около двух десятков рукописей с печатями Махмуда I и Селямета Герая — хранится ныне в собрании Бахчисарайского историко-культурного заповедника. Другая часть собрания — в Санкт-Петербурге в составе так называемого Бахчисарайского собрания Российской национальной библиотеки (поступило в отдел рукописей в 1976 г. из Бахчисарайского историко-археологического музея). В двух рукописях юридического содержания на первых листах имеются печати турецкого султана Махмуда I, а на последних — Селямета Герая.

Безусловно, существовали в ханстве и передвижные походные мечети, развертываемые во время временных военных экспедиций, дальних перекочевок за пределами полуострова за Перекопом (Ором), в периоды деятельности кочующего «посада» (ордабазара), где жили купцы, их семьи, ремесленники. Строительство мечетей регулярно осуществлялось и в османских владениях на полуострове. Соборная мечеть Кафы, как сообщает Эвлия, построена была в правление в городе шахзаде Сулеймана, то есть до 1520 г. Постройка связывается с именем знаменитого зодчего Синана (ок. 1489—1588) — автора мечетей Шахзаде и Сулейманийе в Стамбуле и Селимийе в Эдирне. Ему же приписывают и авторство сохранившейся до наших дней мечети в Гезлеве (Евпатории).

Помимо Бахчисарая, Карасубазара, Солхата и Ак-Мечети, крупным городским центром ханства был Гезлев (единственный порт ханства). Эвлия Челеби отмечал в городе два мусульманских квартала, безукоризненный каменный минарет у красивой соборной мечети, а также квартальную мечеть в мусульманском предместье за воротами Топрак (Земляными) со стороны северо-востока. Всего в городе, по его подсчетам, было 24 михраба (то есть мечети, не считая квартальных), 12 из которых были султанскими соборными, остальные построены были на частные средства «благородных людей». В Гезлеве насчитывалось 12 каменных минаретов. Самой красивой и вместительной мечетью была мечеть Бехадыра Герая I.

Несмотря на то, что крымский ислам испытал на себе сильное влияние османских традиций и институтов, он сохранил и многие оригинальные черты. К числу их относится традиция почитания азисов. К ним приходили либо в определенный месяц или же день (рождения «святого») или в любое время. Существовало мнение, что посещение азисов приравнивалось к малому паломничеству в Мекку ('умра). Страждущие читали у могил Коран (в особенности суру ал-Фатиха), молитвы с просьбами к святому, совершали обход вокруг могилы, ритуальное омовение, брали с собой землю, считавшуюся целебной, освящали детские бусы от сглаза. На высоких местах рядом с кладбищем (мазар) на растущих неподалеку деревьях и кустах оставляли цветные лоскутки. При некоторых азизах существовали медресе и обители дервишей (текке), служители которых ухаживали за могилой. П. Кеппен в 30-х годах XIX в. описывал татарскую святыню Кырк-Азис, «где в пещере, имеющей в длину и ширину по осьми шагов, находится гроб красного цвета, к которому из ближних и дальних мест стекаются татары, страдающие разными недугами и тут ищущие себе исцеления». Некоторые из этих азисов связывались с персонажами первого века хиджры, такими как Малик Аштер, Гази Мансур Медини, причем открывателями этих могил были среднеазиатские шейхи.

Относительная веротерпимость в Крыму нарушалась иногда выпадами мусульман против христиан и иудеев. Чаще всего дело касалось недвижимого имущества. Так, Хачатур Кафаеци сообщает, как в 1647 г. «проклятый» муфтий просил Ислама Герая отнять монастырь Сурб-Хач у армян. Хан устранился от этого, позволив ему самому отнять монастырь, чего муфтий сделать не смог.

Ханы были всерьез озабочены исполнением религиозных предписаний, и это даже могло становиться темой правительственных ханских постановлений. Абляким-эфенди Куламет-оглу, один из первых, кто анализировал книги казийских решений по Мангубскому кадылыку (принадлежали бахчисарайскому шейху Селями), упоминал о решении ханов о строгом исполнении обрядов, хождении в мечеть и нравственном воспитании ханских детей, в частности Девлета Герая сына Хаджи Селима Герая в 1111 г. х. Ханские жены и матери в крымских дипломатических посланиях сравнивались с женой самого пророка Хадиджей (своего рода рифма «Хадиджа-и деверан, бэхиджа-и джихан»: то есть «Хадиджа своего времени, краса вселенной»).

Религиозная ситуация в Крымском ханстве, судя по источникам, отличалась сравнительной толерантностью. Мы почти не встречаем случаев религиозных гонений. Хотя иногда ханы были всерьез увлечены теорией джихада: известно, например, письмо Менгли Герая османскому султану Баязиду II с призывом к священной войне против неверных. Во времена правлений Сахиба Герая и Сафы Герая в титуле ханов появляется слово гази (борец за веру). В русских переводах это передавалось словом «победитель». Вообще, в 1530—1540-х, во время правления воспитанного в Османской империи Сахиба Герая, исламская лексика в дипломатической переписке с Москвой резко увеличивается. Так, Реммаль-Ходжа в своей истории хана Сахиба Герая упоминает, что последний по возвращении из счастливого астраханского похода устроил пир и приказал улемам и хафизам прочитать весь Коран десять раз. Однажды хан возложил на шейхов обязанность читать Коран 1001 раз и сам назначил, кому читать ту или иную суру.

Ту же картину видим и в военном стане хана Ислама Герая: «Утром улемы и праведники, бывшие в стане исламского войска, собрались в султанском шатре, а после молитв и восхвалений [Аллаха] славный, как Дарий и Искандер, Его светлость султан самолично сел на своего быстроногого коня, и люди, знающие наизусть Коран: имам Мехмед-эфенди, и Бабай-эфенди-заде, и кадий Мехмед-эфенди, и несколько других лиц, молитвы которых могут быть приняты, стоя перед лучезарным султанским бунчуком и победоносным сахибкирановым знаменем, прочитали нараспев суры «Фатх» и «Ихлас».

Однако традиции чингизидского своеволия, дух «старой» доисламской свободы всегда были сильны среди крымской аристократии, особенно во времена хана Мухаммада Герая (1515—1523 гг.), сына Менгли Герая. Мухаммад Герай, судя по дошедшим источникам, являл собою пример настоящего степного рыцаря, воинственного, пылкого человека, интерес жизни которого сосредоточивался на битвах и пирах. Хан был, по всей видимости, склонен к винопитию и не скрывал этого. К источникам, которые помогают нам узнать эту сторону жизни ханов, относится письмо представителей влиятельнейшего крымского клана Ширинов, возможно, адресованное принцу Саадету Гераю, заложнику в Стамбуле, написанное, скорее всего, в начале 1523 г. — незадолго до рокового астраханского похода Мухаммада Герая. Главы рода Ширин писали царевичу: «Он (Мухаммад Герай, — И. 3.) проводит дни и ночи в компании персидских еретиков, их отношения обратились к разврату, и он не прекращает пьянствовать...» Под персидскими еретиками авторы письма, очевидно, подразумевали шиитов. Персидский шиизм был более терпим к потреблению вина, чем суннитский толк, исповедываемый большинством крымчан.

Из мусульманских праздников в Крыму наиболее почитался Курбан-байрам. По умершим ханам устраивались поминки (например, один из съездов хана, совет его с детьми, князьями, сейидами и т. д.) устроен был в Киркоре «о цареве Менгли Гираеве године». В июне 1633 г. Джанибек Герай издал приказ о праздновании байрама с забоем баранов, а в 1647 г. Ислам Герай устроил в городе иллюминацию (donanma) по случаю рождения сына и брака дочери с султаном Ибрахимом.

На всем протяжении истории Крымского ханства крымские мусульмане весьма активно совершали хадж. Для XV и XVI вв. наши данные в основном касаются членов правящего дома и их приближенных. Сами ханы хадж не совершали, поскольку для правящего монарха это было равносильно отречению от власти. Однако за них это делали упомянутые уже «богомольцы». Например, в январе 1493 г. в Москву прибыли грамоты Менгли Герая, в одной из которых он писал: «Что сесь ярлык повез к тобе Абдыла Афыз наш пошлой богомолець стоит, что к нам должил идти ему к Мякке, два кречета ему надобе; того деля кречета купити на Москву поехал нас деля».

Ямгурчи, брат Менгли Герая, некоторое время бывший его калгой, несколько раз писал о своем намерении совершить главный в жизни мусульманина обряд — отправиться к святым местам ислама. В 1498 г. он сообщал в Москву великому князю Ивану III: «Яз сам даст Бог к Мякке хочю идти мысль есть. Слыхал еси, люди твои езживали к Мякке, белый кречат да шуба рысья велми тамо дорого стоит». После совершенного в 1502 г. хаджа Ямгурчи стал в русских источниках (переводах с татарского) называться «Ази-царевич», то есть хаджи-султан.

Ездила в паломничество знаменитая Нур-Салтан (дочь мангитского бека Темира б. Дин-суфи и жена казанского хана Ибрагима, а потом крымского Менгли Герая). В 1495 г. она писала Ивану III: «Мысль наша была ити к Мекке; и мы на ту дорогу пошли, где мы ни будем». После совершения хаджа и Нур-Салтан в 1497 г. также стала подписываться как «Ази-царица» — то есть хаджи. В 1498 г. она послала Ивану III иноходца, на котором ездила в Мекку: «Сухой бы поклон не был, молвя, к Мякке на котором иноходце сама ездила, с Ахчюрою к тебе послала». Между прочим, эта царевна хлопотала и за членов своей семьи, своих родных-мусульман, живших в Москве. В 1498 г. она просила Ивана III отпустить в хадж Девлет-султан (жену Айдара-Хайдара б. Хаджи Герая): «Сам гораздо знаешь, Айдар Газы моего сына кормил; его жена Довлет салтан моим детям сиську давала, и ныне к Мяхке ехати обреклася; жаловавши к нам пришлешь, и мы человека прикошевав к Мякке пошлем, и молитва ее и молба с тобою будет...» Из этого текста видно, что хадж мог совершаться по обету. В августе 1515 г. вступивший незадолго до того на крымский престол Мухаммед Герай писал в Москву, прося отпустить сына Нурсултан Абд ал-Латыфа вместе с ней в Мекку: «И мы б его к Мекке отпустили, а он бы с матерью шел, да там им у Мекки и жити».

Совершали хадж и приближенные ханов. В памяти боярину И.А. Лобану-Колычеву, отправленному в Крым в марте 1492 г., предписывалось говорить ширинскому мирзе Девлетеку б. Эминеку: «Да писал еси к нам в своей грамоте, что хочешь ити к Мекке, и нам бы к тебе что послати, и мы к тебе послали. Да поминки явити по списку». В январе 1493 г. в Москве была получена грамота самого Девлетека, в которой он писал: «Аж даст Бог самому ми к Мякке идти, надею држу, нынеча которой твой посол к нам придет, что пожалуешь пришлешь, ты ведаешь».

В целом ислам в Крыму до 1783 г. прошел в своем историческом развитии по меньшей мере два этапа. Первый был связан с влиянием восточных земель Золотой Орды, в состав которой входил крымский улус, а также мамлюкского Египта. Второй этап начался в 1475 г., когда после османского завоевания Южного берега полуострова Крымское ханство испытывало сильнейший османский культурный и религиозный импульс. Однако среднеазитское влияние, сильно ослабев, все же полностью не исчезло, ибо османский Крым находился на пути среднеазиатских паломников. Начиная с конца XV в. мы видим представителей уламы, сеидов и почитаемых шейхов на самом верху иерархической лестницы, среди непосредственного окружения ханов. Процесс исламизации ханского двора и канцелярии на османский манер, видимо, был в основном завершен к периоду правления Сахиба Герая, который предстает в описании его панегириста как чрезвычайно набожный правитель. Вместе с тем крымский ислам породил и такое специфическое местное явление, как поклонение азисам — могилам почитаемых персонажей всемирной и местной исламской истории.

Крымское ханство на пике своего развития вне, всякого сомнения, являло собой пример высокоразвитого исламского государства, где на государственном уровне действовал шариат. Если применительно к Казанскому или Астраханскому ханствам, поглощенным Москвой в середине XVI в., немногое можно сказать об особенностях влияния исламской концепции государства на политику этих джучидских юртов, то относительно Крыма ситуация совершенно иная. Чингизидская концепция наследственного права, доминировавшая в XV—XVI вв. в джучидских государствах, в XVII—XVIII вв. в Крыму очевидно уступает место исламским государственным идеям.

Социально-политическая доктрина ислама не предполагает каких-либо границ между сакральным и мирским, светским и религиозным. Это положение имеет чрезвычайно важное следствие в понимании сути государства. Идеальное исламское государство — это община верующих, следующих божественному закону — шариату, который одновременно есть абсолютный государственный закон.

В Крымском ханстве мы встречаем все институты развитого исламского государства: систему учебных заведений (мектебов и медресе), класс религиозно образованных людей (улема), собственную школу богословия и фикха (юриспруденции), богатую традицию исламской книжности.

Одним из старейших образовательных учреждений ханства было медресе, получившее позднее название «Зынджирлы» — учебное заведение, учрежденное и построенное ханом Менгли Гераем I около 1500 г. в предместье Бахчисарая — Салачике. Оно получило свое современное название от слова «зынджир», букв. «цепь»: подвешенная над входной, открывавшейся внутрь дверью, железная цепь заставляла каждого, кто входил в храм мудрости, почтительно склонять голову. Название «Зынджирлы» является поздним и возникло, скорее всего, не ранее начала XIX в. (документы XVII—XVIII вв., в том числе и реестр 1200/1785—86 гг., называют медресе по имени его основателя «медресе Менгли-Гирея»). Здание медресе, безусловно, было построено не на пустом месте: ему предшествовало какое-то иное строение или даже их группа, то есть поселение, возможно, относящееся еще ко времени Золотой Орды. В стене здания сохранилась плита с трехстрочной арабской надписью, очевидно, переиспользованная. С архитектурной точки зрения «Зынджирлы» — близкое к квадратному плану каменное здание. По периметру большого четырехугольного внутреннего двора идет галерея, перекрытая 10 полусферическими куполами, которые опираются на стрельчатые арки и столбы. С трех сторон расположены 13 комнат (худжра или ода) для студентов (сохта).

Тарих над входом в здание гласит: «Приказал построить это медресе с помощью Бога, обладателя щедрости, Менгли Герай-хан, сын Хаджи Герай-хана, да сделает Бог его царствование вечным. Год 906». «Зынджирлы» было едва ли не единственным исламским учебным заведением на территории европейской части Золотой Орды, где преподавание не прерывалось на протяжении 400 с лишним лет, то есть вплоть до начала XX века.

Основой экономического благосостояния крымских медресе (содержание преподавателей-мюдеррисов, а также поддержание самих учебных заведений) были, как правило, вакфы (вакуфы), то есть движимое и недвижимое имущество, отчуждаемое частными лицами в пользу богоугодных заведений. Так, в начале XVII в. хан Гази Герай передал в вакф лавку, дом и кофейню в Гезлеве, доход которой предназначался для мюдерриса медресе Менгли Герая, то есть «Зынджирлы». Основой финансового благосостояния медресе были вакуфные земли (около 5 000 десятин) при деревне Улукул в 25 верстах от Бахчисарая на западном побережье. По преданию, в вакф-наме "Зынджирлы» было оговорено, что муфтии Крыма одновременно являлись бы и мюдеррисами этого медресе.

Имам-хатыбы в мечетях османских владений назначались лично султаном (например, в начале августа 1742 г. султан Махмуд II специальным бератом назначил хатыба во вновь построенную усердием моллы Мухаммеда на Мангубе мечеть Мухаммеда-Кальфы). Новый султан подтверждал назначение (в первой половине июня 1755 г. Мустафа III, например, подтвердил право быть хатыбом в Мангубской мечети). Вообще, должности в османских владениях утверждались падишахом, хотя крымский хан мог хлопотать за отдельных персон. Например, до 1486 г. кадием в Кафинском кадылыке был кади Хюсам, которого, вероятно, сместили, и Менгли Герай снова просил его назначить специальным письмом султану Баязиду.

Исторически сложилось так, что столичное бахчисарайское духовенство кормилось с денег таможни в Гезлеве — единственного порта Крымского ханства до 1774 г. Кафинское духовенство, относившееся до 1774 г. к османской ливе Кефе, получало доходы соответственно с кафинской османской таможни. Возможно, что после того как Кафа вошла в территорию ханства, часть портовых денег была перераспределена в пользу Бахчисарая. Так, согласно Камеральному описанию Крыма 1784 г., при хане Шахине Герае ханская мечеть в Бахчисарае имела двух мухафызов — Абд ар-Рахим-эфенди и Сами-эфенди («Абдул Ибрагим Эфенди» и «Сали Эфенди»), которые получали за свои библиотечные обязанности по полтора рубля в месяц из доходов таможни Кафы. Оба хранителя совмещали библиотечную работу с другими должностями. Первый при той же мечети служил учителем богословия, а второй — тюрбедаром (хранителем двух мавзолеев — тюрбе). Эта служба оплачивалась из доходов таможни порта Гезлева.

Собственно крымских кадиев, которые жили на территории ханства, если они неправильно судили, мог смещать муфтий, живший в Бахчисарае. После соглашения 1775 г. (то есть после Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г.) он, как и все крымские кадии, определяется на должность стамбульскими кадиаскерами.

Важной чертой исламской организации в Крыму были так называемые дерт оджах — «четыре очага». Так назывались четыре суфийские братства, в форме которых было организовано ученое сословие — улама, и земельные владения, принадлежащие ей в Крымском ханстве. Четыре группы уламы, которые назывались ташлы, колеч, качи и чоюнчу, упоминаются еще Эвлией Челеби. В тексте «Семи планет» Мухаммеда Ризы очаги именуются «четырьмя столпами государственного трона и блюстителями окна правительственных дел Крымской области».

Сходным образом о них пишут и Абд ул-Гаффар Кырыми в «Умдет ат-теварих» и Халим Герай в «Гюльбун-и ханан».

Крымский муфтий Сеит Джемиль в 1831 г. в записке, составленной по просьбе российской администрации, писал, что оджах (или «текэдары», то есть имеющие текке) происходят от родоначальников-шейхов, по именам которых и называются.

Судя по всему, три очага были по происхождению чисто крымскими, а очаг качи был халватийским (суннитский тарикат халватийа возник в Северо-Западном Иране в XIV в. среди тюркского населения и достиг своего расцвета в XVI в. в Османской империи). Эвлия гостил в Качи в текке святого Хызра Шаха-эфенди. По словам Эвлии, «это азиз, молитва которого услышана, великий воин и храбрец, в равной степени как аскет, так и муджахед, великий султан святых нищих суфиев». Рядом с текке были похоронены отец Хызра-эфенди Мухаммед-эфенди и его дед — Хусейн-эфенди. Последний был родом из Сиваса, его наставником был шейх тариката халвати Якуб-эфенди, похороненный, по словам Эвлии, в пригороде Инкермана. Судя по сведениям Эвлии и тексту «Семи планет», должность главы очага (шейха или седджаде нишина) была наследственной.

Четыре очага перечисляются французским консулом в Крыму Шарлем де Пейссоннелем (1727—1790) в середине XVIII в.: «они обладают землями, на которых находятся монастыри дервишей — текке и могилы некоторых лиц, считающихся святыми, которые татары посещают из набожности. Среди этих четырех родов самый старший делается шейхом или архимандритом монастыря, принадлежащего его роду, и пользуется доходами с него завещанного богоугодным делам, со всех складов и со всех земель, образующих имущество монастыря... Остальные текке Крыма им подчинены, их земли — неприкосновенные убежища для всякого рода лиц, и они пользуются с незапамятных времен очень большими привилегиями».

Названия очагов соответствуют названиям деревень, в которых жили шейхи очагов. Так, Эвлия Челеби описывает деревни Колеч (Коледж), где «жил шейх — святой Ахмед-эфенди... предсказатель и великий султан. Теперь у него 40 тысяч мюридов с бритыми усами, он их предводитель на [мистическом] Пути». В деревне Чоюнчу во времена Эвлии жил Мехмед-эфенди, «первый среди тех, чья молитва услышана».

Представители «четырех очагов» играли выдающуюся роль в жизни ханства, сильно влияя на судьбу ханов, принимая участие в дипломатических миссиях и пр.

Весьма распространено в Крымском ханстве было почитание шейхов. Многие из них пользовались покровительством ханского двора и участвовали в политической жизни. В сочинении Реммаля-Ходжи «История хана Сахиб-Гирея» (сер. XVI в.) рассказывается об одном из таких крымских шейхов по имени Абу Бекр-эфенди Кефеви (то есть уроженце или жителе Кафы), которого автор называет «средоточием эпохи». Последний, по словам Реммаля, «чистый душою, как Иисус», «был в послушничестве у нескольких шейхов, видел многих великих людей, бессчетное число раз припадал лицом к порогу [османского] султана, провел в чужих странах в пещерах Иерусалимских гор много сорокадневных молитвенных бдений, несколько дней провел в служении Богу в Медине, многократно был на поклонении у священной Каабы. Ему там было указание свыше, чтобы он пошел и в окрестностях Кафы направлял народ на путь истины...». Возвращаясь из Мекки, Абу Бекр-эфенди говорил окружающим, что Сахибу Гераю будто бы Богом надлежит совершить три похода, в двух из которых — на Кабарду и Астрахань — шейх будет сопровождать хана. Позже самому Сахибу Гераю, который получил известие о пророчестве шейха, он сообщил, что это предписание было ниспослано ему самим пророком Мухаммадом. В астраханском походе Абу Бекр-кальфа находился при хане, и, как пишет Реммаль, дней за пять пути до города, «в то время как (хан) занимался перечислением войск, шейх отправился прямо на могилу одного святого и до возвращения войск предавался там молитве и чтению Корана. Когда же он уходил, то принес с собою бывший в головах у него (святого) посох ['asa], так как этот посох, по преданию, остался от друга Божия (Мухаммеда)».

За свои заслуги шейхи получали от ханов всевозможные льготы (прежде всего финансового характера), многие шейхи становились воспитателями-аталыками ханских отпрысков. Так, в 1577 г. Мухаммед Герай выдал ярлык на имя Абдураззак-шейха об освобождении его от податей и сборов за его подвиги на поприще веры. В 1584 г. Ислам Герай выдал ярлык об освобождении аталыка Абдурахман-шейха из рода Ясеви от податей. В следующем году тот же хан назначил того же шейха наставником своего наследника Девлета Герая. Религиозные деятели (муллы-«богомольцы») часто становились доверенными лицами ханов, выполнявшими дипломатические и торговые поручения. Например, у Менгли Герая был доверенный человек «богомолец» мулла Бахауддин («молна Багавадын»), выполнявший поручения хана в Москве и других странах (Менгли Герай, например, посылал его в Египет).

Одним из наиболее почитавшихся в Крыму был шейх Кемаль-ата, основатель дервишского текке в Старом Крыму. Кемаль-ата — шейх дервишского монастыря, живший в эпоху сложения Крымского ханства. Имя Кемаля-аты занимает значительное место в житийном памятнике Эбуль-Хайра Руми «Салтук-наме». Рассказы о Баба Салтуке были сведены в цикл около 1480 г., но дополнялись и обрастали новыми эпизодами и позже. В этом памятнике Кемаль-ата предстает вместе с Кара-Даудом и Чобан-Ата (который был будто бы братом Кемаль-аты) как один из главных сподвижников Сары-Салтука в Крыму, могучий предводитель газиев, который борется с неверными, в том числе с русскими. В частности, говорится, что он выводит на бой 1 400 дервишей, а его дервишам принадлежит 400 мечетей и пр. Несмотря на совершенно фантастические сюжеты и анахронизмы в тексте «Салтук-наме», историчность Кемаль-аты сомнений не вызывает. Его как «великого святого и обладателя мистического экстаза» (сахиб-э хал), а также его дервишей в Старом Крыму упоминает в своем сочинении Абдулла б. Ризван (ок. 1638 г.). Мухаммед Риза в «Семи планетах» упоминает ханака Кемаль-аты в Солхате, называя его совершенным асхабом и избранным шейхом.

Именем Кемаль-ата (Кемаля-Бабы) был назван холм на северной окраине Старого Крыма. Эвлия Челеби видел в городе возле Кефинских ворот зиярет Кемаля-Аты, где «на рынке, возле благородной могилы святого Кемаль Ата-султана, тарих на источнике живой воды: «Из воды — все живое». А также: «Для души Кемаля Ата — фатиха, год 1057» (1647 г). «Остатки развалин монастыря» были видны еще в 1884 г., как писал В.Д. Смирнов, «в довольно рельефных очертаниях». По словам В.Д. Смирнова, холм «слывет за могилу знаменитого Мамая, но это очень сомнительно».

Весьма высокое место при ханском дворе занимали сейиды — потомки пророка Мухаммада. Например, в июне 1486 г. Иван III посылал «Кирей-Сииту, цтю цареву», то есть сейиду по имени Герай, которым был чтецом у Менгли Герая, золотой. Такая же сумма была послана ему и в августе. Судя по месту, на котором он был перечислен среди тех, кому полагались поминки, сейид этот занимал очень высокое положение при дворе: он упомянут сразу же после родственников хана и беков-карачи. В шертных грамотах при принесении присяги сейиды всегда упоминаются непосредственно вслед за ханами и султанами, выступая гарантами клятвенных обязательств. Высокое положение сейидов при крымском дворе и в целом в ханстве отразилось в их родственных связях как с правящей династией, так и с влиятельными крымскими кланами. Есть данные и о «меньших» сейидах, которые существовали при дворах царевичей вместе с уланами, слугами и князьями.