Татары Донбасса: «Люди, прихожане в полной мере вкусили все тяготы обстрелов»

«Татарин украинского происхождения»

Руслан Илькаев, 42 года

— Руслан, как ваши предки оказались на Донбассе?

— Мой дед родом из татарского села в Мордовии, у большей части донецких татар корни оттуда. Во время Великой Отечественной войны он воевал на Втором украинском фронте. Уже после победы еще некоторое время находился на Украине. Видимо, она впечатлила его, и он захотел туда переехать, что и сделал в начале 1950-х годов.

Бабушка приехала на несколько лет позже, потому что в Мордовии родился мой отец. Уже в Донецке родился и мой родной дядя. Что интересно: когда настало время жениться, мой отец уехал в Мордовию и там женился на моей матери. Потом они вместе вернулись в Донецк.

Я и моя сестра родились уже в Донецке. Но корни в Мордовии остались: и по матери, и по отцу. У меня там до сих пор бабушка, дяди, тети, двоюродные и троюродные сестры. Жену я тоже взял из Мордовии, что еще добавило мне родственников.

Но сам я, наверное, — татарин украинского происхождения, вернувшийся на историческую родину. Жена моя и ребенок уже не оказались в Донецке.

— Как жилось татарам на Донбассе в советский и постсоветский периоды до 2014 года?

— Советский период я в силу своего возраста помню плохо. В 1991 году мне было 10—11 лет. В советский период были — нельзя назвать это собраниями — дружеские посиделки, которые проводили татары у себя дома. Религиозные праздники открыто не праздновали, но дома они проводились, повсеместно это присутствовало.

После развала СССР и с началом независимой Украины религиозные и национальные движения тоже начали развиваться. Моя семья на тот момент была несоблюдающая, единственное — бабушка, которая читала намаз до конца жизни. Религиозной инфраструктуры на тот момент как таковой и не было.

Но уже в 1993—1994 годах появилась арабская, скажем так, воскресная школа. Там проходило изучение арабского языка, основ религии. Преподавали студенты-арабы из Украины. Уже в 1994—1995 годах был заложен первый камень в строительство Донецкой соборной мечети. Она появилась как раз в моем районе. Она стоит и сейчас, называется «Ахать-Джами». Прихожан там всегда было много.

Мне было 13—14 лет. С этой школы началось мое знакомство с исламом, с арабским языком. Тогда я не придавал этому особого значения: просто было интересно. Но ислам уже начал тихо-тихо выходить из тени. Не было никаких запретов. Начали открыто проводить праздники, организовалась мусульманская община в Донецке. Под эти встречи давали актовые, спортивные залы.

До 2014 года я много чем занимался: и работал, и свой бизнес был. В 1999 году я уже набрал знаний об исламе и получил начальное религиозное образование. В целом жил обычной жизнью, как и все, с оглядкой на ислам: без наркотиков и алкоголя.

— Как была организована жизнь мусульманской общины и татарского землячества в тот период?

— В самом Донецке и в области мусульман очень много. Все функционировало прекрасно. Особенная заслуга в этом у председателя мусульманской общины Рашида Евгеньевича (Брагина) и руководителя Татарского культурного центра Фариды Рафиковны (Хафизовой). Дай Аллах им всем здоровья.

В Донецке стали проводить Сабантуи. ТКЦ проводил различные мероприятия, выставки, организовал кружки татарского языка и литературы.

До 2014 года весь Донецк процветал: и мусульмане, и немусульмане — все жили отлично.

— А после 2014-го?

— Началась война. Донецкая мечеть, мой родной район оказался прямо близ линии разграничения, полтора километра до печально известного донецкого аэропорта. Люди, жившие в этом районе, прихожане в полной мере вкусили все тяготы обстрелов. Очень тяжелое время.

В религиозном плане ничего особо не поменялось, кроме того, что в принципе стало тяжелее. Конечно, на жомга намазы стало собираться по 4—5 человек: это стало очень опасным. С 2014 по 2016 годы я исполнял обязанности имама Донецкой мечети. В мечеть были неоднократные попадания. Сначала это было тяжело и страшно, но ко всему привыкаешь. Ценность жизни уже совсем другая. Ты начинаешь понимать: любой день можешь стать последним. Относишься к жизни совершенно иначе.

После 2016 года начались перемирия, всякие Минские соглашения сделали свое дело. Потом я уже уехал, но стало тише. Даже снова начали проводить Сабантуи, правда, подальше от района.

— Как уехали оттуда?

— Моя жена — россиянка. Тогда я только собирался на ней жениться. В 2016 году я выехал в Россию, где и остался. Документы у меня украинские: пришлось перебиваться случайными заработками. В Москве я как-то мог зарабатывать, но после рождения сына пришлось уехать в Мордовию. В самой Мордовии достаточно тяжело.

Потом познакомился с местными мусульманами, завел новых друзей, даже получилось устроиться менеджером, выйти на стабильный доход. Получил гражданство. Переехал в Москву.

Россия — это другая страна, другие люди, другие места. В Донецке остались родные и близкие. Но со всеми сложностями я справился.

«Вроде бы такой же татарин, а вот нет — хохол и все»

Рамил Зарипов, 19 лет

— Рамил, как ваша семья оказалась в Донбассе?

— Мои корни с Атнинского района. Казанский татарин. Когда мой дед был еще маленьким, их с семьей отправили на восстановление Донбасса после войны: там и остались.

В Советском Союзе моя семья жила хорошо: мои дедушка с бабушкой работали в сфере строительства. Даже в постсоветский период сохранялась стабильность.

После 2014 года все мои родственники разъехались: в основном — в Крым, кто-то — в Смоленскую область. Время тяжелое: война, нет работы, непонятно, что будет завтра.

В плане религии в советский период как таковой религиозной жизни не было. Уже с распадом Союза мусульманам удалось выбить небольшой дом в Макеевке, который использовался как мечеть. В 90-е там собиралось 7—9 человек, но со временем жамагат увеличивался — начало доходить до 40—50 человек. Большая часть были татары, но были и другие национальности.

Татары никогда особых сложностей не испытывали. Среди нас много чиновников, государственных деятелей. Много зажиточных. Но часто они не особо занимаются национальными делами. Самый большой спонсор — председатель донецкой религиозной организации Рашид Евгеньевич Брагин.

Даже в современном ДНР, равно как на Украине, татары себя неплохо чувствуют. Правда, среди молодых ассимиляция дает о себе знать: слабо знают татарский язык, литературу вообще единицы читают. Но взаимовыручка есть, и такие вещи, как знание татарского, тоже очень ценятся.

Когда я переезжал в Казань, было намерение остаться здесь. Но по прошествии полугода мнение поменялось. Да, у меня родственники в Казани, и это прельщает. Когда я сюда приехал, с родственниками в селе было нормально. Но менталитет другой, конечно.

В городе среди учебного состава отношение другое. Все говорят, мол, хохол, хохол. Часто приколы по этому поводу. Донбасс, война, хохол. Притом люди не знают, что там происходит, но позволяют себе говорить.

Когда это бывает часто, надоедает, чувствуешь себя отчужденным. Вроде бы такой же татарин, а вот нет — хохол и все. Не то чтобы это обидно, но чувствуется отторжение. Даже когда намекаешь, мол, что уже лишнего, не понимают. И это среди татар.

Много замечаний за язык. Не нравится акцент. Это тоже раздражает. Притом людей приезжих много, но обращают внимание именно на твой акцент. А просто так избавиться от акцента сложно.

Среди русских тоже есть такое отношение, мол, украинцы. Определенные оттенки негативного отношения часто есть. Многие выходцы с Донбасса это чувствуют. Очень многие уехали и вернулись обратно.

Непонятна система жизни России и законы. Много камер, все очень бюрократично. У нас в Донбассе осталось то, что россиянам покажется диким. А цивилизация в России уже непривычна, неловко себя чувствуешь. Потому от общего отчуждения создается чувство, что ты не дома.

Нет людей, которые могли бы тебя понять, которые понимают тебя с полуслова. Не знаю, останусь ли тут жить.