«Я хотел служить Татарстану, и у меня получилось»
«Реальное время» публикует интервью с Тимуром Акуловым
В среду 2 мая умер Тимур Акулов — экс-депутат Госдумы, бывший советник президента Татарстана по международным вопросам, который 20 лет отвечал за внешние связи республики. «Реальное время» публикует интервью с Акуловым, в котором он рассказывает о конфликте с прошлым руководством МИДа, о разнице между Минтимером Шаймиевым и Рустамом Миннихановым и о том, как Татарстан становился полноправным участником международных отношений.
«Ситуация изменилась. Нам надо будет заниматься международной политикой»
— Как вы попали в аппарат президента, с чего началось создание департамента внешних связей в новой республике?
— Честно говоря, получилось совершенно случайно. Дело в том, что я только-только вернулся из-за границы, где я работал в Йемене. Я работал преподавателем в Институте социальных наук — преподавал там, извините, научный коммунизм и социальную политику. Это был такой специальный институт, как у нас партийная школа. Спустя три года вернулся сюда [в Россию] — развалилось все. Пришел на кафедру, на первую лекцию, смотрю — никому это уже не интересно. Ребятам в глаза смотришь — видно же сразу.
Через пару дней случайно вышел из главного здания университета, стоял с кем-то, разговаривал, проходит мимо Василий Николаевич Лихачев. Я же не знал, что он уже вице-президент Татарстана. Ну оторвался от реальной жизни. А мы с ним были знакомы также по университету. Он поздоровался, спрашивает: «Ты что, вернулся? Ну, зайди ко мне», — садится в «Волгу» и уезжает. Я своему товарищу, с которым стоял, говорю: «А это что такое было?» Он говорит: «Ты что? Он же вице-президент».
На следующий день я пошел к нему. Он начал говорить: «Ситуация изменилась — нам надо будет заниматься международной политикой». Я говорю: «Василий Николаевич, какая международная политика? Я работал с ЦК, я прекрасно понимаю, что международной политикой занимается только МИД Российской Федерации». Потому что никому не дано — ни Беларуси, ни Украине, которые обе входят в ООН. Все выполняют только представительские функции или протокольные обязательства. Лихачев отвечает: «Нет, все изменилось. Мы будем теперь налаживать международные связи для Республики Татарстан. Единственное — надо тебе зайти к Шаймиеву и поговорить с ним».
Честно говоря, я немножко был напряжен. Думал: елки-палки, тот же самый обкомовский секретарь, с которыми я сталкивался, когда в ЦК работал. Я сопровождал генеральных секретарей арабских коммунистических партий, ездил с ними по Советскому Союзу, и знал, что они из себя представляют.
Я зашел к Шаймиеву. Он говорит: «На 5 минут зайди, возьмем тебя в аппарат [президента] референтом». Я пришел, и в итоге мы с ним почти час сидели, разговаривали. Смотрю — вполне адекватный человек, совершенно другой, никакой не первый секретарь обкома, нормальный, с пониманием относящийся.
На следующий день пошел в отдел кадров, пишу заявление, прошу принять меня референтом в аппарат президента, все написал, отдаю. Сотрудница посмотрела: «Неправильно написано. Идите к Лихачеву». Захожу к Василию Николаевичу, говорю: «Василий Николаевич, что-то мне непонятно, меня к вам сотрудница послала обратно». Лихачев отвечает, что я неправильно написал. «А что я должен был написать?». «То, что ты идешь не ко мне референтом, а советником Шаймиева». То есть, Шаймиев принял такое решение, а для меня это было немножко, скажем так, удивительно, я пришел, сел и я не знаю, что делать. Потому что я прекрасно понимал, что никто из МИДа Российской Федерации не разрешит нам эти прямые отношения с какими-то странами.
Практически месяц я просидел, просмотрел все по документам, что можно было. Поехал в Москву, пошел по своим старым цэковским ребятам, которые в международном отделе работали. Зашел к Сергею Быхалову — он был тогда старшим референтом, по-моему, международного отдела. Говорю: «Серега, у тебя кто-нибудь есть из послов таких адекватных, с которыми можно разговаривать?». Он говорит: «Ты знаешь, появился здесь недавно посол Лиги арабских государств Мухаммед Доро. Вот он пока ничего не знает. Иди к нему».
Я пошел к нему. Почитал его биографию — что он, чем интересуется. Он меня принял, и я ему говорю: «Слушай, приезжай в Казань». Он посмотрел, говорит: «Давай». Я говорю: «Что «давай?» Давай сегодня прямо полетим». Боялся, что он начнет консультироваться с МИДом, а ему скажут: «Нет, Татарстан — это отрезанный кусок, мы с ними сейчас боремся и все прочее». Он говорит: «Нет, сегодня не могу. Завтра полечу».
Назавтра он действительно прилетел. И это был первый посол, который прилетел в Татарстан. Мы его хорошо приняли, все было хорошо. Разъяснили ситуацию. И знаете, он потом собрал всех арабских послов и рассказал о Татарстане. Рассказал, что все нормально, нормальная республика и политика у них не такая, как в печати пишут, они говорят о суверенитете, они не говорят об отделении. В общем, разъяснил ситуацию. Это сыграло большую роль.
Из тех, с кем я работал, прежде всего запомнился Хакимов Рафаэль Сибгатович, с которым мы тоже работали в университете. Мы в аппарате с ним пили чай и [работали] на его принтере, — знаете, допотопный такой.
«Школа, которая была в Советском Союзе, делала людей профессионалами»
— Вы можете какое-то главное качество сотрудников аппарата того времени выделить?
— Главное качество — ответственный подход к своим обязанностям. Это меня, конечно, дисциплинировало, потому что я видел, как люди относятся к своим обязанностям. Все, вплоть до референтов, были люди не случайные, не пришедшие с улицы, а люди с опытом. Может быть, комсомольской работы, может быть, партийной работы. На мой взгляд, та школа, которая была в Советском Союзе, — сначала комсомол, потом партия — людей делала профессионалами.
— Насколько я понимаю, тогда очень многие вещи были в новинку — например, та же международная политика. Как искали пути, где находили информацию?
— Справочников не было. По-моему, Конфуций сказал — не дай бог вам жить в эпоху перемен. Но я порадовался, что как раз в эту эпоху перемен мне пришлось, так сказать, начинать свою трудовую жизнь. Я могу сказать, что я проработал 20 лет у Шаймиева и один год у [Рустама] Минниханова. Я считаю, это мои самые счастливые годы. И понимаете, в чем дело? Это, наверное, крамольная мысль, но я могу сказать, что на моих глазах рос Шаймиев. На начальном этапе он был, да, действительно, первым секретарем обкома. Ждал указаний, может быть — я не знаю, — указаний из Москвы, что-то такое. А потом своя позиция у него уже сформировалась.
— Первым, скажем так, знаковым визитом [Шаймиева] был, по-моему, 1991 или 1992 год.
—1992 год, в Турцию.
— Как эти визиты выстраивались?
— Я могу сказать: поездка в Турцию — это была идея президента. Он говорит: «Давай слетаем в Турцию». Потому что мы там «Татурос» открывали, совместное предприятие. Он попросил: «Съезди, посмотри, кто это такой — человек, который хочет открывать совместное предприятие, достоин ли, стоит ли с ним встречаться». Я туда полетел. И дальше все приходило совершенно спонтанно. Прилетел и встретился с советником Тургута Озала — тогда был президент Турции. Я с ним [с советником] переговорил. Очень адекватный человек оказался. А потом, что-то мне ударило в голову, и я говорю: «Слушай, а когда наш президент прилетит, можем встретиться с вашим?». Советник отвечает, что прежде встречи с президентом нужно к премьер-министру. Я был несколько ошарашен, и первая мысль у меня была — позвонить Чернышеву (тогда был посол в Турции) и сказать, что мне предлагают встретиться. А потом думаю — ну, хулиганим уже, надо хулиганить до конца. И на следующий день я встретился с Сулейманом Демирелем, тогда премьер-министром Турции. Мы с ним долго очень разговаривали. Он и предложил договориться с Тургутом Озалом.
По возвращении в Казань Шаймиев принял решение, что нужно лететь. Ну, когда уж президент прилетел, пришлось встречаться и с послом Российской Федерации, Альбертом Чернышевым, и раскрывать карты.
Встретились с премьером Турции, а потом на 15 минут была назначена встреча с президентом, Тургутом Озалом. Мы побеседовали, все нормально, но опять-таки, тут сыграло или человеческое достоинство, или, как говорят, харизма Минтимера Шариповича — неожиданно вместо 15 минут просидели чуть ли не полтора часа, потом Тургут пошел нас провожать.
«Это был период партизанщины»
Для чего мне все эти встречи нужны были? Для того, чтобы потом в прессе и везде сказать: «Вот, Шаймиев приехал в Турцию, его первые лица встретили». После этого легче будет разговаривать и с другими послами, и с другими странами. Чтобы потом эти люди тоже приезжали и не боялись. Это был период партизанщины. Я совершенно точно знал, что мы делаем правильно, идем правильным путем.
— Насколько я понимаю, очень значимым для Татарстана был визит президента США и выступление Минтимера Шариповича в Гарварде?
— Да, это была большая победа. Мы полетели в США, потому что у нас начали завязываться отношения с этой страной. ТАИФ создали, потом «Пионер» сюда пришел, потом еще [компании] заходили.
Тогда, по-моему, Томас Пикеринг уже был послом, я приехал к нему, говорю: так и так, мы летим в Штаты, а можно мы в Гарварде выступим? Он удивился, отвечает: «Ну, Гарвард это ты знаешь, что? Это уровень». Я отвечаю, что хотим разъяснить нашу политику, что происходит вообще в Российской Федерации, нашу позицию по отношению к переустройству федеративному. Тогда ведь новая политическая система практически создавалась. Через неделю Пикеринг встретился со мной, с Шаймиевым и договорился с Гарвардом.
Со страхом я заходил в аудиторию. Смотрю — народ есть. Пустые места были какие-то, и тут Шаймиев начал выступать. Я смотрю — зал постепенно заполняется, заполняется, заполняется. Смотрю, уже и на лесенке сидят студенты. И знаете? У меня до сих пор мурашки по коже идут, когда весь зал встал и, стоя, начал аплодировать президенту. Это была большая победа. И пиаровская акция, которая нам обошлась в ноль долларов. Мы не тратили деньги для того, чтоб раскручивать себя по телевидению, по радио. Вот эта живая беседа со студентами — она, конечно, была большой победой для Татарстана и лично для Шаймиева.
«Примаков с пониманием ко всему относился»
— 2005 год, год тысячелетия Казани — это был год, скажем так, огромного внимания к столице республики. Как готовились к этому мероприятию с точки зрения внешних связей?
— Работы было очень много. И я могу сказать, что огромное спасибо — тогда стал секретарь МИДа Лощинин Валерий. [Сергей] Лавров уже был, да, министром? Лавров уже был. Карасин уже был замминистра. Они очень сильно помогали. Примаков пришел, который с пониманием ко всему относился. Начиная с Примакова у нас сложились очень хорошие взаимоотношения с МИДом. Я просто звонил и говорил: «Ребята, мы приняли вот такое решение». Единственное, что Примаков мне сказал: «Ты докладывай, что вы там делаете. Не партизаньте больше».
«Начиная с Примакова у нас сложились очень хорошие взаимоотношения с МИДом. Я просто звонил и говорил: «Ребята, мы приняли вот такое решение». Фото Михаила Козловского
И соглашение, которое мы подписывали потом с Азербайджаном, со всеми другими странами, мы отсылали в МИД, в правовое управление. Они там в случае необходимости правили. Визировали и присылали нам уже готовый документ, который мы спокойно подписывали.
В то время у нас как раз был взрыв приезда сюда послов. Очень большое значение имел тогда визит послов, аккредитованных в Российскую Федерацию, в Татарстан. Целый поезд приехал! Здесь в Татарстане, конечно, был фурор. Это нужно было все делать, организовывать. Но это привело к тому, что приехали и все руководители, первые лица государств, и бывшего Советского Союза, и из других стран.
— Многие из приезжих говорят, что в Татарстане на официальном уровне очень хорошо принимают, прямо оказывают гостеприимнейший прием. Откуда это, по-вашему, заложилось — национальная черта?
— Это распоряжение Шаймиева.
— То есть прямое распоряжение «быть гостеприимными»?
— Прямое распоряжение — «принять по полной программе». В 2005 году, когда был создан департамент внешних связей, это, конечно, очень сильно помогло, потому что практически все визиты готовились на высочайшем уровне. Гости приезжали, удивлялись и говорили: «Откуда вы все эти тонкости знаете?». Но это же не из головы берется. Это огромное количество документов, которые изучались, огромное количество работы.
Мы планировали как минимум на два года вперед. Визиты президента начинали готовить за 6—8 месяцев. Каждый визит президента. Я практически 20 лет в самолете прожил. Иногда бывало таким образом: вечером прилетел, утром пошел на работу, часов до пяти отработал, потом опять самолет и уже улетел в другую страну. Скажем так, это не просто «созвонились — и президент поехал». Такого не бывает, потому что много структур, которые курируют работу первых лиц. С ними надо договориться, с каждым встретиться, с каждым переговорить. И каждому доказать, что прилетает первое лицо.
Идеи, направления откуда исходили? Из кабинета министров, из знания, что интересно нашей промышленности, нашим предпринимателям. Ведь что такое визит президента? Это не просто поехал, посидели-покушали. Это как раз тот момент, когда открываются двери перед нашими промышленниками. Самая главная задача была именно в этом. Чтобы дать политическую крышу всем экономическим проектам, которые подготовил кабинет министров Республики Татарстан.
«Мы планировали как минимум на два года вперед. Визиты президента начинали готовить за 6—8 месяцев. Каждый визит президента. Я практически 20 лет в самолете прожил». Фото Михаила Козловского
Мы всегда отталкивались только от того, что интересно республике, что интересно вертолетному заводу, что интересно «Казаньоргсинтезу»… Поэтому, когда президент летал, набирали команду — летели люди, которые были заинтересованы, чтобы получить политическое добро с той стороны у первого лица. Они прилетали, и там сразу открывались двери. И предприниматели той страны, куда летал президент, понимали: наше первое лицо дает нам команду — работайте с Татарстаном. Вот это был тот краеугольный камень, на котором строилась международная жизнь нашей республики.
«В департаменте внешних связей ни одного блатного не было»
— Исходя из этих достаточно сложных схем — по-вашему, каким должен быть сотрудник аппарата президента?
— Когда утверждалось положение о департаменте внешних связей, я специально внес положение, что в департаменте имеет право работать человек, знающий два иностранных языка. Второе — что у него должен быть стаж работы не менее трех лет по специальности. Минтимер Шарипович мне сказал: «Зачем ты это вписал?» Я говорю: «Чтобы блатных не брать на работу». И, действительно, когда объявили, что будет создаваться департамент внешней связи, начались звонки отовсюду: «Хороший парень, да возьми ты его». «Я возьму. А языки какие знает?» «Татарский и русский». Ну, татарский и русский — пускай здесь отдыхает.
Это сильно помогло. Первый состав департамента внешних связей — не на мой взгляд, а совершенно точно — были ребята высокопрофессиональные. Несмотря на то, что, например, у них не было образования специального, скажем там, МГИМО окончил или Ленинградский университет. У меня и физики работали, и лирики. Все зависит от того, насколько человек работоспособен. Это раз. Насколько он инициативен и понимает, что он делает — два. И насколько он не будет меня загружать работой. Три критерия. Мне самое главное, чтобы человек сам принимал решения, приходил ко мне с готовым решением и мы его обсуждали. Вот основные требования, которые предъявлялись всем сотрудникам департамента внешних связей.
— 2006 год. Если я правильно помню, аппарат тогда очень сильно увеличился, усложнился. Как вы тогда работали в новых условиях?
— У меня департамент в тот момент до 56 человек увеличился. Но в течение шести месяцев опять стало 24 человека. Потому что я постепенно избавлялся от некоторых… Просто приходил и говорил: «Зайди. Ты знаешь, ну не тянешь ты. Давай, мы будем искать тебе другую работу?» Шаймиев тогда еще говорил, что все борются за то, чтобы увеличить аппарат, а я все время сокращаю и сокращаю.
Меня, например, все время ругали за то, что я не провожу совещания. За 20 лет если два раза провел совещания с департаментом в полном составе, и то, это были какие-то праздничные встречи. Знаете, перед Новым годом.
— А как вы обходились?
— Я не считаю это необходимым. На совещании мы сидим, 20 человек передо мной, я ставлю задачу одному. А эти 19 что делают? Что они сидят-то? Кому они нужны? Только индивидуальный подход. Я в течение дня десять человек, например, выслушивал и с ними разговаривал один на один. Надо поругать — один на один. Надо похвалить — один на один. Мне кажется, это оправданная практика. А совещания я сам всю жизнь ненавижу, поэтому если есть возможность не ходить на какие-то совещания, я с удовольствием это делаю.
«Меня Шаймиев называл «арабом», потому что до принятия решения мне нужно было три источника информации. Только после этого я мог принять решение». Фото Михаила Козловского
— Раз уж мы затронули стиль управления, то можно узнать — какова разница между стилями у Шаймиева и Минниханова?
— Скажем так, с Минтимером Шариповичем мне легче было работать. Как-то мы понимали друг друга. А Минниханов человек совершенно иного склада ума, очень энергичный. Я понял, что я уже не тяну этот темп, который Минниханов задает своим сотрудникам. Мне 59 лет, тяжело вынести. Не успеваю принимать решения. Меня Шаймиев называл «арабом», потому что до принятия решения мне нужно было три источника информации. Только после этого я мог принять решение. А с Миннихановым нужно мгновенное принятие решения и быстро его надо воплотить в жизнь.
— Вы почти 30 лет посвятили государству, государственной службе. Что вас настолько держит в этой сфере? Почему именно ее выбрали для себя?
— Вы знаете, наверное, это пафосно прозвучит, но, видимо, это у меня из детства. Мама у меня — Терегулова Хаян Халевина. С детства она, видимо, заложила: первое — это то, что я татарин. Почему-то всю жизнь я считал, что должен жить в Татарстане и работать на Татарстан. Я всегда хотел служить Татарстану. И у меня получилось.