«Кэрол» Тодда Хейнса: рождественская киноэлегия о первой любви — женщины к женщине

В 1952 году молоденькая продавщица роскошного нью-йоркского универмага (киносестра героини «Бруклина») в канун Рождества, нахлобучив нелепый, но милый колпак Санта Клауса, встает за прилавок рано утром. Скучая и блуждая взглядом, она выхватывает в толпе покупателей богатую замужнюю даму лет сорока, которая, также скучая и блуждая взглядом, выбирает подарок четырехлетней дочке. Их взгляды встречаются на пару секунд, и Терез Беливет (так зовут продавщицу, сыгранную Руни Марой) теряет даму в мехах из виду. Минуты две спустя Кэрол Эйрд (так зовут великосветскую даму в мехах; в ее роли — Кейт Бланшетт) сама подходит к ней, к ее прилавку, и, снимая перчатки, знакомится. Забытые перчатки Кэрол, немного поборовшись с собой, юная Терез отсылает домой по тому же адресу, по которому выслан был выбранный Кэрол по ее совету подарок — модель поезда. Далее — звонок Кэрол в универмаг с благодарностями. Позднее — приглашение встретиться. Тот момент, когда Терез неожиданно для себя (и — консервативных зрителей) влюбляется в Кэрол, невозможно будет отследить и поймать ни ей, ни ее зрителю (особенно — консервативному…). Впереди — рождественские романтичные каникулы, фотоаппарат и любительская фотосъемка, частные сыщики, пистолет в чемодане, жизнь в номерах мотелей, легкая мелодрама и неожиданная трагедия — впрочем, с рождественским же финалом.

«Кэрол» по лирической тональности, элегическим нотам и тишине в кадре более всего напоминает как будто ничего общего с ней не имеющего «Посредника» (The Go-Between, 1971) Джозефа Лоузи с такими же каплями дождя на окнах автомобиля, с невозможно прекрасной музыкой и киноэлегическим блюром, вызывающего похожую таинственную печаль по «неслучившейся» первой любви (консерваторам стоит смотреть как раз «Посредника» — великое кино на вполне традиционную тему в декорациях 1900 года). Как и «Посредник», «Кэрол», экранизацию полуавтобиографической новеллы 1953 года знаменитой Патриции Хайсмит, очень любимой великими режиссерами (ее романы экранизировали Альфред Хичкок, Рене Клеман, Вим Вендерс), нельзя представить на подмостках бродвейских театров. Все конфликты приглушены, никаких надрывов, как, скажем, у Теннеси Уильямса, Элиа Казана, Сидни Люмета. «Кэрол» — очень деликатное, тонкое — в смысле драматургии, пожалуй, слишком деликатное и тонкое кино, в котором многое происходит за кадром, а главное приходится вычитывать «между строк». Оно потому немного холодит сердца, что действует тишиной и молчанием. Даже скорее — легким касанием и легким дыханием. Каплей дождя, фортепьянной джазовой песенкой, фотокарточками по случаю, поворотом головы Кэрол и бездонно глубокими глазами молчаливой Терез.

История же в «Кэрол» (если перевести гей-раскладку в обычную) — банальная, как и «Бруклин», романтическая история в стиле 1950-х, очень ретро и очень стильная, но в ней нет ничего от ретроигры. Как нет ничего, например, и от великой «Короткой встречи» (Brief Encounter, 1945) Дэвида Лина (про короткую и убитую любовь замужней матери двоих детей к женатому врачу), по сюжету весьма близкой истории запретной любви двух женщин с Манхэттена, но по форме чрезвычайно далекой. «Короткая встреча» — вопль, крик, выраженный кинематографической экспрессией взволнованной операторской работы; «Кэрол» не крик, но шепот, который легко заглушить как раз криками возмущенных (но любовь при этом, разумеется, не убить). На память, конечно, сразу приходит и недавняя лента Питера Стрикланда «Герцог Бургундии», и пальмоносная «Жизнь Адель». В отличие от них, лента Хейнса не посвящена собственно лесбийской любви, сцен секса как таковых вообще нет (две минуты прелюдии не в счет, особенно для 2015 года!). И главное, в «Кэрол» отличий от любой гетеросексуальной истории «запретной любви» нет, по сути, тоже: от перестановки слагаемых сумма романтической здешней любви не поменяется. На скандальную «Горбатую гору» Энга Ли «Кэрол» не похожа тоже: потому что, опять же, в «Горе» были надрыв, боль, горе и безысходность. «Кэрол» — гораздо более светлая, музыкальная и воздушная, она про радость первой настоящей любви, а не про тяжесть любви невозможной или противоестественной. Как рождественская песня (в переводе — именно carol).

Пожалуй, единственный минус киноленты — она не удивляет. Если кто-то читал отзывы о ней и представляет какую-то картинку в голове — имейте в виду, картина примерно такой и будет по сюжету (но если вы себе напредставляли два часа порнографии, кино вас, конечно, разочарует…). Однако при формальной и даже содержательной традиционности мотивов (если, повторимся, переключить гей-раскладку на обычную) она и не могла бы удивить в принципе. «Кэрол» — простая история, у которой может быть только два финала — счастливый и несчастливый, как у всех мелодрам на свете. Но, в отличие от «всех мелодрам на свете», лучшие на свете драмы о любви в кино никогда не рассказываются, а показываются — кинематографически, и поются — самыми чудесными и неуловимыми на свете мелодиями (здешний саундтрек Картера Бервелла гениален!). И потому такие вечные истории любви по-настоящему трогают. «Кэрол», которой, возможно, мешает ее академичность, классицизм, ретрооткрыточность, трогает на каком-то физическом уровне (Вовочка, вон из класса! — мы не про эту «физику»), буквально сжимая твое сердце маленькими кулачками Терез.

Настроение «Кэрол» — нежно-ностальгическое, пастельное, печальное, очень нью-йоркско-зимнее. Но никогда не приторно-сладкое (как местами у «Бруклина») и никогда не ироничное — истории первой любви вообще чужда ирония, тем более в кино. Отдельные зимние сцены «Кэрол» в Нью-Йорке напоминают раннего (вообще раннего, которого почти не издают) Сэлинджера, не говоря уже о Фицджеральде или Трумане Капоте («Завтрак у Тиффани»). Богема, богатые предместья, работа продавщицы в большом магазине, встречи в кафе с тяжело длящейся минутой неловкого молчания (как если вы молчите на самом деле минут десять), ночные джазовые тусовки где-то в Гринвич-Виллидж, короткое роад-муви, в которое пытаются убежать наши героини от суеты большого города и безлюбовной пошлости толпы и спрятаться в недорогих мотелях. «Кэрол» — это не то чтобы очень женский роман (как «Бруклин») — скорее, очень романтическая новелла. Все, что в этой новелле может и должно присутствовать, тут есть. Темы консервативных 1950-х, которые уже были в фильме Хейнса про любовь добропорядочной дамы к «черному» мужику и лицемерие общества «Вдали от рая» (Far from Heaven, 2002) с Джулианной Мур, тут тоже вписаны, но вписаны как будто бы молоком по белой бумаге или исчезающими чернилами. Здесь даже нет особо педалируемой темы запретной любви, гонимой респектабельными протестантами нью-йоркских пригородов. Она подразумевается, конечно, но и только. К счастью, поэтому «Кэрол» не идеологическое политическое кино с либеральным окрасом. И уж тем более не кричащая агитка. А киномузыкальная элегия, которую смотришь с невольной печальной улыбкой, то и дело радуясь за героинь или же огорчаясь. Помимо прочего, отчего не порадоваться тому, что «Кэрол» — редкий фильм, который легко мог бы пройти «тест Бекдела»: «чтобы пройти его, произведение должно содержать в себе хотя бы два женских персонажа, которые беседуют между собой о чем-либо, помимо мужчин».

«Кэрол» была выдвинута на главный «Оскар», но пролетела (во многом — из-за темы), но и без этого у нее шесть номинаций: лучшая актриса (Бланшетт), лучшая актриса второго плана (Мара), лучшая операторская работа, лучший адаптированный сценарий, лучшая музыка к фильму и лучший дизайн костюмов. Из всех «кэроловских» номинантов не удивляет в приятном смысле в самом кино, как это ни странно, Бланшетт — и вряд ли ее история кого-то может тронуть. Она играет очень «закрытую» персону, непроницаемую мраморную глыбу. Действительно сопереживать — до слез — ей можно только как матери в сцене, когда она, теряя дочь, возможно, навсегда, впервые плачет. Конечно, сыграть женщину в возрасте, давно носящую на себе броню, не так легко, как сыграть молоденькую нью-йоркскую продавщицу. Но дело-то в том, что Руни Мара здесь — ФЕНОМЕНАЛЬНА! Представить, что именно 30-летняя Мара способна сыграть юную девушку, нечаянно для себя влюбляющуюся в даму-покупательницу в канун Рождества, было невозможно. В Терез Беливет замечаешь с восторгом все то милое, мягкое и очаровательное, что так пленяет в молодых героинях лучших американских романов, французского и итальянского кино 1960-х и голливудской классики. Ее скромная гордость (или гордая скромность), ее неуклюжесть, мешковатость, угловатость, смущение, грусть и молчаливость завораживают. Она чарует еще и потому, что всячески стушевывается, стараясь незаметно ускользнуть от взгляда, точно боится кинокамеры (тогда как кинокамера ее любит!), и ей неловко быть на людях. В лучшей сцене в условном Гринвич-Виллидже, в большой квартире, где богема — ее друзья — устраивают вечеринку, Терез скучает. И это банальное «скучает», когда она слоняется из комнаты в комнату, тяжело выдавливая из себя ответные реплики на вопросы, старательно поддерживая разговор (ей не до них, а им не до нее), заставляет твое сердце сжиматься — то ли от сострадания, то ли от любви к ней, то ли от восторга за нее, такую сдержанную в горе и гордую в тоске. Когда же, например, Терез рыдает — сердцу сжиматься просто некуда, оно, напротив, готово выпрыгнуть из груди. Когда Терез тоскует — вспоминаешь бессмертные страницы толстовского романа, где, скучая, ходит по дому одна Наташа Ростова, не зная, чем себя занять, когда его, Болконского, давно нет рядом.

Кэрол даже сложно назвать главной героиней, мы чаще смотрим на нее глазами Терез. Центр тяжести «Кэрол» — Терез, ее первая любовь и первые же от любви мучения, несчастье. Сила образа ее — в ее сдержанности и молчаливости. Сила Терез — в ее неразгаданности, в тайне человека, который ведет себя не так открыто, как остальные на эмоциях себя ведут. В сжатых губах, в пристальности ее взгляда (в котором даже невозможно прочитать ее печаль, сказать, что ей сегодня очень плохо). Она не кричит, не топает ножками, не напивается вдрызг, как это принято иногда в драмах (в кино и особенно — «на самом деле»). Она или спит, или молчит в телефонную трубку, или смотрит в окно, или курит сигарету за сигаретой. Но каждый раз, когда Терез появляется в кадре, ты не можешь оторвать от экрана глаз.

Единственные, пожалуй, за кого действительно имеет смысл болеть на сегодняшней «оскаровской» церемонии, — это Руни Мара, «кэроловский» саундтрек и «кэроловская» же операторская работа. Все остальное кажется в сравнении с этой элегией нью-йоркской уличной суетой, белым шумом большого города, от которой хочется сбежать сломя голову в дорожное кино и спрятаться в его ночных мотелях…

Фото и трейлеры с официального сайта фильма carolfilm.com и официальных страниц в соцсетях