Военные кладбища советских солдат в Польше: помнить или забыть?

В последние годы на фоне политического противостояния стран Евросоюза и России СМИ все чаще обращаются к проблеме отношения общественности западных стран к памяти событий Второй мировой войны. Как правило, подобные сообщения носят негативный оттенок, освещая снос или перенос в глухое место памятников русскому воину и погибшим. Русские из освободителей превратились в оккупантов, память о которых должна быть стерта. Память о Второй мировой войне стала той разменной монетой, которой пытаются расплатиться с Россией некогда освобожденные ею от нацизма страны Европы. Некоторую настороженность вызывают также комментарии с российской стороны, которые, как правило, также стараются излишне политизировать вопрос. Особенно часто в этой связи упоминается Польша, где якобы подобные явления перешли из разряда единичных в массовые. И это нам кажется тем более несправедливым, что перед нами совсем иной, противоположный пример поляка, старающегося восстановить и донести до России память о погибших в той войне.

Наше обращение к этой теме закономерно. Так случилось, что на протяжении нескольких лет мы были свидетелями и посредниками необычной переписки между польским исследователем из Старгарда Ярославом Томчаком и нашим бывшим земляком Олегом Михайловичем Марутой, проживавшим в США, о лагере для советских военнопленных в Старгарде Шталаг IID. Этих людей связала публикация о О.М. Маруте (О. Марута. Ушедшее в настоящем/Комментарии Л. Сыченковой//Гасырлар Авазы — Эхо веков, 2007, № 2). Ярослав Томчак обратился тогда в редакцию «Эха веков» с просьбой помочь наладить контакт с О. Марутой, так как живых свидетелей из числа заключенных лагеря уже к тому времени, наверное, не осталось. Как оказалось, это была не только удача польского исследователя, Олег Михайлович тоже активно подключился к работе, так как теперь имел возможность восстановить память о первой зиме своего плена 1941—1942 годов, которая стала для него самой тяжелой по силе выпавших испытаний.

Олег Марута родился в 1914 году в дворянской семье в г. Тетюши Казанской губернии. Его отец в 1918 году был расстрелян как член кадетской партии. Дети остались на попечении у дяди, которого в 1938 году ждала та же участь. В 1938 году О. Марута окончил Казанский ветеринарный институт, а уже в 1939 году был призван в армию, где через полгода назначен начальником ветеринарной службы полка гаубичной артиллерии. На пятый день войны, 27 июня 1941 года, он попал в плен, в котором провел все годы войны. В середине апреля 1945 года О. Марута во время всеобщего бегства немцев от наступающих советских войск бежал из лагеря. С 1945 по 1951 годы он провел в лагерях для перемещенных лиц («Ди-Пи») в Регенсбурге и Ингольштадте (Бавария). Понимая, что о возвращении в Россию не может идти речи, в 1951 году он переехал из Германии в Венесуэлу, а затем в 1963 году в США.

Ярослав Томчак — непрофессиональный историк из Старгарда, занявшийся поисками в силу внутреннего тяготения к истории и чувства гражданского долга. Но его настойчивости, хватке и скрупулезности в сборе фактов может позавидовать настоящий специалист по истории войны. Нижеприведенная статья Томчака пошагово описывает трудности, с которыми он столкнулся в своих поисках. Поскольку материал был самостоятельно переведен автором на русский язык, мы позволили себе несколько ее отредактировать. Наиболее поразительным для нас стало осознание того, что не столько полякам, сколько нам, русским, оказалась не нужна память о погибших в лагере Шталаг IID (речь идет о первоначальном бездействии в 2014 году представительства Министерства обороны РФ по организации и ведению военно-мемориальной работы в Республике Польша; сейчас новый руководитель представительства МО РФ А. Фомичев активно содействует польской стороне).

Исследование Я. Томчака по установлению подлинной истории и увековечивание памяти советских военнопленных фашистских лагерей служит явным диссонансом на фоне антироссийской истерии, раздуваемой в Западной Европе. Такой пример человеческого подвижничества особенно ценен в наше время, когда факты об осквернении и сносе памятников советским воинам в Польше угрожают стереть память об общей боли россиян и поляков, переживших войну.

Сыченкова Лидия Алексеевна, доктор исторических наук, профессор Казанского (Приволжского) федерального университета,

Рафикова Гульнара Эрнстовна, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института татарской энциклопедии и регионоведения АН РТ.

Пропавшее кладбище советских военнопленных в Старгарде

Таких лагерей для военнопленных, как Шталаг IID в Старгарде, на территории Третьего Рейха было много. В нем содержались военнопленные практически всех армий, участвовавших в войне против гитлеровской Германии. Память о нем в той или иной степени сохранилась, но место захоронения умерших в лагере советских военнопленных было предано забвению. Местные жители не помнят о его существовании, не помнят названия. Но самой большой загадкой оставалось его местоположение. Помнить о кладбище могли только упокоившиеся — казненные, умершие от пыток и истощения военнопленные. Их лишил жизни фашистский режим Германии, но к забвению приговорили соотечественники, руководствовавшиеся одним приказом И.В. Сталина, поставившего на них клеймо изменников Родины. Память о них исчезла. Я считаю, что необходимо ее восстановить, вернуть погибшим воинскую честь и достойно похоронить. Смерть настигала людей в годы войны независимо от национальной принадлежности, их кровь одного цвета, а слезы матерей имеют одинаковое значение.

В своих поисках я опирался на базу данных ОБД «Мемориал» (www.obd-memorial.ru), разнообразные архивы, фрагменты воспоминаний, касающиеся возможного обозначения расположения мест захоронений советских военнопленных. В 2009—2013 годах я вел переписку с бывшим советским военнопленным Шталагa IID Олегом Михайловичем Марута-Сукало-Краснопольским (1914—2013), проживавшим в США. В Советской Армии он с 1940 года, служил в 490 Гаубичном артиллерийском полку 143 Стрелковой дивизии в должности военного ветеринарного врача III ранга. В плен попал уже в первые дни немецкого вторжения в Советский Союз в районе местности Новые Белице. Пленный Шталага IID и других лагерей для военнопленных с 1941 по 1945 годы. В Советский Союз после освобождения не вернулся, прожив всю жизнь в эмиграции. Знакомство с ним стало большой удачей, ведь в силу прошедшего времени найти живого свидетеля практически не представлялось возможным. Его рассказы и советы были для меня вдохновением и в значительной степени способствовали определению месторасположения этого кладбища. Благодаря его свидетельствам в качестве очевидца стала возможной реконструкция условий содержания, быта, эксплуатации и причин смертности военнопленных.

Во время Первой мировой войны в Старгарде также существовал лагерь для военнопленных, который носил название Gefangenenlager №17. Он был расположен на северной окраине города на улице Torfmoorweg — нынешняя ул. Реймонта. Объекты лагеря были расположены непосредственно за территорией нынешнего Международного военного кладбища по ул. Реймонта. Международное военное кладбище было местом последнего упокоения военнопленных этого лагеря разных национальностей из армий стран, воюющих против кайзеровской Германии стран (русских, сербов, румын). Российские военнопленные составляли большинство похороненных на этом кладбище, вследствие этого за ним закрепилось название Русского — Руссенфриедхоф (Russenfriedhof).

Лагерные порядки

Лагерь для военнопленных Шталаг IID (нем. Kriegsgefangenen Mannschaftsstammlager IID Stargard in Pommern) периода Второй мировой войны был создан на западной окраине города в конце августа — начале сентября 1939 года. До 19 октября 1939 года функционировал как временный лагерь под названием «Дулаг Л» (нем. Durchgangs Kriegsgefangenenlager L Stargard in Pommern). Он был одним из многих лагерей на территории II Военного округа Вермахта, построен на участке гарнизонного полигона (нем. Exerzier Platz) и расположен в западной части города между ул. Щецинска (нем. Stettinerstrasse) и алл. Жолнежа (нем. Scharnhorststrasse). Лагерь был предназначен для нужд военной кампании против Польши. В начальный период польские военнопленные размещались в больших палатках, единственными кирпичными объектами были столовая, лазарет, баня и общественная уборная. В последующие месяцы функционирования лагеря были построены деревянные бараки, а позже, в 1940 году, кирпичные бараки. В 1939 году в Старгарде была открыта больница для военнопленных «Криегсгефангенен Лазарет II» (нем. Кriegsgefangenen Lazarett II), известная также, как «Reserve Lazarett II». Лазарет находился на ул. Б. Лимановского (нем. Schröderstraße), в настоящее время в этом здании размещаются начальная школа №3 и гимназия №2. Караульную службу в лагере обеспечивало подразделение 980 Landesschützen-Bataillon, в разные годы подкреплявшееся подразделениями 982 и 271 Landesschützen-Bataillon (Landesschützen-Bataillon — Батальоны национальных стрелков).

С конца июня 1941 года на территорию Третьего Рейха массово начали поступать пленные из разбитых подразделений Красной Армии. В Шталаг IID первые советские военнопленные начали прибывать уже в начале осени 1941 года. Лагерь был предназначен для рядовых и младших офицеров, однако сюда поступали и интернированные мирные жители. Вновь прибывших знакомили с лагерными правилами. Основной была команда «Ахтунг» (нем. «внимание»), на которую, независимо от времени дня и ночи, пленный был обязан немедленно вскочить на ноги и стать по стойке смирно. За ее вялое исполнение следовало избиение палками. Надзиратели предупреждали пленных, что покинувшие барак ночью расстреливаются без предупреждения. Нарушение ночного затемнения грозило мгновенным огнем по бараку со всех сторожевых вышек. После такого «приветственного слова» пленных селили в деревянных бараках, стоящих на полуметровых опорах. Бараки были оборудованы деревянными двухъярусными койками (нары), бумажными матрасами, наполненными соломой или нарезанной бумагой, чугунной печкой типа «коза» в центре и ведром для экскрементов («параша»). Зимой на барак выделялось по два ведра деревянных брикетов в сутки для отопления. Немцы заботились о гигиене военнопленных, проводя регулярные уничтожения вшей. Пленные получали также мыло и зубную пасту. С немецкой педантичностью надзиратели следили за чистотой казарм и туалетов: даже за небольшой беспорядок в туалете или в бане следовали жестокие избиения.

Голодный режим

Самой большой проблемой в лагере было недостаточное питание. Мало того что паек был «голодовым», пленных грабила «лагерная полиция», набранная в основном из числа уголовного элемента. «Полицай» получал повязку на рукав и дубовую палку в руку («дубинка») и почти неограниченную власть над жизнью своих же товарищей по несчастью. Вот как описывает Олег Марута «работу» полицаев: «С первого дня пребывания в Шталаге для пленных стало очевидным, что наступила настоящая полоса голода: в баланде была только вода и брюква, а буханка солдатского хлеба выдавалась одна на десять человек, то есть 100 граммов хлеба в день. Но и эта порция не полностью доходила до пленного: бачок с «приварком», или «баландой», как пленные называли полагающийся на обед суп, дневальные под командой полицая приносили с кухни в барак. Принимал старший по бараку полицейский, вооруженный черпаком, и он вычерпывал из бачка все, что там могло появиться съедобного: картофелина, морковка или кость, в другой бачок для полицаев и их свиты. Для простых пленных оставалась только вода и брюква. Кроме всего, из общего бачка отливалось для полицаев несколько больших котелков («баянов», как их называли пленные) для последующей их продажи пленным в обмен на пайку хлеба и на какие-либо предметы, которые могли сохраниться у пленных и быть пригодными для продажи солдатам или сбыта за проволоку, в городе. Вскоре у пленных пропала последняя надежда на возможное избавление от голодной смерти в лагере».

Пребывание в Шталаге IID было, по воспоминаниям Олега Маруты, самыми страшными месяцами за время плена: «Все мысли были сосредоточены только на том, как получить что-нибудь поесть, чем можно было бы наполнить вечно пустой желудок. Чувство голода было наибольшим психическом мучением для военнопленных».

Немцы, хоть и морили советских военнопленных голодом, при этом заставляли работать сверх сил, будь то в лагере или в подчиненных ему Арбайтскомандo (Arbeitskommando). Следствием стал рост заболеваемости, резко возросла и смертность. При приеме на учет подавляющее большинство военнопленных Шталагa IID в Личной карте I (Personalkarte I) имели запись: «gesund» — здоровый, но спустя 3—4 месяца умирали. Наиболее частыми причинами смертности среди советских военнопленных являлись общее истощение организма, кишечный катар, воспаление легких, туберкулез, тиф и т. п. Наблюдались также одиночные случаи малярии. При смерти вследствие избиения надзирателями или полицаями в карте следовала запись «Todesursache unbekannt» — причина смерти неизвестна (в 1941 году таких случаев выявлено 76). Пленные умирали тихо по ночам в бараках, в Лазарете II, в Лагерревиер (Lagerrevier) и бараке 11B (Kaputkommando — специальный барак для безнадежно больных и умирающих). Случалось, что и во время «смотра» на плацу пленные умирали в строю. Что касается Арбайтскомандo, то пребывание там давало военнопленному больше шансов выжить, так как среди нанимателей часто встречались сочувствовавшие положению пленных люди. Такое счастье выпало и Олегу Маруте, который попал в Арбайтскомандo Софиенхоф (нем. Sophienhof), позволившее ему выжить.

Нашедшие покой на Новом военном кладбище

Можно предположить, что немецкое руководство лагеря не справлялось с количеством поступавших военнопленных и не имело целью их уничтожение, но это будет неправдой. Такая политика была умышленной. Только за первый месяц немцы похоронили на старом кладбище периода Первой мировой войны Руссенфриедхоф (Russenfriedhof) 120 (!) советских военнопленных. Почти сразу стало очевидным, что старое кладбище не сможет вместить всех предполагаемых умирающих. Было принято решение о создании Нового военного кладбища (Neuen Kriegsgefangenenfriedhof).

На участке гарнизонного полигона (Exerzierplatz) была выделена территория в форме круга общей площадью около 1 га. По его диаметру были посажены 20 деревьев, которые определяли его границы. Подъезд на Новое военное кладбище обеспечила старая грунтовая дорога, ведущая к расположенной на западном краю гарнизонного полигона д. Липник (нем. Lindenberg). Новое военное кладбище располагалось ровно посредине этого отрезка дороги. Дополнительно с северной стороны кладбища был проложен объезд, выходивший за кладбищем на основную дорогу.

Новое военное кладбище было предназначено для захоронения только военнопленных, но в списках погребенных встречаются также интернированные мирные жители. Захороненные военнопленные были из разных лагерей II Военного округа Вермахта. Это явилось следствием большого количества Арбайтскомандo, подведомственных Шталагy IID, личные составы которых дополнялись пленными из других лагерей. Первым похороненным на Новом военном кладбище стал рядовой Евстафий Андреевич Голицын, лагерный номер 2373, умерший 2 октября 1941 года. Здесь следует отметить, что еще весь октябрь 1941 года советских военнопленных параллельно хоронили на старом Russenfriedhof.

На Новом военном кладбище захоронения осуществлялись в течение всего периода войны. Сама процедура похорон была максимально упрощена. Каждое утро под наблюдением вахмана специальная команда военнопленных, «таща за дышло» тяжелую телегу, рассчитанную на две лошади, совершала обход бараков, из которых выносили трупы умерших ночью. Тела укладывали перед бараком, затем вахман отламывал часть персональной бирки (идентификационного жетона пленного). Потом трупы укладывали на телегу и отвозили за территорию лагеря. Согласно документам лагеря, в период с октября по декабрь 1941 года умерло 973 пленных, то есть более 300 человек в месяц! В 1942 году умерло 1077 пленных, что дает 89 умерших в месяц. Новое военное кладбище заполнялось быстрыми темпами. В 1943 году смертность начала снижаться и составила 492 человека, в том числе 26 офицеров (41 человек в месяц), в 1944 году — 129 военнопленных (10 человек в месяц). За 1945 год документации нет.

В начале 1945 года перед лицом быстро приближающей к Старгарду Красной Армии было решено эвакуировать Шталаг IID. Первый этап эвакуации начался 29 января, а следующий — 2 февраля 1945 года. С этого момента началось стирание следов Нового военного кладбища. Лагерь военнопленных Шталаг IID до момента занятия Красной Армией Старгарда использовался немцами в качестве этапа для движущихся на запад групп пленных из других лагерей. 5 марта 1945 года Старгард был отбит силами 61-й Армии (генерал П.А. Белов), 2-й Гвардейской танковой армии (генерал С.И. Богданов), а также частей 65-й Армии (генерал П.И. Батов) из состава 1-го Белорусского фронта. На территории бывшего лагеря военнопленных Шталаг IID разместились полевые госпитали Красной Армии: 131, 4717, 5139 и 4319-й Хирургические полевые подвижные госпитали, 4256 ИГ, из состава 112 Полевого эвакуационного пункта, 192 Полевой подвижной госпиталь из состава 205 Полевого эвакуационного пункта 65А. Для потребностей захоронения умерших в этих госпиталях советских солдат было устроено полевое военное кладбище, которое находилось со стороны главных въездных ворот в лагерь рядом с нынешней алл. Жолнежа. Это очень важно, поскольку показывает, что Красная Армия не использовала для этих целей территорию Нового военного кладбища.

На мой взгляд, причин забвения местоположения кладбища военнопленных несколько. Во-первых, Шталаг IID был эвакуирован и не осталось свидетелей, которые могли лично указать на месторасположение кладбища, миграция местного населения в послевоенный период, принадлежность территории военным: Рейхсверу, Вермахту, Красной Армии и Войску Польскому. Вследствие этого вход туда был затруднен или даже невозможен. После 1947 года госпитальные части Советской Армии покинули территорию Шталага IID. Район, где находилось Новое военное кладбище, был отнесен к гарнизонному полигону «Куново».

В поисках красноармейских захоронений

После войны была попытка определить положение кладбища, для чего использовались также показания бывших военнопленных этого лагеря. Предлагаемые локации были в основном довольно расплывчатым. Показания, данные польскими военнопленными Шталага IID перед Окружной комиссией по расследованию гитлеровских преступлений (отдел Щецин), определяют направление вывоза трупов так: «В 1942 и 1943 годах советские пленные увозили повозками с территории лагеря умерших своих товарищей, перевозя их по нынешней ул. Щецинской на место захоронения в поле за пределами лагеря, около деревни Липки» (Ежи Остжижек. Лагерь военнопленных Шталаг 2D в Старгарде Щецинском. Przegląd Zachodniopomorski. Tom XVI. 3/1972. S.131). На мой взгляд, использование для перевозки трупов ул. Щецинской (нем. Stettinerstrasse) следует полностью исключить. Для этих целей служила альтернативная и параллельная ей полевая дорога, ведущая непосредственно на Новое военное кладбище. Определение места захоронения на «поле», возле «села» не имеют никакого рационального обоснования.

В мемуарах Андрея Пирогова место кладбища определено так: «Прямо за забором лагеря, буквально в двадцати метрах от бараков, хоронили умерших. Советских военнопленных хоронили в братских могилах. Рыли глубокий ров, укладывали трупы в кучу друг на друга и посыпали известью. Потом укладывали второй слой, третий, а сверху снова посыпали известью и заваливали землей» (А. Пирогов. Этого забыть нельзя. Одесса, 1961. С. 137). Указанное расстояние кладбища от ограждения не может быть правильным по санитарным причинам: слишком близко к лагерю и соседство с оживленной ул. Щецинской.

Другие авторы указывают уже известное местоположение кладбища: «поля около деревни Липки» (например: G.Bojar-Fijałkowski. Losy jeńców wojennych na Pomorzu Zachodnim i w Meklemburgii 1939-1945. Warszawa 1979. S.161). До 1996 года, когда часть гарнизонного полигона рядом с местом, где предположительно находилось Новое военное кладбище, была передана как земельный участок № 123/3 Агентству военного имущества (региональному отделению Щецин) по назначению для продажи под жилищное строительство и услуги, вход сюда был воспрещен. Никто, никогда никаких исследований и поисков на этой территории не производил. В 2013—2014 годах я проверил по базе данных ОБД «Мемориал» примерно 9 тысяч персональных карт. Это помогло мне сузить область поисков до границ гарнизонного полигона (Exerzierplatz). Очень помогла информация, полученная от Олега Маруты, который так описал место: «Телегу с телами умерших тащили до северных ворот лагеря (от ул. Щецинской), затем ехали влево (напротив д. Липник), где примерно в 250—300 м от ворот Шталага, вероятно, находилась братская могила». Это были почти точные данные расположения кладбища.

В своей коллекции я имел копию авиационной фотографии Шталага IID и зоны вокруг него, выполненной 13 июня 1944 года, которую я получил в 2008 году из Национального архива в Кев (Великобритания). После тщательного анализа авиасъемки, записи персональных карт из ОБД «Мемориал» и свидетельства Олега Маруты, я пришел к выводу, что Новое военное кладбище находится примерно в 450 м в западном направлении от северных ворот лагеря. В приближении этой местности на фрагменте авиационного фото без особых проблем можно разглядеть очертания Военного кладбища и места захоронений. Эта местность в настоящее время имеет почти не измененные контур, древостой и дорогу. Я предпринял разведку этой территории и фотосъемку. Это позволило мне убедиться в правильности выводов. Встал вопрос о необходимости поисковых земляных работ. Проверка персональных карт с одновременным составлением именного списка умерших советских военнопленных, похороненных на кладбище, дала цифру около 2,6 тысячи человек.

30 июня 2014 года я направил в Совет охраны памяти, борьбы и мученичества в Варшаве (Совет ОПБиМ) запрос о том, известно ли им место захоронения советских военнопленных Шталага IID и расположение Нового военного кладбища. В случае, если они дадут отрицательный ответ, я обещал им предоставить информацию. 9 июля 2014 года Совет ОПБиМ попросил меня о предоставлении документов, что я и сделал. Также 18 июля 2014 года я отправил письма-уведомления в отдел гражданских дел и иностранцев Западно-Поморского воеводского управления в Щецине (далее ЗВУ Щецин). 7 августа 2014 года я отправил также соответствующие документы в представительство Министерства обороны РФ по организации и ведению военно-мемориальной работы в Республике Польша, 19 августа дослав туда еще ряд документов. К сожалению, я не получил никакого ответа. Жаль, но оставлю этот факт без комментариев. 18 августа 2014 года я обратился к Совету ОПБиМ с вопросом о судьбе моего запроса. Из ответа, который я получил 27 августа 2014 года, следовало, что мои письма анализируются, а также что «проведение поисковых работ, могущих указать реальность моих предположений, может предпринять соответствующий местности воевода».

По прошествии четырех месяцев (!) 25 ноября 2014 года я направил новый запрос в ЗВУ Щецин о предоставлении мне информации о мерах, предпринятых в связи с моим письмом от 18 июля. 5 декабря 2014 года я получил ответ, в приложении к которому были ксерокопии переписки между ЗВУ Щецин и Госархивом в Щецине, Региональном советом Польского Красного Креста в Щецине, АВИ Щецин, Института национальной памяти и Районной инспекции строительного надзора в Старгарде. Все они коллективно заявляли, что по делу Нового военного кладбища в Старгарде им ничего не известно.

27 ноября 2014 года я получил информацию из Советa ОПБиМ, что «в настоящее нет оснований для подтверждения, что на указанном месте покоятся останки военнопленных», а АВИ Щецин им сообщила, что никакие проводимые до сих пор земляные работы на указанном участке не выявили человеческих останков.

Таким образом, дело Нового военного кладбища было закрыто, лишив захороненных шанса на память. Для меня лишь один факт имел значение, что эксгумация на этой территории не проводилась и похороненные по-прежнему там покоятся. Мне не хочется думать, что причиной такого положения дел стал политический контекст и движение наших чиновников по инерции. Для меня же оставалось очевидным другое: Красная Армия была многонациональной, на этом кладбище покоятся граждане одной страны, но не одного народа. Здесь можно найти русских, белорусов, украинцев, грузин, татар, казахов, ну и, конечно же, поляков — граждан Второй Речи Посполитой с территорий, присоединенных к СССР в 1939 году. Они не имели возможности выбора формы и знамени, под которыми им придется умирать.

В течение последующих двух лет я не оставлял попытки добиться хоть каких-нибудь действий от властей. Благодаря хорошим людям, друзьям и доброжелательности Агентства военного имущества (отдел Щецин), выделившего деньги, стало возможным исполнение поисковых работ на этом участке. Утром 3 сентября 2016 года в 8.10 часов приехал экскаватор и начались земляные работы. Я опирался на авиасъемку 1944 года, на основании которой указал оператору экскаватора место для первого раскопа. Он оказался неудачным, как и последующие две попытки. Поняв свою ошибку, на четвертой попытке после удаления мусора на глубине около 1,2 м мы нашли первые человеческие останки. Это было 10.12 часов утра. После удаления вручную оставшихся слоев земли появились контуры захоронений, расположенных рядами. В останках нашли лагерный жетон с номером 11558. Сразу же на месте он был идентифицирован на основе базы данных ОБД «Мемориал». Это был военнопленный Золотарев Герасим Степанович, умерший 30 сентября 1943 года. Его внучка Золотарева Ольга Алексеевна уже знает, где покоятся останки дедушки. После проверки и учета территории Нового военного кладбища в 17.10 часов вечера мы закончили поисковые работы на этой территории.

На 14 сентября 2016 года я согласовал визит руководителя представительства Министерства обороны РФ по организации и ведению военно-мемориальной работы в Республике Польша уважаемого Алексея Фомичева для того, чтобы он сам своими глазами осмотрел территорию Нового военного кладбища. На месте его ожидали представители Отдела культуры Городского управления Старгарда, представитель Агентства военного имущества (отдел Щецин), представитель фирмы БРОСС, которая выполняла поисковые работы, и я. Мы объяснили господину Фомичеву, где он находится, представив краткую историческую справку о Шталаге IID. После осмотра господин Фомичев сказал, что уже был в польском Министерстве культуры и разговаривал с директором Паулином Флорянович о кладбище. На этом встреча закончилась.

Поначалу мне казалось, что это конец моих мытарств по этому вопросу. Но я ошибался. Оказалось, что есть проблема в определении того, какое управление должно заняться этим делом. С момента поисковых работ по сей день продолжается обмен письмами между управлениями. Закон 28 марта 1933 года о могилах и военных кладбищах ясно указывает, что военные кладбища нельзя ни переносить, ни ликвидировать. ИПН — Бюро увековечения борьбы и мученичества, Министерство культуры и национального наследства в Варшаве и российская сторона придерживаются такой позиции. Другие управления до сих пор не заняли однозначной позиции по этому вопросу. Мне удалось добиться выделения денег на ограждение зоны Нового военного кладбища, сейчас вокруг него возводят забор.

Не должно быть так, что уже 72 года военнопленные покоятся в кустах и мусоре, а по их могилам ходят люди. Родина потеряла память о них, но долг ныне живущих перед ними остался. Нужно вернуть людей, покоящихся на Новом военном кладбище Старгарда, на страницы истории. Это будет справедливо, законно и просто по-человечески. Я считаю, что как гражданин и человек в этом деле делал и делаю все, что возможно.