«Чета Дали пыталась получить высшую степень удовольствия практически из всего»

Сюрреализм стал для Сальвадора Дали и его музы Галы мощным способом борьбы со страхами, вуалируемыми в эпатажных выходках и скандалах, преподносимых в мифах. Гала интуитивно осознала, что «Сальвадор гениален в своем безумстве», а его безумие — «способ существования в таком же безумном мире, способ выразить протест… диктатом собственного видения и своей воли» [1]. Неслучайно Гала называла Сальвадора не сюрреалистом, а ДАЛИСТом, «причем в единственном числе на всей планете» [1]. Сальвадор Дали диктовал правила, став законодателем моды и стиля, в том числе и в гастрономической сфере. Сам гений подчеркивал, что «только идиоты думают, будто он сам следует тем советам, которые дает остальным людям. Он не остальные, а потому эти советы ему не нужны» [1].

В заключение отметим ряд моментов. Столь продолжительный брачный союз свидетельствует о том, что Гала и Сальвадор Дали были на одной волне, в том числе — своих страхов, великолепно дополняя друг друга (вспомним З. Фрейда, заключившего, что «мы выбираем неслучайно друг друга… Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании»). Страх как экзистенциальный феномен задан бытию личности, ее бытию-в-мире и бытию-с-другими. Роль страхов в жизни личности различна, они могут как конструировать бытие индивида, так и привносить деструктивное начало, делая человека довольно уязвимым.

На примере жизни Сальвадора и Галы Дали можно проследить динамику страхов в бытии личности. Страхи Галы и Дали, обладая биологической (страх смерти и старости) и социальной (страх перед бедностью, неизвестностью, серой повседневностью) природой, повлияли на психотонику пары и стали экзистенциальной основой их жизни. Испытывая многочисленные страхи, Гала и Дали сначала мчались навстречу друг другу, а потом — летели, нередко опережая время, в одном направлении. Познакомившись и соединив свои сердца, они жили на одной волне страхов. В поворотные моменты своей жизни они четко осознавали, что боятся бедного и неизвестного существования.

Одни страхи (бедности, неизвестности, серой жизни) доминировали в первой половине жизни. Обостренное чувство своей уникальности, а у Сальвадора Дали — осознание гениальности помогали побеждать перечисленные страхи. Экзистенциальные страхи привели чету Дали к обеспеченной и комфортной жизни, в которой особое место занимали мифизации, демонстрирующие виртуозное владение искусством вымысла. Мифы помогали вуалировать присущие натуре Сальвадора и Галы экзистенциальные страхи. Мифы явились детищем их Я, представляя Другим фантазию (о) жизни. Для Сальвадора и Галы Дали миф стал способом укрытия своего истинного Я, конструкцией желаемого (эпатажного) образа, вызывающего богатейшую палитру реакций на него, способом оправдания, в том числе чего-либо неблаговидного. Мифизации жизни легли в основу сюрреального творчества гения. Он выплескивал страхи на свои полотна, провозглашая собственную философию жизни, что принесло паре известность и доход.

Достижение жизненных целей поставило Галу и Сальвадора Дали перед новыми видами страхов (страх быть скинутыми с Парнаса, страх старости и смерти). Если в начале пути страх, приводивший в движение энергию и творческие искания четы Дали, способствовал их восхождению к славе и богатству, то в конце пути неожиданно сломил, сделав беспомощными и обнажив их одиночество вдвоем друг с другом.

Страх перед старостью и смертью привел к личным трансформациям. В начале жизненного пути при достижении целей страхи конструировали Галу и Сальвадора Дали, но впоследствии они сыграли роль деструктивных факторов. Страхи, которым гений и его муза противостояли действием и верой в себя, в конце жизни, в ситуации комфорта и благополучия, когда были воплощены все мечты, привели к пустоте, ощущению Ничто, замкнув каждого в собственном круге одиночества и отчуждения. Осуществив все жизненные планы и очутившись на вершине славы, Гала и Сальвадор выглядели удовлетворенными жизнью. Но это была видимость. Перед ними предстали образ смерти и неотступный страх пустоты, который не обходит даже великих людей. Длительность его ощущения гениальными мистификаторами привела к катастрофе, обнажив их одиночество и эгоцентричность, замкнутость каждого на самом себе. Страх смерти постепенно разрушил их взаимоотношения, обесценил деньги, славу и успех. Страх смерти сломил несгибаемых и активных людей, поглотив их в своих пространствах.

Несмотря на жизненную трагедию, связанную с ужасным открытием для себя конечности бытия, для окружающих людей Гала и Сальвадор Дали оставили праздник, одним из мощных элементов которого оказался миф. Мифизации превратили пару Дали в легенду, которая привлекает внимание исследователей и обывателей до сих пор. Подчеркнем, ни от одного созданного мифа Сальвадор и Гала отказываться не собирались, заявляя, что «опровергать слухи, даже самые гадкие, — дело неблагодарное», «все ошибаются, а если ошибаются, то какая разница в чем?» [1]. Все смыслы, вкладываемые Сальвадором и Галой в мифы, они унесли с собой, оставив нам возможность интерпретаций и создания очередных мифов о них после смерти…

Сюрреалистический эпизод 2. Гастрономический пьедестал Гале от Сальвадора, демонстрирующий их гастрономическую теологию

Пусть следующее поколение займется завершением и отделкой того, что я сотворил. С. Дали. Дневник одного гения.

Любой (осознанный/неосознанный) страх требует выхода, благодаря чему ситуация оказывается (временно) разрешимой. Существует множество способов психологической защиты от страха, выбор которых сугубо индивидуален. Одним из способов релаксации и убегания от страхов в жизни Галы и Сальвадора Дали, помимо творчества и эпатажных акций, были еда и гастрономические пристрастия.

Как известно, практически любой страх можно заесть, что и делала с огромнейшим удовольствием чета. Надо отметить, что Сальвадор и Гала были знакомы с творчеством Зигмунда Фрейда. Сальвадор Дали, открывший для себя труды психоаналитика в 1927 году, постоянно их перечитывал, так как идеи З. Фрейда помогали в самоанализе, наблюдениях за собой, борьбе со страхами («своими демонами») и в построении эстетического мировоззрения, благодаря чему у него «родился некий «монстр», немыслимый сплав объективности и паранойи: паранойя-критический метод» [3]. При этом и «скучающая Гала, вопреки мнению многих, не была пустышкой и Фрейда читала» [1]. Известно, что Сальвадор предпринял несколько попыток познакомиться с австрийским психоаналитиком, чей череп в его сюрреалистичном представлении воплощал собой раковину улитки, а «это значит, для постижения сильно закрученных мыслей Фрейда достаточно всего лишь шпилькой выковырять из этого панциря его мозг» [2]. Одна из попыток знакомства оказалась удачной: Сальвадор Дали в обществе австрийского писателя Стефана Цвейга и британского миллионера Эдварда Джеймса встретился в Лондоне с великим психоаналитиком. Общение заменилось пожиранием «друг друга глазами». Пытаясь продемонстрировать психоаналитику свой универсальный интеллектуализм с налетом дендизма, Сальвадор Дали стал навязчиво рекомендовать З. Фрейду почитать его исследование о паранойе, чем вызвал непредсказуемую реакцию. Родоначальник психоанализа воскликнул: «Никогда не видел такого идеального воплощения испанца. Что за фанатик!» [2].

Воплощая принцип фрейдизма о том, что «в основе всех наших поступков лежат два мотива: желание стать великим и сексуальное влечение» [2], Сальвадор и Гала виртуозно жонглировали обоими. Сексуальная составляющая помогала им быть великими, а их величие подразумевало сексуальный флер. Гений придерживался фрейдовской концепции, согласно которой повсеместный страх «является одной из предпосылок наслаждения» [2]. Неслучайно чета Дали пыталась получить высшую степень удовольствия практически из всего (различных жизненных ситуаций, творчества, общения с людьми, PR-акций, публичных выходов, выступлений и пр.). Одним из видов жизненных наслаждений для Сальвадора и Галы Дали стала еда.

О Дали, да звучит твой оливковый голос!
Назову ли искусство твое безупречным?
Но сквозь пальцы смотрю на его недочеты,
потому что тоскуешь о точном и вечном.
Ты не жалуешь темные дебри фантазий,
веришь в то, до чего дотянулся рукою.
И стерильное сердце слагая на мрамор,
наизусть повторяешь сонеты прибоя [4].