«Памела Трэверс понятия не имела о своей популярности в России»

«Английский детектив у нас ассоциируется в первую очередь с Конан Дойлом»

— Какого читателя вы себе представляете, работая над переводами?

Александра Борисенко (А. Б.): Это интересный вопрос. Недавно я провела опрос в Фейсбуке — вернее, пять опросов: переводчиков, читателей, редакторов, издателей и критиков. Переводчиков я, в частности, спросила, как они представляют читателя. Большинство ответило, что они или вообще не думают о читателе, либо представляют самих себя, только без знания языка. Я соглашусь с такой оценкой — ориентируешься скорее на свое ощущение языка и текста, на свое понимание и восприятие.

Но есть исключение: это комментарии, сноски и вообще оценка понятности (использование специальных терминов, слов, еще не вполне вошедших в язык и так далее). В этом мы ориентируемся на наших родителей, то есть на техническую интеллигенцию, людей читающих, образованных, но не знающих языка. Иногда спрашиваем у них, понятна ли та или иная фраза, нужна ли сноска. Вообще, наши мамы — первые наши читатели и редакторы (довольно строгие и внимательные).

— Что для вас самое сложное в переводе?

Виктор Сонькин (В. С.): Наверное, то, что нельзя измерить никакими инструментами: личный стиль автора, например.

— Можно ли плохим переводом испортить судьбу книги? Или в наше время это невозможно? И были ли такие случаи в истории?

А. Б.: Это не очень понятно. Мы, например, долго считали, что блистательный роман американской писательницы Хелен ДеВитт «Последний самурай» остался незамеченным в России из-за чудовищного перевода Н. Рейн. Но потом его хорошо перевела Анастасия Грызунова, и все равно никто его толком не заметил.

«Сэйерс и сама училась в Оксфорде, в ее романах много всякой литературной игры — скрытых цитат, аллюзий, не всем понятных шуток. Все это пропало в первых послеперестроечных переводах». Фото e-libra.ru

— Работая много лет над переводами, вы наверняка поняли какие-то ключевые мировоззренческие различия в мышлении англоязычного и русскоязычного человека, которые закладывает именно язык. Можете поделиться своими наблюдениями?

В. С.: На мой взгляд, вещи, связанные непосредственно с языком — это в случае развитых языков с богатой литературной традицией, каковы английский и русский (понятно, что русский существенно младше и все такое), дело довольно поверхностное. Но в среднем американский автор/герой/читатель, например, обращает больше внимания на стороны света и скорее скажет «я пошел на восток», чем «направо». Нам кажется — нет ничего плохого в том, чтобы это сохранить в переводе, чтобы эта разница мышления была видна — как Валерий Брюсов в переводе «Энеиды» сохранял «ось» там, где доместицирующий переводчик сказал бы «небосвод» — потому что шарообразное небо вокруг оси и небо на купольной поверхности небосвода — это две разные картины мира.

А. Б.: Мне очень нравится, когда при возможности сохраняют иностранные идиомы, вместо того, чтобы искать русский эквивалент. «От любопытства кошка умерла» не то же самое, что «Любопытной Варваре нос оторвали».

— Вы перевели много детективов, в особенности британских. Ольга Дробот в интервью нам недавно сказала, что в 90-е годы детектив в России стал очень популярен, поскольку в СССР его не переводили. Сейчас такая литература пользуется спросом? И кого из малоизвестных авторов детективов вы порекомендовали бы нашим читателям?

А. Б.: Конечно, детектив всегда пользовался успехом и сейчас тоже. В советское время была серия «Зарубежный детектив», очень удачная, но, действительно, детективов переводили мало. В 90-е хлынул поток жанровой литературы, но часто она выходила в очень небрежных переводах.

В частности, от этого пострадала Дороти Л. Сэйерс — в свое время в Англии она была так же знаменита, как Агата Кристи; в ее детективах расследование ведет сыщик Питер Уимзи, аристократ с университетским образованием. Сэйерс и сама училась в Оксфорде, в ее романах много всякой литературной игры — скрытых цитат, аллюзий, не всем понятных шуток. Все это пропало в первых послеперестроечных переводах. Сэйерс принадлежит ко второму золотому веку британского детектива — это период между двумя мировыми войнами.

Пожалуй, английский детектив у нас ассоциируется в первую очередь с Конан Дойлом, а во вторую именно с этим периодом, когда в моде была интеллектуальная игра, несколько ироничная интонация, убийство в аристократическом обществе, в особняке, занесенном снегом. В двадцатых годах английские авторы детективов создали свой клуб, куда нелегко было попасть. Почти все они были очень образованными людьми, презирали дешевые триллеры, превозносили сложные логические ребусы. Мы с участниками семинара выпустили антологию «Только не дворецкий», где как раз представлен этот извод английского детектива. И еще мы издали четырехтомник Сэйерс с комментариями (и то и другое — в нашем любимом издательстве Corpus).

«Публикация моего перевода повести «Мэри Поппинс в Вишневом переулке» была первым непиратским изданием Памелы Трэверс в нашей стране. Я встречалась в Лондоне с агентом Трэверс, Аней Корлесс, и та сказала мне, что Памела Трэверс понятия не имела о своей популярности в России». Фото izbrannoe.com

«Мой перевод «Мэри Поппинс в Вишневом переулке» был первым непиратским изданием Трэверс в нашей стране»

— Александра, вы переводили всем известную «Мэри Поппинс». Расскажите о работе над этой книгой.

А. Б.: Всем известную Мэри Поппинс переводил Борис Заходер. Я переводила две малоизвестные повести, которые Заходер не трогал — я думаю, потому, что они были написаны после 1973 года. В советское время это было волшебное число — СССР в 1973 году присоединился к конвенции об авторских правах, и за книги, изданные после этой даты, надо было платить. Таким образом, публикация моего перевода повести «Мэри Поппинс в Вишневом переулке» была первым непиратским изданием Памелы Трэверс в нашей стране. Я встречалась в Лондоне с агентом Трэверс, Аней Корлесс, и та сказала мне, что Памела Трэверс понятия не имела о своей популярности в России. Она была еще жива в то время, жила в доме престарелых.

Выяснилась еще одна интересная вещь. Именно пиратству мы обязаны тем, что у нас «Мэри Поппинс» вышла с великолепными иллюстрациями Калиновского. Трэверс разрешала публиковать свои сказки о Мэри Поппинс только с иллюстрациями Мэри Шепард — дочери Эрнеста Шепарда, иллюстратора Винни-Пуха. Они были подругами, и Мэри Шепард консультировалась с Памелой Трэверс, когда рисовала персонажей книги. На одной иллюстрации они летят вместе на воздушном шаре.

В той книжке, которую я переводила, впервые в России появились иллюстрации Мэри Шепард. Позже я перевела еще одну повесть и написала предисловие для толстой книжки издательства РОСМЭН «Все о Мэри Поппинс». Там тоже была смешная история: мне сказали, что мое предисловие не годится, потому что книга для девочек. Я стала судорожно вспоминать, что же такое неприличное я в нем написала. Оказалось, кто-то из менеджеров решил, что девочек огорчают даты. Ну там, «родилась в таком-то году». Мы с редактором боролись, как могли, в результате договорились, что это будет послесловие, поскольку девочки — по мысли менеджера — послесловия все равно не читают.

«Меня всегда очень интересовала античность, римская особенно; так от личного интереса я постепенно подошел к идее своего рода путеводителя — но не такого, по которому непременно надо ходить по городу, а такого, который можно читать до, после или вместо прогулок по Риму». Фото here-was-rome.com

«Античный Рим — и про нас и нашу жизнь тоже»

— Виктор, вы стали лауреатом премии «Просветитель» в номинации «Гуманитарные науки» за книгу «Здесь был Рим». Чем был продиктован ваш интерес к древнеримской культуре и чем ее изучение может быть полезно для современного читателя?

В. С.: Меня всегда очень интересовала античность, римская особенно; так от личного интереса я постепенно подошел к идее своего рода путеводителя — но не такого, по которому непременно надо ходить по городу, а такого, который можно читать до, после или вместо прогулок по Риму. А поскольку из античности (в сочетании, конечно, с христианством) выросла вся европейская (то есть наша) культура, этот интерес не чисто исторический и имеет отношение не только к древности; он и про нас и нашу жизнь тоже.

— В одном интервью на тему научно-популярной литературы вы говорите, что «в России не очень сильна традиция такого доступного разговора». Почему? И меняется ли здесь что-то?

В. С.: Меняется, и я думаю, что заслуга Дмитрия Борисовича Зимина и премии «Просветитель», которую он основал, в этом очень велика. Издательства, которые уделяют особое внимание научно-популярной литературе — Corpus, «Альпина» — делают огромное дело; у научно-популярных книг есть немало своих проблем, но в целом процесс идет в правильную сторону.

— Какие научно-популярные книги вы порекомендовали бы прочитать нашим читателям в обязательном порядке?

В. С.: Проще всего посмотреть на короткие списки премии «Просветитель» последних лет и выбрать оттуда то, что именно вам интересно (потому что ваше мнение может не совпасть со мнением жюри). А из переводных книг смотреть на то, что выпускают «Альпина» и Corpus и еще ряд издательств.

«Ее герой – реальное историческое лицо, военный врач-реформатор, дуэлянт, выдающийся хирург, первым сделавший кесарево сечение так, что и мать, и ребенок выжили. Когда он умер, оказалось, что на самом деле он был женщиной». Фото wikipedia.org

«Когда он умер, оказалось, что на самом деле он был женщиной»

— Над чем вы сейчас работаете?

А.Б.: Если говорить о переводах, то сейчас мы заканчиваем редактировать перевод замечательного романа, который перевели 10 лет назад — тогда он не вышел по техническим причинам. Это «Джеймс Миранда Барри» британской писательницы Патрисии Данкер, ее герой — реальное историческое лицо, военный врач-реформатор, дуэлянт, выдающийся хирург, первым сделавший кесарево сечение так, что и мать, и ребенок выжили. Когда он умер, оказалось, что на самом деле он был женщиной. Роман, конечно, не документальный, а художественный, там много вымысла, но основные факты биографии Барри достоверны.

Еще мы заканчиваем переводить роман Джулиана Барнса Before She Met Me (рабочее название «До нашей встречи»). Это старый роман, он уже переводился, но «Азбука» заказала новый перевод. Мы вообще очень любим книги Барнса, и счастливы, когда удается перевести какую-то из его книг. Кроме того, он с необыкновенным терпением отвечает на вопросы переводчиков, в чем мы убедились, когда переводили его роман «Попугай Флобера».

Еще мы со студентами МГУ работаем над антологией подростковой британской литературы конца XIX — начала XX века, в основном это будет школьная повесть. У нас этот жанр мало известен. Именно поэтому, в частности, так трудно было переводить школьные термины в «Гарри Поттере» — house, например, это вовсе не «факультет», по смыслу это скорее общежитие, но и это неточно. Устоявшегося перевода нет. Мне больше всего нравился вариант «башня» применительно к Хогвартсу.

Кроме того, мы ведем мастерские в CWS, и там у нас есть продолжающая группа, с ними мы будем переводить образчики расследовательской журналистики XIX века. Еще у нас есть семинар в Лондоне, с которым мы переводим на английский очень короткую прозу.

В. С.: Кроме того, я работаю над научно-популярной (или, скажем, «развлекательной»?) книжкой, но об этом пока говорить рановато.

А. Б.: А я пишу (очень медленно!) книгу о переводе для издательства МИФ. Это, конечно, будет не учебник — потому что непонятно, как может выглядеть учебник по переводу — но некоторое пособие для начинающих и любопытствующих.