Светлана Пигалова: «Работа врача — это очень красиво»
Как стать лучшим рентгенологом, если с института не любить рентгенологию
Светлана Александровна Пигалова, кандидат медицинских наук, — один из самых авторитетных детских рентгенологов не только республики, но и Поволжья. За свою насыщенную событиями жизнь она повидала всякое. Как нигерийские террористы вынудили познакомиться с малярией, почему подростки бывают вредными, в чем заключается красота врачебной профессии и почему флешмобы под окнами больниц мало помогают медикам — в ее портрете в «Реальном времени».
«Я росла среди медиков и знала, что дома они не живут»
Светлана Пигалова, врач-рентгенолог ДРКБ и педиатр почти с сорокалетним стажем, пришла в профессию не случайно. Ведь она выросла в семье выдающихся, известных врачей. Ее отец, Александр Петрович Пигалов, был профессором, проректором Казанского медицинского института. А мама, Нина Васильевна, всю жизнь проработала главным врачом санэпидстанции.
Но карьера Пигаловых-старших начиналась, конечно, не с профессорской кафедры и не с высоких кабинетов.
— Маме предлагали остаться на кафедре после института. Но они с отцом были молодые врачи, в то время все были идейными — и они отправились поднимать сельское здравоохранение в Куйбышевскую область. Мама там сразу же стала главным врачом санэпидстанции. И рассказ ее всегда начинался с того, что ей выдали быка в качестве тягловой силы, чтобы она на нем ездила. Но она его быстро выменяла сначала на телегу с лошадью, а потом на старенькую машину. А папа сначала был педиатром, потом районным педиатром… Все друзья семьи тоже были врачами, так что я росла в этой атмосфере, — рассказывает Светлана Александровна.
Словом, особенного выбора у девочки и не было. Конечно, как и у всех в старших классах, были метания — вплоть до мечтаний о ядерной физике. «Может быть, сейчас я бы коллайдер ядерный строила!» — улыбается доктор. Но выбрала в итоге медицину.
Родилась она в Куйбышевской области. Потом родители поехали строить здравоохранение в юный Нижнекамск — и работали там с тех пор, как начинался город. И уже после этого отца пригласили в Казань, в медицинский институт.
— Я росла среди медиков и знала, что дома они не живут. Бывало и так, что я не видела родителей по несколько дней — утром вставала, их уже не было дома. Вечером ложилась — их еще не было. Постоянно были заняты. Так что я четко понимала, что будет.
Забегая вперед, скажем: и муж Светланы Александровны, и обе дочери — тоже медики. Так что династия продолжается.
В медицинский институт Светлана поступила легко, сегодня называет студенческие годы лучшими в своей жизни. Конечно, была в это время не только учеба: вся студенческая жизнь со всеми ее походами, концертами, мероприятиями, учебной практикой прошла как одно мгновение.
Перелетные врачи
Светлана Александровна говорит, что всегда знала: работать со взрослыми пациентами не будет, ее призвание — лечить детей. Но были в ее жизни моменты, когда приходилось лечить всех, кто придет. И было это… во Вьетнаме и в Нигерии.
Муж Пигаловой, тоже врач, в свое время окончил специальную ординатуру, где готовили врачей к работе за границей. Вместе с ним Светлана Александровна уехала во Вьетнам и проработала там чуть меньше трех лет.
— Работали мы там по линии советской организации, официально числились в торгпредстве врачами. Но по сути, там мы были земскими врачами, которые принимали всех. В те годы европейских педиатров там и не было, поэтому к нам вели не только детей сотрудников, но и маленьких местных жителей. Я смотрела всех деток, которые обращались. И вообще брались за любую работу, чтобы скучно не было. Жили в Ханое, ездили на строительство гидроэлектростанции — она строилась в горах, и даже само турбинное помещение было врезано в гору. Было очень интересно! Там и взрослых приходилось лечить, конечно.
Казалось бы: ну подумаешь, температура, что такого-то? Но когда я увидела впервые, как человека от озноба буквально подбрасывает на кровати…
Болели вьетнамские дети и взрослые примерно тем же самым, что и советские. Но была и специфика, как рассказывает Светлана Александровна. Например, во Вьетнаме было очень много глистной инвазии. А вот в Нигерии, где ей тоже довелось побывать, она вплотную столкнулась с малярией, и было это относительно недавно — чуть больше десяти лет назад.
В Нигерию в длительную командировку уехали работать врачами ее муж со старшей дочерью. А Светлана Александровна поехала с ними на время:
— Я сразу сказала, что с ними не останусь, только провожу их туда, устрою им там жилье, быт. Планировалось, что я там пробуду две недели. Но как раз в это время местные террористы взорвали аэропорт, и улететь физически стало невозможно. Пришлось задержаться. Мы там ходили в сопровождении автоматчиков, без них запрещено было передвигаться. Пробыла я там больше месяца — ну и работала, конечно. И вот там я впервые столкнулась с малярией. Казалось бы: ну подумаешь, температура, что такого-то? Но когда я увидела впервые, как человека от озноба буквально подбрасывает на кровати… Как чернокожий человек становится черно-желтым — у него желтеют зрачки, ладошки… Как от малярии умирали и взрослые, и дети... Мы поняли, как это страшно, и начали пить профилактические лекарства. А до этого как-то даже не думали об этом, не боялись. Всегда ведь надеешься, что уж ты-то точно не заболеешь.
«Рентгенологию я в институте не любила»
Сейчас Светлана Александровна — рентгенолог с большим именем. Именно к ней на диагностику привозят детей не только со всей республики, но и из других регионов России. Развитие современных технологий позволило расширить практику в буквальном смысле слова на весь мир: ей частенько присылают снимки из всех уголков земного шара, чтобы она их посмотрела и помогла диагностировать сложные случаи. Доктор прекрасно владеет английским языком, так что общение с зарубежными коллегами и больными особых затруднений не вызывает.
Под ее рукой в ДРКБ — КТ, МРТ, УЗИ… Словом, весь спектр диагностического оборудования. Рентгенологи работают со всеми отделениями больницы — они диагностируют и травмы, и соматические заболевания.
Но первые десять лет доктор проработала педиатром в клинике Лепского.
— Это была великолепная клиника. К большому сожалению врачей, институтских преподавателей, ее закрыли. Это была академическая клиника, потрясающая, с уникальными специалистами. И я с любой трибуны могу сказать, что ее закрытие было большой ошибкой и огромной потерей.
В клинике Лепского она училась в ординатуре, потом окончила аспирантуру и защитила кандидатскую диссертацию. Но получилось так, что там не оказалось свободных ставок, и Светлана Александровна пришла в ДРКБ — на дворе был 1994 год. Главврач больницы, Евгений Карпухин, предложил ей поработать рентгенологом. Как раз тогда в ДРКБ начало появляться новое интересное оборудование, и неожиданно для себя Пигалова согласилась. Хотя признается:
— Я совершенно неожиданно пришла в лучевую диагностику. Ведь рентгенологию в институте никогда не любила. Моя большая страсть — педиатрия. Я ведь всю жизнь работаю и педиатром, не оставляю это дело. Но моя кандидатская диссертация была связана с диагностическими аппаратами — мы даже изобрели один такой, он стоял на кафедре, и его задачей было считывать и анализировать снимки.
Инструменты меняются, становятся все точнее и интереснее. И осваивать их интересно, потому что это увеличивает мои возможности как диагноста.
Сейчас в распоряжении доктора мощные, современные аппараты для диагностики. Жизнь не стоит на месте, и Светлана Александровна постоянно осваивает новое и новое оборудование.
— Инструменты меняются, становятся все точнее и интереснее. И осваивать их интересно, потому что это увеличивает мои возможности как диагноста. И если я вижу, что я могу улучшить свои заключения, сделать их более точными, конечно, я буду их осваивать с превеликим удовольствием. Это как в жизни: я ведь всегда выберу новый кухонный комбайн, который работает лучше старого.
Когда мама хуже мачехи
Разумеется, к Светлане Александровне часто привозят детей с травмами. В том числе и с теми, которые получены по прямому недосмотру родителей, а то и хуже.
— Страшное нам привозят постоянно, и про это мы очень не любим говорить. Особенно когда привозят «летунов» — детей, которые выпадают из окон высоких этажей. К нам как-то раз привезли ребенка, которого родители выбросили в окошко с 9-го этажа. Он кричал, мешал им, а они что-то праздновали. Он совсем маленький был, меньше годика. И представляете, он мало того, что выжил, так еще и практически ни одного повреждения не получил. Как будто ангел его на крылышках подхватил и донес до земли. Наверное, так… И такие случаи радуют и восхищают, это настоящие чудеса, и они случаются. А бывают тяжелые детки, с которыми очень грустно… Готова сказать через вашу газету: «Уважаемые родители! Начинается теплое время, ставьте сетки на окна!» Потому что это все очень страшно и ужасно!
И такого много. Кто-то детей запирает в комнатах, лишая еды в наказание. Кто-то по-другому издевается. Живут себе поживают такие люди…
Доктор признается: она не может не испытывать злости и раздражения по отношению к родителям, которые не ухаживают должным образом за своими детьми, не следят за ними и запускают болезни. Она приводит пример: привозят малыша, у которого живот раздулся, «как у бегемота», это значит, опухоль росла минимум полгода. И как такое могли столько времени не замечать родители? И как врачу не злиться на такое отношение?
— Сейчас отношение к детям поменялось в обществе. А был период с философией «Бог дал, бог взял». Всю жизнь вспоминаю одну семью, с которой я встретилась еще студенткой, на четвертом курсе. Нас тогда снимали с учебы на грипп — в поликлинике было по 60 вызовов в день на участке, и врач не справлялся. И вот пришла я как-то раз на вызов в одну квартиру. Кажется, это была комнатушка в дворницкой. И там было несчетное количество детей — человек восемь минимум, разного возраста — от годика до 10 лет. Захожу я к ним — мамы дома нет. А детки сидят за столом, и перед каждым кучка кукурузных палочек — это у них обед такой. И у маленького, ему меньше года, такая же кучка. А на второй день перед каждым ребенком я увидела горстку семечек. Это было давно, в середине восьмидесятых...
Но даже сейчас, во времена детских омбудсменов и внимательных органов опеки, не все родители идеальны.
— Даже если ребенок приходит хорошо одетый и с виду благополучный, это же совсем не значит, что он правильно питается или что с ним хорошо обращаются. Я же вам рассказала, как взяли родители и в окно выкинули ребенка… И они ведь считались нормальной семьей. Просто сидели и праздновали что-то, а малыш им помешал. И такого много. Кто-то детей запирает в комнатах, лишая еды в наказание. Кто-то по-другому издевается. Живут себе поживают такие люди… — с горечью говорит доктор.
«Подросток — это состояние мозга»
Светлана Александровна видела в своей жизни множество подростков. И она убеждена: даже самый вредный тинейджер — все равно очень хороший.
— Даже если хочется отшлепать эту вредину, ты как врач всегда понимаешь: он не виноват в том, что он вредный. Подросток — это состояние мозга. В этом периоде происходит дискордантность роста организма, остальных участков мозга и лобных долей, которые контролируют поведение. И лобные доли созревают позже всего остального, и именно поэтому ребенок может не совсем адекватно себя вести. Смотришь на него и думаешь: «Через пару лет у тебя все дозреет, и все станет нормально».
Отдельный разговор у нас заходит о ЕГЭ: Светлана Александровна, как и многие педиатры, тоже подтверждает — этот период богат на детские неврозы. Находясь в сильном напряжении, школьник выдает самые разнообразные нежелательные реакции организма, вплоть до серьезных соматических расстройств или даже нервных срывов. И здесь доктор снова обращается к читателям «Реального времени»:
— Самое главное — родители должны быть спокойными и ни в коем случае не накручивать детей. Они их должны успокаивать: как бы он ни написал свой экзамен, что бы ни случилось, его никто меньше любить не будет, хуже он не станет. Психика у всех детей разная, и не все могут справиться с постоянным давлением и в школе, и дома. Так что родителям надо пить пустырник прежде всего самим. Потому что дети считывают состояние родителей с рождения и, наверное, до семидесяти лет. В стрессовой ситуации ребенок всегда смотрит, как реагирует и ведет себя мама. Он неосознанно копирует поведение родителей, даже если он подросток, который отчаянно пытается сепарироваться.
Даже если хочется отшлепать эту вредину — ты как врач всегда понимаешь: он не виноват в том, что он вредный.
Детям положено капризничать
С любым ребенком можно найти общий язык, начиная от новорожденного, заканчивая старшим. Хрупкая, большеглазая женщина, доктор часто улыбается, разговаривает тихо и будто бы сквозь свою светлую улыбку. Кажется, это именно то обращение, на которое «клюют» дети. Она признается:
— Я люблю каждого своего пациента. Их и любишь, и ругаешь одновременно. Потому что они же болеют. Зачем они болеют?.. Наверное, поэтому я не перестаю работать педиатром, потому что дети — красивые. Они такие славные, такие хорошие, все до одного. И пусть ребенок сопливый, грязный и обкаканный — он все равно для меня чистенький и хороший. Потому что он ребенок.
Детям положено капризничать, безапелляционно заявляет Светлана Александровна. Ведь любому маленькому пациенту может быть страшно, у него есть свой характер, он человек, который показывает себя и устанавливает свои границы.
— И лучше, если ребенок кричит и вырывается, чем тихонько лежит и не сопротивляется. Потому что значит, он крепкий и здоровый, у него есть жизненные силы — пусть даже на эту борьбу со мной. Я это все принимаю совершенно нормально и адекватно.
Наверное, поэтому я не перестаю работать педиатром, потому что дети — красивые. Они такие славные, такие хорошие, все до одного.
Не самое легкое поведение родителей, которые в страхе за собственного ребенка могут срываться на медперсонале, Пигалова тоже легко объясняет — и спокойно принимает:
— Конечно же, их состояние понятно. Ты и сам можешь оказаться на их месте и прекрасно понимаешь: болезнь ребенка для родителя — это самое страшное. И в моем понимании, если мама больного ребенка не волнуется и совершенно спокойна, то с ней не все в порядке. А если она волнуется, переживает, может покричать и поплакать — это совершенно нормальная реакция. И даже если она проявляет агрессию в отношении врача — что же поделать... Была такая история с моим папой: как-то в новогоднюю ночь его вызвали соседи, у которых заболел ребенок. Он пошел и всю ночь с ним просидел, лечил его, как-то спасал. Под утро ребенку стало лучше, и мама ему сказала: «Скажи спасибо Александру Петровичу». А он ответил: «Но это же его обязанность». Папа всю жизнь вспоминал эту историю, и у меня она тоже с детства отложилась. Раз уж я пришла в эту профессию — значит, я должна в ней все принимать.
«Либо уеду на войну в Сирию, либо пойду в цветочницы»
Боль пациентов так или иначе влияет на эмоциональное состояние врача. Сегодня Светлана Александровна говорит: если пропускать через себя все эмоции и все страдания — работать будет невозможно.
— Помню, раньше у нас аппарат КТ стоял на четвертом этаже, рядом с отделением онкогематологии. А дети оттуда абсолютно все проходят через наше отделение. И я знала всех пациентов, всех родителей. Они приходили, я видела прогресс и регресс заболевания, счастливые выздоровления и печальные исходы. И наступил момент, когда я поняла: если не закрою эту дверь внутри себя, то дальше работать не смогу. Но безусловно, конечно, сопереживаешь. Это же все маленькие люди. Но наступают моменты, бывают и срывы. Был момент, когда я сказала: «Либо уеду в Сирию на войну, либо пойду в цветочницы». Потому что когда привозят совсем маленького ребенка с огромной опухолью, и ты это видишь и понимаешь, что жизнь его висит на волоске, — это настолько ужасно! Война — это война. Люди погибают на ней, и этот исход можно хоть как-то объяснить, это исход. А в цветочной лавке никто не умирает. Там стоят красивые букеты, кругом радость. Но я не ушла, не уехала — осталась. Видимо, прошел кризис…
Был момент, когда я сказала: «Либо уеду в Сирию на войну, либо пойду в цветочницы». Потому что когда привозят совсем маленького ребенка с огромной опухолью, и ты это видишь и понимаешь, что жизнь его висит на волоске, — это настолько ужасно!
Может быть, именно поэтому доктор больше всего любит в своей работе моменты, когда на обследовании у пациента оказывается все хорошо — это счастье, когда нет патологий на КТ или на МРТ.
«Больше всего раздражает непрофессионализм»
А вот самым неприятным в своей работе доктор называет непрофессионализм врача. Здесь она говорит не про свое отделение — «у нас просто замечательный коллектив, здесь все великолепные специалисты», а про абстрактного врача, который недобросовестно выполняет свои обязанности:
— Когда ты видишь откровенный непрофессионализм, незнание, неграмотность, это очень выбивает из колеи. Заведомо неверные действия врача, заведомо неграмотные или бездействие — вот это больше всего и возмущает, и раздражает, и огорчает.
Светлана Александровна обеспокоенно замечает, что в медицину идет все меньше выпускников медвузов. Конечно, она видит молодые дарования — все-таки врачи в ДРКБ работают со студентами.
Есть, конечно, сейчас прекрасные молодые доктора. И я их вижу, их мало, но они есть! И может быть, лучше будет один такой, чем десять неграмотных?
— К нам приходят студенты, я смотрю на них. И знаете, иногда они приходят, такие грамотные, такие заинтересованные, у них горят глаза. Вот это радует! Буквально на прошлой неделе была такая группа, у меня просто праздник был. Они общаются, стараются быть на равных, они задают вопросы — хотят все знать. А месяц назад была группа — им было тут совсем неинтересно. И это было очень грустно. Это ведь катастрофа — когда только 25% студентов медицинского вуза собираются работать врачами. Конечно, очень хочется видеть себе смену. Есть, конечно, сейчас прекрасные молодые доктора. И я их вижу, их мало, но они есть! И может быть, лучше будет один такой, чем десять неграмотных? От него будет больше пользы, чем от десяти тех товарищей, которые нам вовсе не товарищи…
Когда Пигалова спрашивает, почему люди приходят в платные клиники со своими детьми, а не обращаются в свои поликлиники, те, как правило, приводят две причины. Во-первых, невозможно дождаться приема у узкого специалиста, а во-вторых — «а что они там мне скажут?».
— И знаете, как на этих словах становится обидно за нашу медицину? Она ведь была хорошей. Она не была ужасной, она была настоящей медициной. Но сейчас, кажется, сильно поменялся менталитет людей…
«Если медицину удастся превратить в сферу обслуживания — это будет банно-прачечное хозяйство»
Светлана Александровна, как и многие другие доктора, категорически против того, чтобы медицину включали в сферу обслуживания. По ее мнению, это совсем другая парадигма, и смысл профессии тоже другой. Медик не обслуживает, медик — спасает.
— Люди сейчас другие, отношение и к медицине, и в целом к жизни в обществе совершенно изменилось за последние десятилетия. Все живут в другом измерении, другими ценностями. Человеческие ценности отодвигают и замещают товарно-денежными отношениями. Но я уверена: если все-таки удастся превратить медицину в сферу обслуживания — это будет банно-прачечное хозяйство. С таким же отношением: приняли, постирали — ой, порвалось, ну извините. Медицина — ведь это совершенно другое, в нашей профессии совершенно другие базовые принципы… Моя мудрая бабушка говорила: «Врач — это почти бог, потому что только когда человек собирается к богу и к врачу, он надевает чистое белье».
По словам доктора, врачебное сообщество все-таки глобально не замечает, чтобы отношение к медикам изменилось. И даже ковидная история в этом не особенно помогла:
— От того, что кто-то пришел под окна больницы, прокричал «спасибо» или даже принес букет цветов, глобально наше положение не изменится. И отношение общества к нам как к обслуживающему персоналу — тоже. К сожалению, врачи — достаточно пассивный народ в плане решения каких-то кардинальных вопросов. Если что-то не нравится, они где-то между собой поговорят в лучшем случае. А поднять этот вопрос на более высоком уровне — все молчат. Возможно, люди боятся потерять работу, а возможно, это какой-то генетический страх…
Моя мудрая бабушка говорила: «Врач — это почти бог, потому что только когда человек собирается к богу и к врачу, он надевает чистое белье».
Новое время, конечно, принесло и позитивные изменения в медицинской системе: Пигалова называет в их числе и реконструкцию больниц, и современнейшее оборудование. Но специалистов, которые работали бы на этом оборудовании, отчаянно не хватает. Словом, проблем в медицине хватает, и даже зарплаты, которые в целом очень давно не меняются, — это не первый и даже не второй вопрос.
Дочки-медики, муж-врач и конь-красавец
У Светланы Александровны дружная семья — муж и две дочери. И все медики. Старшая дочка нашла себя в страховой медицине, младшая — известный в городе офтальмолог-хирург.
Так что традиции родительской семьи плавно перешли и сюда, от медицины не скрыться нигде, да доктор и не особо хочет.
Естественно, разговоры о работе дома звучат:
— У нас в семье принято обсуждать, как прошел день, какие были случаи. Мы с мужем советуемся по разным вопросам. Безусловно, потом мы предпочтем разговоры о чем-то более приятном, но вот этот первоначальный «медицинский» ритуал каждый вечер — он все-таки есть.
Когда доктор начинает перечислять свои хобби, приходишь в изумление: откуда она берет на все время? Светлана Александровна пишет картины маслом (все, кроме портретов), расписывает батик, с удовольствием возится в саду, много времени проводит с внуками — катается на велосипедах, самокатах, приучает их к байдарке. В свое время регулярно ходила в походы и на сплав, сейчас пореже, но окончательно туристический отдых не свернула. Пока болела коронавирусом — научилась вязать крючком.
Но главная страсть — животные. Дома у Светланы Александровны живет черная как смоль кошка («я кошек не любила никогда, но она сама как-то на улице мне в руки бросилась, пришлось взять и полюбить»), две собаки — огромная и крошечная, улитки («как раз расплодились, вам случайно не надо улитку в добрые руки?»). Но главная страсть последних лет — лошади.
— Я совсем недавно этим «заболела». Случайно познакомились в гостях с семьей, увлеченной лошадьми, они мне предложили попробовать покататься. И я пропала. Начала ездить на конюшню, кататься, общаться с животными. Они прекрасны. А потом мне вдруг подарили молодого коня. И он красавец, большой умница. Наверное, я только с ним по-настоящему отдыхаю — он живет на конюшне, я к нему приезжаю, внуков привожу, учу их с ним обращаться. Это такая огромная радость для меня!
Прощаясь с нами, Светлана Александровна улыбается:
— Работа врача — это очень красиво. И это про любого врача, абсолютно про каждого, независимо от антуража его работы и от того, что ее сопровождает. Он помогает человеку выздоравливать, в этом и есть красота.