«Казань была провинциальным городишком, а в узбекских сельпо была навалена французская тушь»

«Желудков вышел на поле в простыне, босиком и забил несколько мячей со штрафного»

— Алимжан Кашафович, вы российский этап своей карьеры начали в 1992 году в питерском «Зените», который на тот момент был аутсайдером чемпионата России. Как такое случилось с командой, выигравшей еще в 1984 году чемпионат СССР?

— Что касается «Зенита» тех лет, то там было очень много обид. Кому-то не заплатили чего-то, кого-то обманули. Потому что по игре вопросов к футболистам не было. Техничная команда, со своим своеобразным стилем, мастера были очень большие. С одним из таких, Юрием Желудковым, мы вообще сдружились.

— Это опасная дружба.…

— Нет, если вы имеете в виду нарушения режима, то все не совсем так. Он по жизни руководствовался девизом из мультфильма про «Давайте жить дружно». А на поле такое исполнял, что глазам своим можно было не поверить. Болельщики со стажем должны помнить два гола Желудкова Ринату Дасаеву в чемпионском 1984 году, которые он положил в один и тот же угол со штрафных.

Мы с моим товарищем по «Памиру» Андреем Мананниковым как-то сидели в сауне на базе «Зенита», и Манан завел Желудкова: «Да ты мне на забьешь!», — Желудков спокойно ответил: «Забью!». Дело было за полночь, благо в Питере это время белых ночей. Мы вышли на поле в одних простынях, и Желудков босиком положил Мананникову несколько раз. Манан сказал: «Что-то я не в форме, пошли лучше париться».

— Самая заметная ваша история в «Зените» — это момент, когда вы врезали тогдашнему президенту клуба. Как это произошло?

— Президентом «Зенита» на тот момент был Владислав Гусев, кстати, бывший журналист. После него на должность президента пришел Виталий Мутко, который на тот момент курировал нас, работая в городском управлении.

В тот злополучный день мы играли в Воронеже с местным «Факелом», причем обе команды выполняли задачу остаться в высшей лиге. А несколько игроков «Зенита» решили сдать матч. Нам с Мананом тоже предлагали это, в гостиничный номер заходил администратор, которого мы послали куда подальше. Я вообще не опасаюсь говорить про сдачи, поскольку никогда в них не участвовал. Бывали моменты, когда руководство команды рекомендовало проиграть, чтобы на следующий год забрать у того же соперника два очка, и все коллективно соглашалась, этого не скрываю. Но это не сдача, которую я имею в виду, когда отдельные игроки команды продают матч за деньги. В таких делах я никогда не участвовал.

И вот мы уже проигрывали по итогу первого тайма, а в перерыве я услышал по радио о перестрелках в Душанбе. Я сразу оторопел: что случилось, как там мои? Связаться же не было возможности. Напомню, что в начале девяностых в Таджикистане шла гражданская война, а у меня в Душанбе оставалась семья: жена, дети. В республике, где в советские годы входные двери могли не закрывать, или закрывали и клали ключи под коврик, в один момент стало страшно жить.

«Памир», Душанбе

Мутко спросил: «А за что вы бьетесь?»

— Как говорил таксист в фильме «Брат-2»: «Была страна, как страна, и вдруг все стали кретины».

— Именно. И вот у меня нервяк, я, говорю, сейчас улетаю в Душанбе. Мананников пытался меня образумить: «Куда ты полетишь, сейчас игра закончится, отправим тебя из этого Воронежа. По логике все правильно, но в тот момент до меня уже логика не доходила. Я дергался, нервничал, а наши руководители шли сзади нас и общались: «Вон, смотри, эти двое не могут деньги поделить за сдачу матча». В итоге меня поменяли во втором тайме, я ушел в раздевалку. Обхватил голову руками, так и просидел весь второй тайм, даже не заметил, как игра закончилась, и вся команда собралась в раздевалке. Матч мы проиграли.

Гусев с тренером Вячеславом Мельниковым стояли около дверей, и я пошел с ними разговаривать: «В чем вы меня обвиняете?». У нас с Гусевым уже до этого были натянутые отношения. Помнится, они с тренером Завидоновым у всей команды деньги зажали, когда нас пригласили играть в Финляндию, где выступал Михаил Бирюков. Тогда выделили премиальные за игру, о чем нам сказала переводчица, но до команды они не дошли. В итоге мы остановили автобус и сказали, что не поедем. Я, Мананников, Вазген Манасян потребовали своих денег. В итоге доехали до банка, нам отдали все деньги, а молодым вернули только половину. Еще были истории, когда Гусев вел себя бесчестно.

У нас начался спор с Гусевым, и я врезал ему. Не сильно, я же соизмеряю силу удара, но сам факт был. Гусеву этого хватило, чтобы упасть, сымитировав чуть ли не нокаут, после чего Мананников посоветовал мне не садиться в командный автобус, а вернуться в гостиницу пешком.

Уже в Питере для меня нашли на всякий случай адвоката, который еще академика Сахарова защищал в советские времена. И он выстроил такую позицию защиты, что ко мне никаких серьезных претензий быть не могло. Ну а потом, когда едва не встал вопрос о лишении меня лицензии профессионального футболиста и о дисквалификации, мы вышли на Мутко. Он устроил командное собрание, вник в наши дела, удивился, спросил: «А за что вы бьетесь?». В итоге пообещал, что все будет хорошо, и слово свое сдержал, после чего я перешел в «КАМАЗ», можно сказать на родину предков. У меня же даже имя правильно звучит как Алимжан, а Алимджоном записали в Таджикистане, на местный манер. А так мы татары-мишары.

«Торпедо» — «Памир» (в белой форме Юрий Тишков, Рафиков — крайний справа)

«Наши немцы, по примеру корейцев, стали есть собак. Это была и еда, и лекарство»

— А как ваших предков занесло в таджикский Курган-Тюбе?

— Родичи жили в деревне Атлаш Старокулаткинского района Ульяновской области, между Сызранью и Ульяновском. У моего деда по отцу был старший брат, которого репрессировали в 30-е годы, отправив в Сибирь. В итоге у него один сын умер от цинги, другой от простуды. В это время и моему дедушке подсказали, что на него пишут доносы, и он решил не дожидаться ареста и с семьей рванул в теплые края. У деда уже было трое детей, все девочки. Моя мама — старшая, пять лет, второй было три годика, третья вообще грудничок в полгода. Ехали не в нормальных вагонах, в каких-то скотовозках. Предполагали, что доберутся до Ташкента, а попали в Душанбе, столицу Таджикистана (тогда Сталинабад). Там и начали осваиваться, моя мама выросла, вышла замуж. Отец оттуда ушел на фронт, комиссовался после четвертого ранения в 1943 году под Сталинградом. Когда ему было 42 года, на свет появился я, что называется, төпчек — крайний сын, на которого родители возлагали надежды на старости. Мне повезло, что уже не застал всех тяжестей обустройства моих родителей на новом месте.

— Родители приехали в Сталинабад — Душанбе, а вы появились на свет в Курган-Тюбе.

— Даже не там, а в поселке городского типа Куйбышевского района Курган-Тюбинской области, туда переехал отец. Начинали с землянок, потом выстроили там дом, который потом использовался как сельсовет, а затем стал местной школой. Замечу, что там было мало таджиков, в основном европейцы: немцы, греки, крымские татары, плюс еще и корейцы. Это были репрессированные, кем, по сути, могли бы оказаться и мои родители. Их репрессировали во время войны, те же немцы приехали из нашего Поволжья, в основном из Саратовской области, в то время, когда мои родители уже обжились в поселке. Дедушка рассказывал, что поначалу немцам было очень тяжело, поскольку наш поселок, как и весь Куйбышевский район, находится на болотах, и там в зимнее время большая сырость. Они поначалу болели там туберкулезом, воспалением легких, и корейцы посоветовали им есть собак. Это давало оздоровительный эффект, плюс еще совпало с голодными военными временами. И немцы потихоньку начали выздоравливать. Еще родители рассказывали, что к ним поначалу боялись приближаться, и только по ночам подбрасывали какие-то продукты, потому что те с голоду умирали. А я, родившись, рос уже вместе с их детьми.

— Даже в футбол кое с кем поиграли. В первой вашей команде «Пахтакор» из Курган-Тюбе был футболист с алкогольной фамилией — Евгений Рислинг.

— Да, Женя Рислинг, один из хороших друзей-немцев. Сам Женя высокий, голубоглазый, настоящий ариец. Потом он ушел из команды мастеров, устроился таксистом в Душанбе и стал играть только по любителям, на чемпионате города. Тогда же, во времена СССР, тяжело было устроиться таксистом, но ему помогал тот факт, что он ранее был футболистом, а от таксопарка была сформирована команда «Волга».

«Пахтакор», Курган-Тюбе

Отвлекусь от немцев и вспомню еще одного игрока из того чемпионата области по прозвищу Вали, потому что он привык играть босиком. Представляете, бегал человек по полю в одних гетрах, поскольку в бутсах ему было некомфортно.

Возвращаясь к немцам, отмечу, что от дружбы с ними в советские времена было «много пользы». Что касается моей первой серьезной зарплаты в 320 рублей, то я купил импортные джинсы и, самое главное, настоящие бутсы «Адидас». Не советского производства, того, когда мы совместное производство наладили, а настоящие, от производителя, которые наши немцы могли достать по своим каналам.

«Я всегда думал: почему Россия такая бедная?»

— Как говорили в те годы: «Кто носит бутсы «Адидас», тому любая баба…»

– Да-да, не будет проблем с женским вниманием (смеется). Правда, для меня это были годы, когда я спал с этими бутсами. Они лежали у меня рядом с подушкой, настоящие, кожаные, я до сих пор помню их запах.

— Не было проблем на национальной почве в многонациональном Таджикистане?

— Никогда. У нас, если и возникали заварушки, то на почве местожительства. «Делили асфальт», как и в Казани в те годы, только не в таких масштабах. Ну еще могли ссориться на почве футбола, но это больше для смеху. Помню, мой отец всегда за «Спартак» болел, там был его кумир Никита Симонян, и Галимзян Хусаинов, а наши соседи Астапковичи — топили за киевское «Динамо». Ну и в дни футбольных матчей мы собирались у Астапковичей, поскольку наш телевизор «Рекорд» уступал по размерам их «Рубину».

А насчет распрей на национальной почве… Вот у нас в друзьях были корейцы. У них был свой дом в поселке, когда они летом уезжали в деревню, выращивали рис, лук, арбузы, мы свободно могли пожить в пустом доме.

Еще вспомню, что у нас в те времена было такое гастрономическое многообразие, что любой гурман позавидовал бы. Мы, школьники, ходили собирать хлопок, и каждый на обеде вытаскивал на общий стол то, что ему положили дома. Корейцы делали рыбу-хе, чимчи, блюдо из капусты, все острое, во рту горело, мы аж потели, когда это ели. Немцы славились мясными блюдами, котлетами по-домашнему, кровяными колбасами. Да, это была свинина, но как-то тогда над этим не задумывались, хотя я сам мусульманин.

В «Зените», Санкт-Петербург

— Вы в Россию выезжали в детстве?

— Да, в том числе и в Казани бывали, у меня здесь жила тетя, Герой Соцтруда. Я тут татарскому языку учился, потом приезжал в наш поселок в Таджикистане, там собирались наши бабушки-дедушки и с удовольствием разговаривали со мной на родном языке.

— У меня с детства создавалось ощущение, что РСФСР во времена СССР жила куда беднее, чем остальные союзные республики.

— Соглашусь. Хотя я детство провел даже не в столице Таджикистана, а в поселке под Курган-Тюбе, у меня тоже были такие мысли. И это я чувствовал даже в Казани, а уж приезжая сюда в деревни, вообще приходил в ужас. У нас в Таджикистане уже не было земляных дорог, а тут везде была земля, которая после дождя становилась непролазной. Казань мне, тогда еще пацану, казалась очень провинциальным городишком, полутемным, с обшарпанными зданиями. Я тогда по-детски удивлялся: почему Россия такая бедная? У нас даже в кишлаках было цивильнее.

Когда подрос, понял, что это касается и бытовых вещей. У нас даже в поселке не было проблем с вещами. К примеру, в магазины завозили импортные шмотки. Те же джинсы мы спокойно могли купить, переплатив несколько рублей. А уж когда я начал играть по второй лиге, ездить по соседнему Узбекистану, откуда была большая часть команд нашей седьмой зоны, я стал изучать быт местных колхозов, где базировалось много узбекских команд. Помню, приехали в колхоз имени Нариманова, а в магазинах там спокойно лежала французская тушь «Ланком». В России такие вещи просили привозить из заграничных командировок, а тут тушь не просто лежала, там кучей было навалено, бери — не хочу. В другом узбекском колхозе я купил французские духи «Эсти Лаудер». Колхозницам они нафиг не нужны были, вот и лежали в местных сельпо.

«Часть моей зарплаты забирали то тренер, то начальник команды»

— В начале вашей спортивной карьеры совпали два счастливых события. Команда из Курган-Тюбе выиграла чемпионат Таджикской ССР, получив право выступать во второй лиге чемпионата Союза, и вы дебютировали в ее составе.

— Да, начал играть в местном «Пахтакоре» из Курган-Тюбе, куда мне приходилось ездить на автобусе за 30 километров из родного поселка. Причем начинал я эти поездки еще школьником, учась в девятом классе. Мне поначалу помог возрастной ценз, который был принят для команд второй лиги, что в них обязательно должны играть несколько молодых игроков. И мы с моим другом-корейцем Федором Паком, благодаря этому цензу, попали в основу профессиональной команды.

Повезли меня на милицейском мотоцикле, и все знакомые по пути интересовались, что случилось? А я сам не в курсе. Приехали, я слез с мотоцикла, пошел в отделение милиции, а мне сотрудник говорит: «Стоять, нам в военкомат». И тут же меня забрали, дали только день на проводы

— Вы рано начали зарабатывать деньги, став профессиональным футболистом в 17 лет.

— Да, в 1979 году. К тому времени отец у меня умер, после долгой болезни, перенеся инсульт. Думаю, что там и боевые ранения сказались. Но я не могу сказать, что мне пришлось стать главным кормильцем в семье, поскольку и старшие братья уже работали, и мама трудилась судьей в нарсуде. Что касается денег, то они у нас лежали в серванте, оттуда мы забирали из общего котла. Со временем и я начал так делать, став футболистом. Мне положили зарплату в 130 рублей, что было очень неплохо для того времени. Из-за этого у меня возник конфликт с руководством.

— Почему? Хорошие деньги, средняя зарплата инженера.…

— Да, только от этой зарплаты мне на первых порах оставалось всего 50 рублей. А остальные 80 не давали, объясняя это тем, что деньги нужны на судейские дела. У них негласное соревнование было, кто после игры меня раньше встречал, тот деньги и забирал. Мы же деньги получали не в кассе спортклуба, а в колхозе, где числились на работе. И вот меня то тренер перехватывал на своих «жигулях»-копейке, то начальник команды на служебном рафике.

Потом я заиграл в основе, и вместе с премиальными должен был получить порядка 320 рублей. Ветераны команды посоветовали: не отдавай. И я поехал в колхоз с ветеранами, получил свои деньги, а когда начальник команды спросил, где деньги, я ответил, что играю в основном составе, и больше не буду отдавать. В итоге руководство команды на следующий месяц отправило меня в армию.

Получилось это так. Я приехал с матча, лег спать, а с утра к нам постучался милиционер. Думаю, наши пацаны набедокурили, решили, что и я там был, сейчас поедем, разберемся. Повезли меня на милицейском мотоцикле, и все знакомые по пути интересовались, что случилось? А я сам не в курсе. Приехали, а там на одной улице и военкомат, и милиция, два здания стоят друг напротив друга. Я слез с мотоцикла, пошел в отделение милиции, а мне сотрудник говорит: «Стоять, нам в военкомат». И тут же меня забрали, дали только день на проводы. Вернулся в поселок, сказал, что в армию ухожу, соседи тут же стол собрали.

Отправили меня служить на танковый полигон под Ворошиловградом, ныне Луганск. Другое время было, и мы более патриотичными были, да и не служить в армии считалось позором

«Проводы в армию устраивали соседи. Я только спиртное купил»

— Показательно для тех лет, что ваши, по сути, проводы устраивали соседи.

— Да в наших краях так было, с меня только спиртное потребовалось. Отправили меня в учебную часть под Куйбышевом, нынче Самара, в танковые войска. А это 1980 год, время, когда наши войска только-только вошли в Афганистан. И мы в нашей части дружно писали заявления с просьбой отправить нас в Афган. Пришел ответ, что нам туда рано, и отправили меня служить еще дальше, на танковый полигон под Ворошиловградом, ныне Луганск. Другое время было, и мы более патриотичными были, да и не служить в армии считалось позором. К примеру, у нас служил парень из кишлака по фамилии Ризоев. Из-за высокого давления у него кровь из носа текла. Его хотели комиссовать, так он взмолился, чтобы этого не произошло, иначе в кишлаке бы засмеяли.

— Возвращаясь к вашему футбольному дебюту во второй лиге чемпионата СССР. Я обнаружил, что турнир в вашей зоне выиграла команда «Звезда» из Джизака, которая набрала силу благодаря тому, что Джизак был родиной Шарафа Рашидова, первого секретаря компартии Узбекистана.

— Ну, сразу скажу, что нашу седьмую зону назвали «узбекской», поскольку там было много команд из Узбекистана, а там была своеобразная клановость.

— Сдавали очки «Звезде», чтобы она попала в первую лигу?

— Наверное, были и такие. Но Джизак же недолго задержался в первой лиге.

— Тоже объяснимо. Рашидов же умер.

— Да, сильные мира сего и в советские времена значили очень много. К примеру, наш «Памир» вышел в высшую лигу в 1989 году, а могли раньше, года на четыре, когда нас тренировал Юрий Семин. Если бы при Семине в клубе появились те деньги, которые пришли в «Памир» во времена местного тренера Шарифа Назарова, то мы бы еще раньше в высшую лигу попали. Хотя мы и с Семиным шли одно время на втором месте в чемпионате, когда на команду обрушились армейские селекционеры.

— Это сезон 1985 года?

— Именно. Тогда, после победы над ЦСКА у нас забрали семерых: того же Мананникова, Юрия Батуренко, Анатолия Воловоденко, Рашида Рахимова, еще кого-то. Причем это был не просто призыв в армию, а личный приказ министра обороны СССР Соколова. ЦСКА тогда ставил задачу вернуться в высшую лигу, а у нас задачи не было, но игра у команды пошла, и мы обыграли армейцев, вышли на второе место после рижской «Даугавы». Вот нам и отомстили.

Из-за тренера нашей команды я оказался «в сапогах». Когда он в 1983 году пришел на награждение сборной Таджикистана, я ему руку не пожал и медаль от него не принял. Скандал потом был, меня отчитывали за этот поступок, но я не простил его… Такой я человек был, видел только черное или белое. Это уже сейчас, с возрастом, начал различать оттенки

Ладно бы наши призывники потом играли в футбол, так ведь нет, по воинским частям разошлись, но уже не смогли помочь команде. В ЦСКА только Олег Малюков попал, который потом там и остался. Причем троих наших хотели отправить в пограничные войска, а это уже общество «Динамо», откуда заявили, что они армии не подчиняются, и парни вернулись в распоряжение команды. Разграбили нас армейцы, пришлось дыры в составе затыкать совсем молодыми футболистами. Кстати, в этот момент у нас появился совсем юный мой земляк Мухсин Мухамадиев из Курган-Тюбе. Когда мы во втором туре играли в армейском манеже, с новым составом, набранным из команд второй лиги, армейский администратор сказал: «Этих таджиков сколько в армию не забирай, а меньше не становится».

«Юрий Семин пришел в «Памир» еще совсем молодым тренером»

— Получая в Курган-Тюбе 320 рублей, что для тех времен было очень даже неплохо, вы мечтали попасть в «Памир», лучшую команду республики, игравшую в первой лиге?

— Конечно, мечтал, был на сборах основной команды еще до армии. Уже после армии в 1983 году мы выиграли всесоюзный турнир «Переправа», который напоминал большую ярмарку для тренеров высшей и первой лиг. Тогда же агентов не было, а потому на этот турнир собирались специалисты со всего Союза, и тут его выиграл Таджикистан. На той «Переправе» за сборную РСФСР играл Станислав Черчесов, выступавший тогда еще за «Спартак» из Орджоникидзе. Мы обыграли их по пенальти.

Мы повторили самый громкий футбольный успех нашей республики, выигравшей еще и в 1980 году. Я тогда в армии еще был, и когда прочитал в газете о той победе, у меня выступили слезы на глазах. Я же мог быть в той сборной, а из-за тренера нашей команды оказался «в сапогах». Когда он в 1983 году пришел на награждение сборной Таджикистана, я ему руку не пожал и медаль от него не принял. Скандал потом был, меня отчитывали за этот поступок, но я не простил его… Такой я человек был, видел только черное или белое. Это уже сейчас, с возрастом, начал различать оттенки.

— И какими цветами вы бы раскрасили своего первого тренера в «Памире»?

— Семина, Юрия Палыча? Исключительно светлыми. Его же пригласили после сезона, когда мы чуть из первой лиги не вылетели. Семин пришел к нам тогда еще молодым тренером, и сразу привлек в «Памир» большое количество молодежи, среди которой был и я. Но не только за это я ему благодарен. У нас команда с приходом Палыча заиграла так, что на нее начал собираться полный стадион в Душанбе. Причем местный болельщик был такой, что в дни матчей собирался загодя, устраивал «чаепития», общался. Потом болели так, что могло достаться и своим, и чужим. В Душанбе, по-моему, первыми в стране «пустили волну» на стадионе, повторив то, что увидели по телевизору на чемпионате мира 1986 года в Мексике.

Стадион в Душанбе тех лет отличался еще тем, что делил людей по привилегиям. «Восток» был попроще — студенты, работяги, а на «Западе» собирались руководители, завмаги, товароведы.

«Спартак» — «Кайрат»

«Как «Восток» издевался над «Западом»

— «Уважаемые люди»!

— Да-да, «уважаемые». И, значит, с «Востока» в их адрес неслось: «Запад» — п…… сы! Комментатору на местном телевидении приходилось повышать голос, чтобы телезрители этого не слышали. В целом, болельщики у нас были добродушные, правда, не дай бог, дашь слабину на поле, могло тут же от своих «прилететь». Помню, еще при Семине мы вели в счете 1:0 и пропустили гол на последней минуте матча. И тогда в нас с трибун чего только не полетело. Около меня упал граненный стакан, причем не разбился. Мы укрылись в подтрибунном помещении и пережидали, когда закончатся беспорядки.

Возвращаясь к Семину, скажу, что мне повезло, что он возглавил «Памир». Я прибавлял, работая под его руководством, чувствовал себя функционально очень хорошо. В этом большая заслуга нашей работы с Юрием Палычем, и только за счет работы с ним я заиграл потом на уровне высшей лиги. Семин упорядочил наш тренировочный процесс, не ставя задачу — загнать нас, как это могло быть ранее. Я же еще раньше получал приглашение из алма-атинского «Кайрата», слетал в его расположение, но чувствовал, что мне рано там играть. Хотя приглашал главный тренер Леонид Остроушко, который принял меня настолько хорошо, что я побывал у него дома. Но быстро понял, что в основе команды не потяну.

— Удивительно — как Семина приняла команда? Это сейчас он легенда тренерского цеха. А тогда молодой тренер, который не смог удержать «Кубань» в высшей лиге и приехал в Душанбе «на щите». А там уже был свой костяк команды, свои авторитеты, свои устои. И тут какой-то Семин, не великого уровня футболист и совсем еще зеленый тренер.

— Скажу так, что в футболе были такие игроки, которым тренер нужен был только для выбивания привилегий: квартир, машин и так далее. Они получали что-то благодаря этому тренеру, и делали все, чтобы его «сплавить». Потому что он уже не был нужен.

Вот и Семина начали воспринимать в штыки, в том числе потому, что он начал вводить в тренировки акробатику, гимнастику, координационные движения. Поначалу мы не понимали – зачем, а потом научились грамотно падать после столкновений, перестали травмироваться, начали чаще бить через себя. Отец недавнего наставника «Локомотива» Игоря Черевченко, тогдашний наш ветеран Геннадий Черевченко, которому было 35 лет, лучше всех в команде делал сальто.

— А он же ровесник Семина.

— Да! И он принял требования Семина. А были те, кто не принял и ушел. Пусть и не сразу. Постепенно мы вытесняли «стариков» с насиженных мест. Помню, на сборах у нас была игра между двумя составами, основой и дублерами, после которой все перемазались, поскольку шел дождь. И вот ветераны пошли в раздевалку, а мы даже не имела права заходить туда. И Семин сказал: «Чего вы стесняетесь, проходите, они сядут поплотнее». И произнес речь, в которой заявил о своих правилах: «Будет играть тот, кто тренируется, старается, хочет и доказывает!».

Тогда Юрий Палыч начал нас, молодых, продвигать. Это и Игорь Витютнев, Сергей Ибадуллаев, Хаким Фузайлов, Мананников, Батуренко, Малюков, Рахимов, вся наша молодежь.

Болельщики у нас были добродушные, правда дашь слабину на поле, могло тут же от своих «прилететь». Помню, еще при Семине мы вели в счете 1:0 и пропустили гол на последней минуте матча. И тогда в нас с трибун чего только не полетело

— Вы говорите «молодежь», а в перечисленном вами составе есть человек, возраст которого трудно определить. По слухам, Рахимов родился в 1963 году, чему есть подтверждение в ранних справочниках, а не в 1965-м, как пишут сейчас.

— Ну, зачем это ворошить? В советские времена многим футболистам переписывали паспорта, тем, которые в сборные попадали. Возвращаясь к словам Семина, скажу, что к середине сезона вся перечисленная молодежь уже заиграла в основе, вместе с костяком из наших лидеров-ветеранов Владимира Тростенюка, Валерия Турсунова, Вазгена Манасяна, уже названного Черевченко. Про них я хочу отметить, что, уже будучи звездами команды, они общались с молодыми на равных и нормально к нам относились.

И мы начали прибавлять. Тот же Олег Ширинбеков до Семина был в третьем составе команды физкультурного института. Такой высокий, «тягучий», но за счет самоотдачи и работоспособности потом заиграл в «Торпедо», стал основным игроком.

«Беспорядки в Таджикистане начались со слуха после землетрясения в Спитаке»

— Названный вами Ибадуллаев со временем стал Горбачевым, а в советские времена было большой редкостью, когда мужчина менял фамилию. Ибадуллаев был поклонником генерального секретаря ЦК КПСС?

— Это точно нет. А вот почему сменил фамилию, не знаю. Знаю, что Серега был крымский татарин. Мы как-то в общении подняли тему крымских татар — правда ли, что они встречали немцев хлебом-солью. Ибадуллаев говорит: «Может, так и было». Так у него дело до мордобоя чуть не дошло с другим нашим одноклубником, тоже крымским татарином. Так-то Серега был простым парнем, по прозвищу Иба. Мы затронули личность Горбачева и предательство крымских татар. Вот Горбачев и был предатель родины, я считаю. И Ельцин тоже. Нельзя было просто так развалить такую страну, это можно было сделать только целенаправленно. Уверен, что и мой отец, ветеран войны, воспринимал бы случившееся со страной именно в таком разрезе.

— При этом вы внук человека, который едва не пострадал от сталинских репрессий.

— Знаете, я помню мысли других репрессированных, которые общались с нами, тогда еще пацанами. Один из них был наш сосед, весь в наколках, на одном плече Ленин, на другом Сталин, отсидел не один десяток лет. Так вот, он говорил: я сидел, потому что так было нужно. Потому что иначе страна развалилась бы еще в те годы, на стадии становления. Ведь на тот момент в СССР был очень разношерстный народ. Провести тогда цветную революцию, как сейчас, было раз плюнуть.

С чего начиналась гражданская война в том же Таджикистане? На площади перед Совмином в Душанбе установили палатки с митингующими. Там собрались какие-то бородатые мужики из кишлаков, приехавшие в Душанбе со своими семьями. Почему? Повод был какой-то странный. В Спитаке в декабре 1988 года было землетрясение, и прошел слух, что пострадавшим армянам дадут квартиры у нас. В итоге в том доме, о котором шла речь, получил квартиру только один Вазген Манасян, звезда нашего «Памира», плюс другие футболисты Володя Ермолаев, Абдулло Муродов, и армянином среди них был только Вазген. В общем, слух не стоил выеденного яйца, но под него собрался целый палаточный городок на центральной площади столицы республики, а со временем начались беспорядки. И слабость тогдашних руководителей еще советского Таджикистана была в том, что они не пресекли эти беспорядки. Как? Пример нам показал Китай в 1989 году, жестко подавив беспорядки на площади Тяньаньмэнь. Что было бы с Китаем, развались он подобно СССР? Пусть это прозвучит жестоко, но лучше потерять тысячу, чем проявить слабость и потерять миллионы, как и произошло в итоге с Союзом, с Таджикистаном, который потом погряз в гражданской войне.

«В «Кайрате» чувствовалась какая-то разобщенность»

— В интервью ветеранов советского футбола, хоккея часто приходится читать о том, как спивались звезды. Но среди них нет игроков среднеазиатских команд, того же «Памира», ташкентского «Пахтакора», «Кайрата». Вы не любили погулять?

— Не сказал бы. Погулять мы любили, может, не с таким размахом, как коллеги из команд других республик. У нас же другой менталитет и воспитание. В Средней Азии, если человек выпивал раз, два раза в неделю, он уже считался алкашом. Тот, кто напивался до состояния «нестояния», вообще считался недостойным общения. И на таджикском, и на узбекском языках таких называли одинаково — низкий человек, «пас адам». Хотя у нас не было ангелов в команде, находились любители выпить, которые могли бы играть куда лучше, не будь этой пагубной привычки. Но чтобы напиваться вдрызг… Представьте, у нас жара под сорок, и человек с похмелья выйдет на игру. У него просто сердце не выдержит. Я поездил по таким городам, как Бухара, Термез, Хива, там невозможно было найти холодной воды. Только теплая, вода, квас, и все. Ну кто в таком климате будет напиваться?

Была другая проблема — насвай, но к этому относились, как к курению табака. Хотя я лично считаю, что это яд.

Мы оставались простыми ребятами, из народа. Сейчас же есть прослойка «звезд», которые с остальными через губу разговаривают. При этом надо понимать, что не стоят они тех зарплат, которые им выплачивают. Не стоят! За границей они таких денег не получили бы

— Были для вас стадионы или города, где неприятно было играть?

— В грузинском городе Ланчхути с местной «Гурией». Там был чисто футбольный стадион, без легкоатлетических дорожек, и бешеные болельщики. Кидали в игроков гостевой команды чем придется. Помню, Юру Батуренко позвали на замену, а он не мог к полю подойти, потому, что грузинские болельщики там прямо у бровки поля расположились. Юра хотел на поле выйти, а ему болельщики камень показывали и говорили: «Только попробуй». В итоге пришлось Юре бежать в зону замены прямо через поле, когда игра шла на другой половине. И то ему в спину пара камней полетела.

— Семин в 1986 году ушел в «Локомотив», а вы перешли в «Кайрат». Эти события взаимосвязаны?

— В какой-то мере. Меня в Алма-Ату снова пригласил Остроушко. Это сыграло свою роль. Из «Кайрата» только-только ушел Курбан Бердыев, которого я в команде не застал, но видел с трибун в матче с ЦСКА в Москве. Он играл центрального полузащитника, и чего там творил на поле… Чуть тягучий на поле, но очень техничный. Когда он перекинул мяч себе через плечо, развернулся и отдал передачу, я просто в шоке был.

Мы с «Кайратом» выиграли такой турнир, как Кубок Федерации футбола СССР, получили звание мастеров спорта, но в целом мне запомнилось, что в команде было разделение на игроков с Юга и Севера Казахстана. Я это потом только понял.

«Само собой, первым делом научили замбийцев материться»

— Вы играли в «Памире», потом в «Кайрате» из Алма-Аты. Выиграли в деньгах, перейдя из первой лиги в высшую?

— Да, у нас была ставка то ли 260 рублей, то ли 300. Плюс хорошие премиальные. И многие футболисты были на доплатах, помимо основной ставки. Нас еще болельщики любили, готовы были и продуктов дать, и скидку сделать.

— Удивительный факт: при СССР любили футболистов, сейчас — ненавидят!

— А за что их любить? Результатов-то нет.

— А за что вас можно было любить? Вы же тоже ни в чем не нуждались.

— При этом мы оставались простыми ребятами, из народа. Сейчас же есть прослойка «звезд», которые с остальными через губу разговаривают. При этом надо понимать, что не стоят они тех зарплат, которые им выплачивают. Не стоят! За границей они таких денег не получили бы.

Мы готовы были остаться в объединенном чемпионате страны, но с нами никто не готов был играть. Я к этому моменту получил серьезную травму, и пока ее залечивал, обнаружил, что партнеры начали разъезжаться по другим командам. Кто куда успевал, все уезжали из Таджикистана. Я вслед за Мананниковым и Манасяном уехал из Душанбе одним из последних

— «Памир» запомнился тем, что первым пригласил в команду иностранцев — трех футболистов из Замбии. Зачем?

— Тогда пошла мода на города-побратимы, и, как я понял, у Душанбе был город-побратим в Замбии. Плюс решили повысить зрительский интерес, хотя куда уж там повышать интерес к команде, которая дебютирует в высшей лиге. Дерби Макинка, Пирсон Мванза и Виздом Чанса были классными ребятами, главной проблемой которых было незнание русского языка. Учились, что называется, на ходу. Первым делом мату. Я также внес свою лепту. Как-то подговорил одного из них: «Скажи коучу, что он ох…й парень». Тот так и сделал.

Им здесь было тяжело. Помню, мы вышли играть с «Торпедо», командой, главным козырем которой была «физуха», и, как один из наших игроков метко выразился, «оказывается, и негры бледнеют». У них же главным была техника, а не «физика». Зато появление африканцев повысило интерес к нашим тренировкам. Болельщики даже туда приходили, посмотреть на это диво. Хорошие были ребята, жаль все уже умерли. Макинка и Чанса погибли в авиакатастрофе, когда летели на матч сборной, а Мванза скончался от болезни.

— «Памир» к развалу СССР уже три сезона играл в высшей лиге. Как вы восприняли кончину Союза?

— Мы готовы были остаться в объединенном чемпионате страны, но с нами никто не готов был играть. Ходили даже слухи, что в России будет отдельный чемпионат Москвы. Я к этому моменту получил серьезную травму, и пока ее залечивал, обнаружил, что партнеры начали разъезжаться по другим командам. Кто куда успевал, все уезжали из Таджикистана. Я вслед за Мананниковым и Манасяном уехал из Душанбе одним из последних.

«Четверик мог сплотить всю команду»

— Второй вашей командой в чемпионате России после «Зенита» был «КАМАЗ». Почему поехали туда?

— Было два предложения, еще из Тольятти. Тогда местная «Лада» играла в высшей лиге, «девятки» были нарасхват, и мне в Тольятти обещали машину, а не квартиру. А для меня, как для семейного человека, жилье, пусть даже служебное, всегда было на первом месте. А в «КАМАЗе» Валерий Четверик пообещал квартиру, причем не только мне, но и всем членам семьи: брату, тестю. И дали нам квартиры в семейном общежитии, выглядевшем как дом гостиничного типа.

Поскитались мы по таким гостиницам, знакомясь с российским бытом, нравами. Очень удивляли тараканы, особенно в гостинице, где жили китайцы. Они чего-то там готовили себе, напоминавшее жареную селедку, оставляя такой запах, что все тараканы в квартире залезали на потолок, откуда уже мертвыми слетали вниз. Готовили в одном месте, а запах распространялся на все девять этажей.

— В «КАМАЗ» тогда стремились не только из Таджикистана и Питера, но и из Казани, откуда приехали и Руслан Нигматуллин, и Евгений Варламов, и их товарищи. Помните их?

— Помню, они тогда такие худенькие, скромненькие были. Но у нас в основе были другие люди. Витя Панченко, Ахрик Цвейба из Абхазии, Ваня Яремчук из Киева, одесситы Юра Никифоров, покойный Боря Тропанец. Отличный был коллектив.

— Вы говорили, что в «Кайрате» не смогли создать коллектив, хотя люди были собраны в основном из Казахстана. А тут, по сути, собрался весь Союз, а коллектив все равно сложился.

— Многое зависит от тренера. Четверику было дано сплотить команду.

— При этом у него не было яркой футбольной карьеры, к чему мы привыкли во времена СССР, когда многие наставники сами были серьезными игроками, легко могли осуществить тот же «рассказ-показ». А тут под его руководством оказались такие люди.…

— Чем отличаются шахматы от футбола? В шахматы играют все, но разбираются единицы. В футболе все разбираются, хотя играют единицы. Четверик был очень хорошим психологом. Кто еще повторит то, что сделал он в начале девяностых? Заинтересовал руководство автогиганта футболом, хотя Николай Бех не был его фанатом изначально. Но тоже зажегся идеями Четверика.

Он сам по себе был душевым человеком. К нему можно было зайти на 5 минут, а присесть на час разговора. Как тактика мы не всегда его слушали, подчас сами решали, как будем играть, выслушав его предыгровую задачу. Как тренер Валерий Васильевич «тиранил», был жестким, держал нас под нагрузками. Но меня они не пугали особенно. Я хоть и возрастной был, но режимил, никогда не курил, почти не пил, был в порядке. Хотя моя роль в футболе, персональщик, — хуже не придумаешь. Я же играл против таких, как Федор Черенков, Алексей Михайличенко, великих мастеров нашего футбола. Уже с Олегом Протасовым было попроще, поскольку он делал ставку на скорость. Надо было противостоять с ним при приеме мяча или при наборе скорости, иначе дальше — беда. Только сбивать, а судьи в советские времена прекрасно понимали, что здоровье игрока сборной гораздо дороже, чем обычного футболиста. Любой подкат грозил желтой карточкой.

С Федором Черенковым (справа)

В итоге все играли в футбол, а я не играл, и еще и сопернику играть не давал. Мука! Я сейчас удивляюсь, как после футбольной жизни нашел себя мой коллега по амплуа Александр Бубнов. Он же, как и я, сам не играл, а другим мешал. Сейчас он всех учит, как играть, но мы же помним, каким он был на поле. Особенно когда его из московского «Динамо» в «Спартак» взяли. Там на тренировках все в «квадраты» гоняли, а Бубнов учился игре в пас. В спартаковскую игру они на тот момент не вписывались, но команде нужны были высокие защитники. Зато сейчас Бубнов так красиво рассказывает о футболе, заслушаешься…

«Сточил диван до пружин, два года пролежав на нем. Потом пришлось выкинуть»

— Я сталкивался с тем, что серьезных успехов в тренерском ремесле, или в комментировании, добиваются те, кто сам был не семи пядей.

— Правильно, потому что жизнь заставляла анализировать. Я сам такой. Я же в футбол пришел необученный. Тот же Черевченко учил меня играть головой, а для этого главное было научиться зависать в воздухе, причем делая упражнения, которые не разрушали хрящи. Это же важно, поскольку может сказаться на здоровье, если не сейчас, то через некоторое время. Тренеры должны знать такие вещи, но они не даются в обычном вузе. К примеру, как мы учились? Мы играли в футбол во время учебы, приходили на нее, рассказывали, как играли, получали зачеты и экзамен. Лично я по-настоящему начал учиться только в Высшей школе тренеров, причем ходил не только на лекции своей группы, но и на параллельные, если ощущал их важность для себя. Учился, вникал, задавал вопросы, столько, что мне даже наш руководитель Андрей Лексаков начал делать замечания.

— Где вы завершили игровую карьеру?

— В «Нефтехимике», где получил мышечную травму. Закончил в 33 года, почувствовал, что «наелся», особенно после нагрузок у Валерия Четверика. Причем нагрузки эти были хаотичными. Там же работали по методикам Валерия Лобановского, играя на фоне усталости. Но методики Лобановского предусматривали витаминизацию, медицинское сопровождение, чего в девяностые годы в Челнах не было. Был только доктор, который измерял давление, и все. В итоге я закончил и следующие 2 года провел дома, на диване. Потратил все свои сбережения, диван сточил до пружин, выкидывать потом пришлось. Потом, играя в футбол на любительском уровне, познакомился с товарищем, который работал в строительном бизнесе на заводе силикатного кирпича, и он пригласил меня на работу в свою фирму в качестве заместителя начальника охраны.

Затем я вернулся в футбол уже тренером. Вначале в Челнах, потом в дубле альметьевского «Алнаса», и оттуда меня пригласил в школу «Рубина» Александр Клобуков, с лучшим воспитанником которого Евгением Варламовым я играл за «КАМАЗ». Мне в подчинение дали ребят 1993 года рождения.

— Выпуск будущих чемпионов России среди спортшкол.

— Да, собирал его Виктор Ворожейкин, а до чемпионства довел Радик Гадеев, который двумя годами ранее победил в России с 1991 годом рождения. А между ними с 1993-м годом проработал я. Ушел после турнира в Алма-Ате. Неприятно, конечно, что даже в неофициальных детских турнирах у нас судьи могут вершить судьбы команд, а в моем случае оказалось, что и тренеров. Поскольку по приезде в Казань меня убрали из «Рубина». Мы плохо провели турнир из-за массовой дизентерии игроков. Там же шведский стол был, арбузы, дыни, виноград, которые наши пацаны поглощали с большим удовольствием. В итоге этот шведский стол завершился для многих жидким стулом, хотя я просил, чтобы нас кормили отдельно.

Закончил игровую карьеру в «Нефтехимике», где получил мышечную травму. Закончил в 33 года, почувствовал, что «наелся», особенно после нагрузок у Валерия Четверика

«Из Таджикистана уехали все лучшие, потом была гражданская война. Отсюда такой результат»

— В то же время из Таджикистана в академию «Рубина» и его молодежную команду приходили такие таджикские футболисты, как Алишер и Манучехр Джалиловы, Нозим Бободжонов, Парвизчон Умарбоев, Шахром Сулаймонов. Они достойны были приглашения в «Рубин»?

— Ну, играли же. Почему не заиграли в основной команде? Надо еще понимать, что когда эта молодежь появилась в Казани, у Курбана Бердыева костяк основной команды был сформирован накрепко, места для молодежи не находилось. А для поиска места в другой команде необходимо было знание и доверие тренера.

Сейчас футбол коммерциализован, но для достижения высот нужен фанатизм. Он и раньше был таким, но сейчас коммерция вышла на первое место, когда хороший агент является для футболиста надежной страховкой, которая спасет тебя даже в моменты, когда ты уже не играешь. Честно скажу, я, работая с 1993 годом, также начал приглашать в него футболистов из других городов, но это не касалось названных вами игроков.

— Тем временем футбол в Таджикистане, стране с большими традициями, прозябает. Сборная страны опустилась в число аутсайдеров на континенте. Почему?

— А кто у нас на плаву? Узбекистан? Во-первых, там сохраняют связи со своими игроками, местными воспитанниками. Во-вторых, там не было гражданской войны. У нас же с развалом СССР одновременно уехала из страны вся основа «Памира» и практически весь дубль. Сборная потеряла таланты, такие, как Арсен Аваков, Сергей Мандреко, Мухсин Мухамадиев, другие. Прервалась связь поколений.

Выучившись на тренерскую лицензию, я получил приглашение на родину, в Таджикистан, где создали команду «Истиклол», управляющим в которой был Рустам Эмомали, сын президента Таджикистана Эмомали Рахмона. Когда я начал работу с командой, надо было ребят по полю за руку водить, чтобы перестроить на игру «в линию», а они нервничали, не понимая новых веяний мирового футбола, жаловались. Там же они для местного истеблишмента «звезды».

— На Кубке Содружества «звезды» с вашей родины в Курган-Тюбе, команда «Вахш», проиграла «Спартаку» со счетом — 0:19, окончательно дискредитировав идею турнира бывших стран СССР.

— Ну, это понятно, но для нынешнего Таджикистана подобные футболисты продолжают оставаться «звездами», поскольку других нет. И эти «звезды» жаловались даже на то, что у них вводится система двухразовых тренировок в сезоне. Кроме того, есть такой грех, я приехал из России, где принято справлять свою речь крепким словцом, ругнуться, иногда даже безотносительно кого-то. А в Таджикистане люди воспринимали это как личную обиду. Потом, нынешний Таджикистан это уже исламская республика, там людям сейчас надо отводить время для совершения намаза, будь ты профессиональный спортсмен или нет. У меня были футболисты, которые молились по пять раз, и мне пришлось это принимать как данное. Все вместе это и стало причиной увольнения.