«Мы присутствуем при зарождении культа безопасности — со всеми ритуалами, храмами и жрецами»

Я живу в Москве. Каждый день, когда я еду в метро, я прохожу через турникеты. Эти турникеты считывают мою банковскую карточку, списывают сумму денег и впускают меня внутрь. Как выглядят эти турникеты? Вы их наверняка видели, но я все равно попробую описать. Они высокие. Настолько, что даже крепкому спортивному юноше через них не перескочить. До этого были более низкие, но к ним в какой-то момент приварили металлические пирамиды с острым верхом, чтобы нельзя было опереться руками и все-таки поиграть в кенгуру. Новые — сразу рассчитаны на халявщиков. Вернее, не рассчитаны. И они страшно узкие. Я не очень «габаритный» человек, но если у меня объемная сумка, то и мне просочиться через них затруднительно. Есть, конечно, и специальная створка — для инвалидов на колясках. Я как-то видела, как через нее пытались провести инвалида… Долго потом не могла прийти в себя.

Но этого мало. Когда прохожу сквозь турникет, на меня смотрят — поверьте, очень внимательно, шесть, а то и восемь пар приглядывающих глаз. Мужчины и женщины трудоспособного возраста, сильные и, как правило, суровые, единственная работа которых состоит в дублировании не менее суровых дорогих и умных устройств, к которым они приставлены. Они внимательно следят, не обманываю ли я роботов, проходя по чужой карточке? И нельзя ли меня за что-нибудь оштрафовать?

Но и этого мало. На некоторых станциях есть еще небольшие металлические рамки. Они просвечивают меня. Они просвечивают и моего папу, у которого в груди — металлические скобочки от аорто-коронарного шунтирования. Ему это, наверное, неполезно. Но они все равно просвечивают. На предмет того, не провозим ли мы с папой чего-нибудь опасного.

Но и это еще не все. Если у вас большие сумки — еще один человек трудоспособного возраста, как правило, мужчина, еще более суровый, чем «смотрящие», отзывает вас в сторону и ставит ваши баулы в еще одну умную машину. Если там есть что-то, кажущееся подозрительным, то суровый досмотрщик может попросить показать их содержимое. Он может быть вежливым («откройте, пожалуйста»), но необязательно. Иногда он просто приказывает. Что-то вроде «открываем сумку, не задерживаем». Главное — слушаться. Иначе — и это уже, кажется, все действующие лица драмы, которая называется «вход в московский метрополитен» — придут полицейские. И тогда ты точно не попадешь туда, куда хотел попасть. Причем не исключено, что никогда. Но я сейчас не об этом.

«Когда прохожу сквозь турникет, на меня смотрят — поверьте, очень внимательно, шесть, а то и восемь пар приглядывающих глаз. Мужчины и женщины, трудоспособного возраста, сильные и как правило суровые, единственная работа которых состоит в дублировании не менее суровых дорогих и умных устройств, к которым они приставлены». Фото defence.ru

Как-то раз одна моя коллега по работе, замечательная, тонкая, образованнейшая женщина, одернула меня, когда я пыталась сделать замечание охраннику, который не хотел пускать нашего гостя на устроенный нами же в некотором публичном месте праздник. Не хотел на том «законном» основании, что гостя не было в предоставленных нами списках. «А почем я знаю, кто он такой?», — упорствовал охранник. «Зовитя свое начальство», — говорил он нам, которые стояли на входе, приветствовали гостей и сами эти списки составляли. Кончилось все, насколько я помню, миром. Но поразил меня не охранник, а коллега, которая сказала: «Человек делает свою работу и не надо ему мешать». Я крепко задумалась. Тогда я молча отошла в сторону. Но теперь хочу разобраться.

Итак, попробуем переописать ситуацию. Есть некое публичное место. Именно публичное, в которое люди обычно ходят отнюдь не по именным спискам, а, например, по купленным билетам. Есть мы, некая организация. С руководством этого места мы, например, договорились. У нас тут после рабочего дня закрытая, так сказать, вечеринка. Собственно, списки нужны, скорее, для нас, чем для этого заведения. Речь идет о том, чтобы все прошло без эксцессов. Например, не попали к нам какие-нибудь пьяные вдрабадан, которых не звали, или так называемые «фуршетчики», профессионально промышляющие на подобных мероприятиях и складывающие еду в огромные черные пакеты, чтобы унести домой (я их сама видела, они существуют!). Словом, охранник тут стоит для нашей же безопасности. Как человек, который, ежели что, поможет нам. У нас с ним одна цель. Мы с ним заодно! Мы и сами тут стоим, потому что гостей своих знаем в лицо. Поэтому мы, вроде бы, должны доверять друг другу. Как партнеры. Но нет.

Список, который мы ему дали, для него первичней, чем мы. Он приобрел как бы самостоятельность объективного факта, с которым нам бесполезно спорить. К этому составленному нами перечню имен охранник относится с полным доверием. К нам, напротив, с подозрением. Список как бы отбирает у нас право знать тех людей, которые к нам же пришли. В глазах охранника, мы, кажется, бесправны. Наш жизненный мир — обесценен. За его хамством стоит нечто большее, чем просто незнание правил вежливости. Он показывает нам, что мы — никто. Он лишает нас смысла в нашем «здесь и теперь», то есть, в сущности, символически посягает на наше существование в его глубинном, экзистенциальном аспекте…

Тогда я не нашлась, что возразить коллеге. Да и не до того было, честно говоря. Но теперь я точно знаю, в чем именно она была не права. Нет, этот мужчина в костюме и галстуке вовсе не делает свою работу. Он занимается чем-то другим. За его спиной вырастает нечто, частью чего он является и что гораздо больше его самого. Некоторый фундаментальный социальный порядок, где меры безопасности, против которой никто ничего не может иметь (безопасность же лучше, чем опасность, не так ли), превосходят свой утилитарный смысл и приобретают избыточность ритуала, роль символа, превышающего человека и подчиняющего себе его жизнь.

«В глазах охранника, мы, кажется, бесправны. Наш жизненный мир — обесценен. За его хамством стоит нечто большее, чем просто незнание правил вежливости. Он показывает нам, что мы — никто». Фото riadagestan.ru

Человек, не чуждый антропологии, увидит здесь начало нового культа, со своими ритуалами, своими храмами и жрецами, где безопасность — это фундаментальный, трансцендентный этому миру сакральный принцип, не требующий обоснования. У этого культа есть и свое учение о спасении. Самое главное в нем то, что оно, это учение, вовсе не нуждается в понятии «будущего». Мир рассматривается как некоторое настоящее, которое каждую минуту может быть уничтожено враждебными силами, а единственным залогом спасения является бдительность, реализующая себя прямо здесь и теперь, на основе тотального недоверия. Только бдительные спасутся, остальные же — нет… Будущее в этой логике и вовсе вредная вещь — конкурирующий трансцендентный принцип. Не оттого ли у современных россиян с ним наблюдаются некоторые проблемы?

…И вот уже вход в метро охраняется тщательней, чем государственная граница, а охранник становится чем-то вроде жреца, который единолично решает, кого пускать к охраняемым, а кого — нет….

Делает ли этот новый культ безопасности нашу жизнь безопаснее? На этот вопрос каждый пусть отвечает сам.