Метафоры Рафаэля Хакимова: сетевые тролли, сказочный пантюркизм и кризис жанра

Метафора как сжатие языка

Как бы ни различались по содержанию миф и повседневный язык, им обоим свойственно метафорическое мышление. Метафора — это перенос названия с одного предмета или явления действительности на другой на основе их сходства в каком-либо отношении или по контрасту. Мы говорим, у человека золотые руки, имея в виду его мастерство. «Серебряный дождь» указывает на сходство дождя с серебряными каплями или ювелирными украшениями. Выражение «Время — деньги» указывает на время как ограниченный ресурс.

В современной культуре понятие труда связывается со временем, затрачиваемым на его выполнение, а время подлежит точному количественному измерению, труд людей обычно оплачивается согласно затраченному времени — по часам, неделям, месяцам. Существуют культуры, где время осмысливается в других категориях. Эванс-Причард пишет о нуэрах: «Хотя я и говорил о времени и о единицах времени, у нуэров нет термина, эквивалентного слову «время» в европейских языках, и поэтому они не могут, как мы, говорить о времени как о чем-то реально существующем, о том, что оно проходит, что его можно зря расходовать, что его можно экономить и т.п. … Они выражают время главным образом через саму деятельность, которая, как правило, носит неторопливый характер. События идут в логическом порядке, но они не контролируются какой-либо абстрактной системой, ибо не существует никаких автономных точек отсчета времени, с которыми точно совпадала бы их деятельность» (Эванс-Причард). Нуэрам намного легче думать категориями различных видов деятельности (сезон дождей, время доения коров и т.д.), категориями социальной структуры и структурных различий, чем понятием о чистых единицах. Если даже им подарить швейцарские часы, то они их будут носить как украшение. «Насколько неглубоко представление нуэров о времени можно судить по тому факту, что дерево, под которым зародилось человечество, все еще стояло несколько лет назад в западной части их страны». Для многих народов шкала времени зависит от его значения для человека.

«Эванс-Причард пишет о нуэрах: «Хотя я и говорил о времени и о единицах времени, у нуэров нет термина, эквивалентного слову «время» в европейских языках». Фото en.wikipedia.org

Метафора предполагает определенный культурный фон, помогающий понять смысл соединения разных вещей в одном предложении. Водитель маршрутного такси повесил объявление: «Все зайцы — козлы!». Для иностранца, изучающего русский язык, смысл фразы непонятен. Для российского жителя все прозрачно.

Благодаря метафоре речь спрессовывается, поскольку исключаются дополнительные поясняющие слова. Современная эпоха с ее скоростями требует экономии языка, это возможно благодаря символу и метафоре. «Когда мы используем метафору, у нас присутствуют две мысли о двух различных вещах, причем эти мысли взаимодействуют между собой внутри одного-единственного слова или выражения, чье значение как раз и есть результат этого взаимодействия» (А. Ричардс). В основе метафоры, как и символа, лежит образ — источник основных семиотических понятий. Выбор метафоры помогает поиску сущности.

В метафоре сохраняется целостность образа, который может отойти на задний план, но не исчезнуть. Символ ведет себя иначе, он может упрощаться, сохранив отдельный признак образа — его цвет, форму, положение в пространстве. Так появляются государственные или корпоративные символы (цвет флага, крест, полумесяц и т.д.). Символ, возвышаясь, приобретает власть над человеком, диктует модель поведения, консолидирует сообщество.

Метафора и символ не инструментальны, как не инструментален образ. Ими нельзя отдать приказ или взять на себя обязательство. Это отличает их от знака. При помощи знаков общаются и регулируют межличностные отношения. Знак — орудие в руках человека. Законодательство требует однозначных решений, поэтому не прибегает к метафоре, как и военные приказы, деловые соглашения, резолюции, всевозможные требования, правила безопасности, медицинские рекомендации, указы и т.д.

Рационалисты считают, что метафора недопустима в науке. Однако ученые нередко прибегают к метафоре для объяснения сложных явлений. Ницше считал, что познание в принципе метафорично: «Что такое истина? Движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов, — короче, сумма человеческих отношений...; истины — иллюзии, о которых позабыли, что они таковы, метафоры, которые уже истрепались и стали чувственно бессильными» (Ф. Ницше). Эрнст Кассирер различал два вида ментальной деятельности: метафорическое и логическое мышление. «Метафору в общем смысле следует рассматривать не как определенное явление речи, а как одно из конститутивных условий существования языка» (Э.Кассирер). Метафора не только формирует представление об объекте, она также предопределяет способ и стиль мышления о нем. Особая роль в этом принадлежит ключевым метафорам, задающим аналогии и ассоциации между разными системами понятий и порождающим более частные метафоры.

Метафора имеет в науке два разных употребления. Когда ученый открывает дотоле неизвестное явление, то есть когда он создает новое понятие, он должен его назвать. Поскольку совершенно новое слово ничего не говорило бы носителям языка, он вынужден пользоваться существующим лексиконом, в котором за каждым словом уже закреплено значение. Чтобы быть понятым, ученый выбирает такое слово, значение которого способно навести на новое понятие. Термин приобретает новое значение через посредство старого, которое за ним сохраняется. «Приспосабливая старые слова к выполнению новых функций, мы получаем огромную экономию лексических средств языка и используем свои устоявшиеся привычки в процессе создания новых переносных значений. Метафора пронизывает почти всю речь; даже в текстах, далеких от художественных, очень трудно отыскать фрагменты, которые понимались бы только буквально и не содержали бы свежих или уже стертых метафор» (Н. Гудмен). Благодаря метафоре символы могут использоваться экономно и творчески.

Симуляция бытия

«Виртуальное» ворвалось в нашу жизнь самым неожиданным образом и в течение одного поколения приобрело значение, не менее важное, нежели актуальное. Именно пара виртуальное/актуальное исчерпывающе описывает развертывание Бытия.

Человек, чем дальше, тем больше отдаляется от реальности и уходит в виртуальный мир, который в чем-то копирует, а в чем-то симулирует физическое бытие. Симулировать — значит делать вид, что имеешь то, чего нет на самом деле. На этом основании возникают симулякры — имитация несуществующего (Ж. Бодрийяр).

«В России торжествует власть симулякров. Выборы — голосование за отобранных кандидатов. Оппозиция существует в двух видах: системная и несистемная». Фото Максима Платонова

Наше время — эпоха тотальной симуляции. В России торжествует власть симулякров. Выборы — голосование за отобранных кандидатов. Оппозиция существует в двух видах: системная и несистемная. Системная оппозиция — правильная, не выходящая за рамки дозволенного. Несистемную нужно гноить. Демократия — управляемая. Конституция нужна для украшения официальных речей, законы нужны для осуждения неугодных. Воровство называется эффективным бизнесом. Честный человек — наивный лох. Вместо комментаторов и аналитиков в электронных СМИ появились системные «тролли», заполнившие информационное пространство вульгаризмами и пошлостью.

Имитация большой политики в интересах узкого круга людей не решает ни социальных, ни экономических проблем, загоняя российское общество в тупик. Идеологи разжигают патриотизм в отсутствие войны и реальных врагов. Все это приводит к расцвету шовинизма и поиску врагов среди нерусских народов, якобы мешающих развитию русского языка и культуры.

Наука превратилась в «распил» бюджетных денег. Общественные дисциплины стали симуляцией исследований. Из того, что пишется, воплотить в жизнь ничего невозможно. Публикуются авторские фантазии, претендующие на гениальность. Профессура представляет действительность такой, какой они ее воображают, а жизнь в это время протекает по-своему. Учебники списаны с западных трудов, не знающих российской действительности. Слепота политологов граничит с детской наивностью. Они учат молодежь, опираясь на свои фантазии и предположения.

Сегодня принято ругать все американское и издеваться над Европой. Так что не самое удачное время для расхваливания чего-то западного. Однако ведущие американские университеты берут на работу бывших министров, государственных деятелей, конгрессменов. Порой эти бывшие деятели читают довольно скучные лекции. Но в их скукоте есть одна позитивная черта — они знают, как на самом деле устроена жизнь. Они молодому поколению передают накопленные навыки для наращивания опыта, а не разрушения всего предыдущего. У нас же на работу в госструктуры приходят или не пригодные к жизни молодые люди с большими амбициями, или же революционеры, готовые заново, с чистого листа, писать историю, при этом гордо взирающие на «стариканов». Система университетской подготовки и подбор кадров для работы в госструктурах никак не коррелируют.

Научные конференции превратились в имитацию, мероприятия проводят для отчетности. Диссертации стали симулякрами, монографии — сводом цитат. Их практически никто не читает, найдется десяток друзей, кого автор просит высказаться.

«Научные конференции превратились в имитацию, мероприятия проводят для отчетности. Диссертации стали симулякрами, монографии — сводом цитат». Фото Олега Тихонова

Виртуальный и воображаемый миры захватывают умственное пространство и время. Различие между действительностью и знаками стирается, все превращается в симулякр — копию, изображающую что-то, либо вовсе не имеющее оригинала в реальности, либо со временем его утратившее. Весь человеческий опыт — это симуляция реальности. Более того, эти симулякры не только не являются отражениями реальности, они даже не обманчивые отражения, не являются копиями, подделками. Ничто из существующей реальности больше не соответствует нашему текущему пониманию действительности.

Симуляция создает новую реальность в виде «маски», за которой может стоять еще одна маска. Вместе с симулякрами мы входим в мир масок. Не только Бытие порождает разнообразные формы, но и сами «маски» становятся фактором создания Бытия. Мир симулякров — это видимость упорядочения хаоса. Жиль Делёз его называет гиперреальностью.

Речь идет о замене реального Бытия знаками реального, его операционным дубликатом, знаковой машиной. Общество стало настолько насыщено симулякрами, искусственными конструкциями, что всякий смысл Бытия оказался незначительным. «Сегодня абстракция — это больше не абстракция карты, дубликата, зеркала или концепта. Симуляция — это больше не симуляция территории, референтного существа, субстанции. Она есть порождение моделями реального, лишенного происхождения и реальности: гиперреального (Ж. Бодрийяр). Для Бодрийяра симулякр — злой демон. Переход от знаков, которые маскируют что-либо, к знакам, за которыми ничего нет, означает решительный поворот. Первое еще предполагает поиск истины. Второе ознаменовывает эру симулякров и симуляций, там нет суждения, отделяющих правду от лжи, реальное от искусственного. «Истина» создается искусственно. Образ взял верх над реальностью, навязывает реальности свою логику. Результат — поглощение реальности ирреальностью, искусственным конструктом живого Бытия. Китч, массовая культура заменяет духовность. Место настоящей культуры занимает практика манипулирования, воображаемый мир знаков, больше не обладающих смыслом. Общественные процессы стремительно выходят из-под контроля.

Одной из жертв такой трансформации оказывается история. Происходит фетишизация прошлого, а вместе с тем появляется травматическое сознание. Это характерно не только для татар, но и русских. У татар проблемы связаны с «черной легендой» (Л. Гумилев), оболгавшей историю народа. У русских травм не меньше. «Татарское иго», «татарская дань», «Куликовская битва» стали симулякрами. Один из устойчивых и значимых симулякров под названием «Киевская Русь» нейтрализовано ухудшением русско-украинских отношений. Воссоединение Украины и России в XVII веке оказалось фантазией. Донских казаков, присоединившихся во главе с Богданом Хмельницким, пытаются изобразить русскими и на этом построить идею воссоединения. Вместе с противостоянием с Украиной рухнул другой симулякр — панславянство. Со времен Столыпина травили некий «пантюркизм» и превозносили панславянство. На поверку и то и другое оказалось чистой фантазией. Немало таких исторических «крепостей» будет разрушено в ближайшее время.

«У татар проблемы связаны с «черной легендой» (Л. Гумилев), оболгавшей историю народа. У русских травм не меньше. «Татарское иго», «татарская дань», «Куликовская битва» стали симулякрами». Фото wikipedia.org (В. М. Васнецов. «Поединок Пересвета с Челубеем»)

Количество информации нарастает. Человек захлебывается в этом мутном потоке. Новые средства передачи информации не просто создают иллюзию реальности, они становятся новой реальностью. Информация воспринимается ради нее самой, точно так же, как разговор ради разговора без конечной цели. Смыслом становится поглощение информации, а не ее содержание. Поделиться информацией становится обычным функционированием.

Одновременность получения информации пользователями придает ей смысл присутствия виртуального коллектива. Большое количество разнонаправленной информации разрушает прежние смыслы, сформированные воспитанием, школой, идеологией. Информация симулирует смысл, занимаясь бесконечным ее обменом ради обмена. При этом социальное исчезает в виртуальном мире. Из системы медиа постепенно исчезают газеты, книги, телевидение. Остается интернет и соцсети.

Интернет как поле для развязных пользователей становится средством уничтожения печатного слова. Вульгарный стиль врывается в поле общения. Анонимность и троллинг подстегивают демоническое начало в человеке. Крайние выражения и радикальные взгляды находят поле для своего распространения, не имея сдерживающего фактора в виде социальных групп со своими нормами поведения. При этом реальность получает злокачественное отображение и носит вредоносный характер. Знаки и образы намекают на существование некой неопределенной реальности. Знак притворяется достоверной копией, тогда как это копия без оригинала. Символы и образы претендуют на репрезентацию чего-то реального, когда на самом деле никакой репрезентации нет, и случайные изображения лишь предполагаются теми вещами, к которым они никак не относятся.

А зачем же пишешь эту книгу, спросите вы? Для того, чтобы самому понять, куда движется мир, и переключиться в иной жанр. Наступил кризис жанра. Вместе с нашим поколением уйдет печатное письмо. Оно выйдет на нулевой уровень, и начнется его трансформация. Потребуются новые формы. Что-то будет отражать действительность, что-то — симулировать ее, а что-то — создавать новую реальность.