Казанский старовер: «В КГБ меня не держали сутками, просто провели профилактическую беседу»

От гонений до свободы вероисповедания

— Для начала расскажите, как формировалась старообрядческая община в Казани?

— Старообрядческая община в XVIII веке сформировалась в районе современных улиц Университетская, Островского, Пушкина — в этом квартале. Там были расположены молельня и дом для престарелых. Дальше началось строительство храма на средства купцов-старообрядцев. К концу XIX — началу XX веков началось строительство Кафедрального собора (который сейчас реконструируется), его первый камень был заложен в 1883 году…

— Какие купцы были основными меценатами?

— Свечниковы, Новиковы и другие. Но тогда еще не было разрешения строить храмы старообрядцам. Поэтому строили подпольный, неофициальный молитвенный дом, он был в частных руках. Возводили как складское помещение, потом его перепрофилировали под жилое, из рук в руки передавали, один купец другому, чтобы молельня неофициальная продолжала существовать.

Потом в 1905 году вышел манифест о веротерпимости — и повсеместно разрешалось строительство храмов. Полной свободы, конечно, не было, но все-таки что-то разрешалось. Давление на староверов значительно ослабло. Это был серьезный шаг, когда действительно разрешили наконец молиться в храмах старообрядческих, проводить там литургию. То есть до этого времени кое-как позволяли строить молельни без алтаря, а литургию совершать вообще запрещалось.

— Как жили старообрядцы до 1905 года? Были на полуподпольном положении?

— До 1846 года был самый тяжелый период для старообрядцев. Был уничтожен полностью епископат, и старообрядцы существовали за счет того, что из новообрядческой церкви переводили священников. Священника может поставить только епископ. И чтобы иерархия продолжала существовать, чтобы люди могли совершать литургию, причащаться, для этого необходим священник. А священника ставить не было возможности. И такая ситуация была с середины XVII века по 1846 год.

Уничтожали всех весьма интенсивно. Тогда советская власть не особо разбиралась — никонианин или старообрядец — уничтожали всех. Все религии примерно в одинаковом положении находились, ничего специфического не было

— Правильно ли я понял, что они переходили к вам из никониан и становились вашими священнослужителями-староверами?

— Да, они приходили из никонианской церкви.

— Как относились к этому иерархи Синода?

— Понятно, что это было неприятно. Я каких-то свидетельств не знаю, чтобы их уничтожали, но неприятно им точно было.

— Сквозь пальцы смотрели на такое явление?

— Это вряд ли. Если в XVII веке могли и сжечь, отрубить руку или отрезать язык, то позже, я не думаю, что это с любовью воспринимали. Во всяком случае, так продолжало существовать старообрядчество. Это был самый тяжелый период. В 1846 году был принят в сущем сане митрополит греческий Амвросий (собеседник показал на портрет в серванте за стеклом) — и тогда уже началось нормальное функционирование Церкви. Священники ставились епископами, и все нормально функционировало. Принятие митрополита Амвросия произошло в Белой Кринице — это сейчас Западная Украина (тогда территория принадлежала Австрии). В России тогда совершить это действие — его перевод — просто было невозможно, поэтому происходило в Австрии.

— Как в советское время складывались отношения старообрядцев и властей?

— Уничтожали всех весьма интенсивно. Тогда советская власть не особо разбиралась — никонианин или старообрядец — уничтожали всех. Все религии примерно в одинаковом положении находились, ничего специфического не было.

— Как происходило возрождение старообрядчества в Казани в годы советской власти. Какую ваш покойный брат сыграл в этом роль?

— В 1930-е годы, когда из Кафедрального собора верующих выгнали, церковь закрыли, нашей общине предоставили бывшую конюшню Никитиных. Какое именно это здание, не знаю, в районе Суконной слободы, Театра кукол оно находилось. Затем общину выгнали из конюшни Никитиных. Все иконы тогда властям были не нужны. Из нашей общины их сохранила и позволила проводить у себя службу моя крестная Аполлинария Петровна Сланчеева (после замужества взяла другую фамилию). Жила она на улице Хади Такташа, недалеко от мечети. У нее был двухэтажный дом, цокольный этаж она предоставила для молельни. В 1946 году там венчались мои родственники, эту молельню я сам не застал. В 1949 году община уже приобрела часть дома на Новопесочной — тоже в районе Суконной слободы (сейчас этой улицы нет). Именно тогда свою общину вновь официально зарегистрировали и купили дом. Моя крестная была председателем общины.

— Отец Геннадий, каким образом смогли обратно отвоевать церковь?

— Когда я начал интенсивно ходить в церковь в начале 80-х годов, мы стали думать с братом Александром (который впоследствии стал митрополитом Андрианом): надо что-то делать, чтобы было развитие, чтобы община не прекратила своего существования. Народу было много, но молодежи совершенно не было. Мы понимали: если не будет молодежи, то будущего нет у церкви.

В молельный дом на Новопесочной приходили каждый раз с опаской. Молодежь вообще не посещала, только мы с братом ходили. Редко-редко кто заходил, и то по великим праздникам

— Проповедовать тоже особо не позволяли?

— Какое там проповедовать! В молельный дом на Новопесочной приходили каждый раз с опаской. Молодежь вообще не посещала, только мы с братом ходили. Редко-редко кто заходил, и то по великим праздникам. Требы исполнялись непременно: крестили, венчали и т. д. Так, чтобы ходить в церковь регулярно, такого не было среди молодежи. В 1983 году мы начали писать письма по поводу возвращения храма. Получали, естественно, отказы — в 83, 84, 85-м. Лишь в 87-м году нам пошли на встречу. Трудно сказать, что повлияло тогда. Государственная власть ослабевала, заходя в тупик, близилась перестройка, новое дуновение шло. По генплану застройки Казани улица Песочная подлежала сносу полностью. Мы просили разные храмы. Просили Кафедральный собор, который сейчас реконструируется, восстанавливается на Старообрядческой улице, просили и эту церковь на улице Островского, которая до революции принадлежала старообрядцам-беспоповцам новопоморского согласия. Просили тогда пустующую церковь на Федосеевской, которая до революции принадлежала РПЦ. Из этих трех нам предоставили церковь на улице Островского.

— Беспоповцы тоже, получается, здесь жили?

— Они существовали раньше, но сейчас это очень маленькая группа. Они не зарегистрированы в Казани как религиозная община, даже не знаю, есть ли они вообще. В основном они все перешли в нашу церковь. Это были беспоповцы брачного согласия, они наиболее близки нам по духу, по пониманию.

«В 60—70-е годы вызывали в КГБ и могли сутки продержать, устрашая и оказывая давление»

— Вернемся к вашему брату. Каким вы его в детстве помните? Как происходила трансформация его личности? Казалось бы, человек мог сделать себе карьеру инженера, учился в КАИ.

— В принципе, семейство у нас было изначально духовно наполненным. Религия была заложена родителями, особенно мамой, которая впоследствии постриглась в монахини. Она ходила на официальную работу на вертолетный завод, тем не менее духовную жизнь в семье поддерживала именно она. Отец был преподавателем в сельскохозяйственном институте и техникуме. Он как преподаватель был человеком более светским. А вот мама нам всячески прививала веру и духовность. Помнится, если мы по воскресеньям не шли в церковь, то обязательно читали Евангелие на старославянском. Мне, признаться, еще не особо это нравилось, я мало что понимал на старославянском. Тогда мама читала с переводом, мы все это изучали, старались вложить фактически душу.

Что касается брата Александра, конечно, по своему духу он больше не философ, а технарь, как и я. Кстати, он старше меня на шесть лет. Вот у нас два старших брата — люди искусства (всего нас было четверо). А мы, младшие, стали технарями. В юности, помню, у него все ладилось в руках. И головой технически хорошо соображал. Ему было интересно из ничего сделать что-то, все спорилось в его руках. Потом сам процесс труда ему нравился. Сходили за металлоломом, и он из этого металлолома собрал аэросани. Двигатель у нас был стационарный лодочный, остальное сделали все из металлолома школьного. И получились аэросани, запустили их — и они поехали, на этом интерес закончился. Помню, папа нам выписывал журнал «Моделист-конструктор», и мы многие идеи оттуда черпали. Я как младший был у Александра помощником. Когда он уже был владыкой, митрополитом, свои способности проявлял и в то время. Приехал однажды в Казань отдохнуть на пару недель от суетной Москвы. Поехал в «Тихий плес» — это лагерь христианский у нас был такой. И попросил: «Привезите мне листовой меди, дерева, и я немножко отдохну». Он хотел сделать купол. К тому времени он умел изготавливать купола по древним технологиям. Дней за 10 он его изготовил. Это настрой такой, когда человек отдыхает, переключаясь на другую работу — вот это было вложено в детстве. Мне запомнилась мамина поговорка: «Отдых есть перемена занятий». И вот он, меняя свое занятие, отдыхал за эти дни, изготовил небольшой купол для церкви, которая сейчас функционирует.

Что касается трансформации от инженера к священнослужителю, вы знаете, ее особо не было. Этот путь и я прошел: просто открылось то, что было в душе. Вера, которая была, есть направленность работы для Бога для спасения души своей, всех человеческих душ. Эта направленность была и у меня, и у брата, но она была как бы закрыта в советское время теми гонениями и преследованиями, что были в обществе. Когда меня в 85-м году поставили в священники, еще успели (хотя советская власть заканчивалась) пару раз в КГБ вызвать. И я советовался, спрашивал священников, которые служили при советской власти, что это означает — вызов в КГБ? Они отвечали: «В наше время, в 60—70-е годы вызывали и могли сутки продержать, устрашая и оказывая давление».

Когда меня в 85-м году поставили в священники, еще успели (хотя советская власть заканчивалась) пару раз в КГБ вызвать. И я советовался, спрашивал священников, которые служили при советской власти, что это означает — вызов в КГБ?

— Как-то угрожали, пытали?

— Нет, тогда не было уже такого. Я был настроен на это. Но меня не держали сутками, просто провели профилактическую беседу. Конечно, было неприятно, но это я немного застал.

— Сейчас не вызывают?

— Нет, всего два раза успели меня вызвать, потом тот отдел прекратил существование. Бессмысленно. Тогда уже было понятно, что религия не является врагом, против которого нужно бороться, как придумали коммунисты.

— В СМИ и соцсетях проходит информация, что некоторых имамов до сих пор вызывают в органы, вопросы задают, справки наводят…

— Это вопрос, наверное, антитеррористической угрозы, это уже другое. Теракты часто происходят, к сожалению. Какие-то мусульманские течения настроены воинственно, у них рождаются бессмысленные нечеловеческие стремления кого-то уничтожить, взорвать что-то. Нам, христианам, это непонятно. Мы настроены просто любить всех. В Евангелии описывается, как мы должны с любовью относиться ко всякому человеку, не взирая на то, какой он и кто он.

Как инженер стал владыкой

— Расскажите поподробнее, как ваш брат стал митрополитом?

— То, что мы с братом можем быть служителями церкви, произошло, я бы сказал, одномоментно. Я общался со своим духовным отцом, поехал к нему на исповедь в Нижегородскую область, тогда мы проговорили всю ночь, и оттуда я приехал и вот с этой убежденностью, что мы можем быть при церкви. И не просто ходить, а быть священнослужителями и церковнослужителями. Этот переломный момент, эту мысль я передал своим ближним, своей маме, она тогда еще была прихожанка. И вскоре эта мысль сработала — и движение пошло. Мы перешли из разряда прихожан, стали ходить на клирос, изучать пение, принимать участие в деятельности общины. И мы стали задумываться о будущем общины. Это была первая половина 1980-х годов. В 79-м году настоятель у нас преставился, и наша община оказалась без священника. Священников тогда было очень мало, и из нижегородской приезжали «обслуживающие» священники. Это общину не устраивало, и неустроенность породила потребность. Мы стали интенсивно заниматься делами церковными, а в 84-м предложили быть священником Александру. Тогда он отказался, причину не могу сказать, чисто семейный вопрос, официально не озвучивалось. И тогда предложили мне. Я был женат, не мог пойти служить в церкви, потому что после института я должен был три года отработать. Но вот закончив три года как раз в 85-м году, я сразу был поставлен в священники. Что касается Александра, он был всегда при церкви, помогал мне, церкви, работая на официальной работе, он душой был в церкви. Поскольку мы с ним братья, всегда жили душа в душу, даже иногда не надо было нам что-то говорить. Александр был неразговорчив, и поэтому мы на мысленном уровне иногда общались и очень хорошо понимали друг друга. И вот когда уже церковь передали в 87-м году, там потребовалась очень большая его помощь. Работу он оставил и перешел в церковь.

— И как он дослужился до митрополита?

— Супруга у него умерла. Он как человек верующий, много при церкви трудившийся, всей душой и сердцем находившийся в церкви, должен был определиться. В его положении так получилось. Времена меняются, тогда была большая потребность в священнослужителях. Он мог бы снова жениться. Но если бы повторно женился, то уже не мог быть священнослужителем никогда. Так по церковным правилам. И он посвящает оставшуюся жизнь Богу, Церкви и людям. И будучи вдовцом, он может быть епископом.

Он был человеком адекватным, достойным, интеллектуально развитым, образованным. Епископом пробыл мало, года два. Когда преставился митрополит Московский всея Руси, его почти единогласно избрали в митрополиты

— Священнослужители не могут жениться?

— Человек если женился и достоинство не потерял, его могут поставить в священники. Если он хочет пойти в священники или его просят об этом, а он неженатый, он должен дать обет безбрачия. То есть тогда он может быть священником, но жениться уже не может. Третий вариант: когда он овдовел и опять же дает обет больше не жениться, тогда могут поставить священником, и он может стать епископом. Епископ должен быть обязательно безбрачен, не иметь жены. Так и Александр, как овдовел, скоро был поставлен в дьякона, в священники. Когда он принял священную степень, уже тогда было понятно, что он кандидат в епископы, потому что было непросто найти достойного кандидата в епископы. А он был человеком адекватным, достойным, интеллектуально развитым, образованным. Епископом пробыл мало, года два. Когда преставился митрополит Московский всея Руси, его почти единогласно избрали в митрополиты.

— Можете рассказать о последних годах жизни брата? Как он ушел в мир иной?

— Болезнь сердца. Два инфаркта у него было. Первый — когда он был епископом. Нагрузка навалилась большая, а он человек такой — все внутри себя переживал и неразговорчивый был. К тому же когда стал епископом, ему пришлось стать человеком публичным. И ему, честно говоря, тяжеловато это давалось, учитывая склад его характера. Но и в этом отношении он сумел развиться. Был неплохим оратором.

— Почему был Александром и стал Андрианом? Так положено менять имя, когда принимаешь священный сан?

— Нет, когда священником становится человек, он не меняет имя. А когда уже в другую степень идет, когда священник постригается в иноки — в монашеский сан, тогда меняет. А епископы — все иноки, они не едят мяса, рыбу едят. Для владыки Андриана это было просто — быть вегетарианцем, он очень любил поститься. Он нередко использовал голодание, чтобы поправить свое здоровье. Например, если он заболевал гриппом, он за 3—4 дня поправлялся таким голоданием. Он просто ничего не ел и не пил, и все проходило. Без воды даже голодал до 11 дней.

— У вашего брата, митрополита Андриана, дети остались?

— Да, у него было трое детей: сын и две дочери. Сын погиб, под машину попал. А дочери сейчас живут в Ейске, занимаются иконописью, письмо их очень мне нравится.

— Расскажите о нынешнем митрополите Корнилии. Кстати, часто ли приезжает сюда из Москвы?

— Он легкий на подъем, когда его приглашаем, с удовольствием приезжает. Хотя у нас есть свой епископ здесь — Евфимий. Он человек общительный, открытый, легко контактирует с людьми, хотя имеет образование высшее техническое.

— И именно Корнилий сменил вашего брата?

— Он совсем недолго возглавлял Казанско-Вятскую епархию, с полгода. У нас быстро тогда менялась ситуация, к сожалению.

Я стал интересоваться, посмотрел древо родословное, оказалось, это дядя моему отцу, а я внучатый племянник. А этот дядя отца был одним из благотворителей и спонсоров при строительстве Кафедрального собора

Купцы-меценаты

— Что ваши дедушки и бабушки рассказывали о ваших предках? У вас, насколько понимаю, древний купеческий род старообрядцев?

— Несколько мне досадно, что я мало знаю о своих предках. Когда уже поставили владыку Андриана, тогда вдруг мне один исследователь-историк говорит: «Андрей Семенович Четвергов — это не ваш родственник?». Я стал интересоваться, посмотрел древо родословное, оказалось, это дядя моему отцу, а я внучатый племянник. А этот дядя отца был одним из благотворителей и спонсоров при строительстве Кафедрального собора. Он не эмигрировал, остался в России. Ему вместо дома предоставили комнатушку в Адмиралтейской слободе, и в 1943 году он скончался. Хоронить было некому, кроме отца, поскольку шла война. Мой отец был инвалид, и его на войну не взяли. Папа рассказывал, как гроб взвалил на санки и поехал в одиночку его хоронить. Таково был завершение этого благотворителя.

— Купеческое сословие большевики, мягко говоря, не любили. Почему советская власть его не репрессировала?

— Не могу сказать, что там было, почему не был репрессирован. Но если посмотреть, то за что?

— С этим проблемы не стояло, нашли бы за что. Хотя бы за непролетарское происхождение.

— Он все имущество отдал свое. Антисоветски никак себя, видимо, не проявлял. Из России не уезжал.

— Дяди, тети не уезжали за рубеж?

— Позже я узнал, что известный благотворитель, бывший мэр Нижнего Новгорода, он тоже был мой родственник, женился на сестре моей бабушки. Звали его Сироткин Дмитрий Васильевич. Он эмигрировал и преставился в 1956 году в Югославии. Ему первый пароход подарил мой прадедушка, как знаю из истории. А от отца ничего не слышал, не рассказывал он. Мы-то были молодые, неразумные. К тому же отец, наверное, не хотел, чтобы мы лишнего знали. Времена такие были.

Продолжение следует