Венера Ганеева: «Юбилей — это стресс для певца, голос лежит в нокауте»

«Каждое утро встаю с хорошим настроением»

— Венера Ахатовна, когда звонишь вам на мобильный, вместо гудков слышишь весьма прикольный текст. Эта веселость и открытость — ваша фишка. Как удается в непростой жизни оставаться позитивным человеком? И этот позитив, эта энергетика, она у вас одинакова — и на сцене, и в жизни.

— Мне сложно сказать, откуда это. Я — Овен по гороскопу, я люблю жизнь, встаю утром всегда с хорошим настроением. Смотрю в зеркало и улыбаюсь. Делаю зарядку и улыбаюсь. Репетирую с удовольствием, обед готовлю с удовольствием. А когда настроение хорошее, все хорошо получается.

— Ну хорошо, утром встали — за окном дождь со снегом.

— И что такого? Это тоже хорошо! Все, что нас окружает, все это хорошо.

— Что дали вам ваши родители?

— Практически все, что у меня есть, мне дали родители. Вообще, моя жизнь сложилась благодаря усилиям и помощи многих людей — это мои любимые родители, мои дорогие учителя, мой любимый супруг, он мой первый помощник и критик. А мои партнеры, а композиторы? Венера Ганеева — это плод труда многих людей.

Я — Овен по гороскопу, я люблю жизнь, встаю утром всегда с хорошим настроением. А когда настроение хорошее, все хорошо получается

— А сама Венера что делала?

— Трудилась. И счастлива в своей работе. Труд успешен тогда, когда работу любишь.

— Когда вы решили стать певицей, родители не возражали?

— С самого детства я пела, но эталоном пения для меня всегда было пение моей мамы, она всегда, когда приезжали гости, была запевалой., А папа играл на гармошке. Меня ставили на стульчик, я пела, рассказывала стихи. Я очень любила это делать, потому что меня потом ждали пряники и конфеты — это были мои первые гонорары. Мама видела во мне способности и очень хотела, чтобы я стала певицей. Я пела и в школе, и в ансамбле «Саз», я хотела самовыразиться.

«Мое детство прошло в Борисково»

— Где прошло ваше детство?

— В Казани, в поселке Борисково, в длинном бараке без удобств со множеством дверей. По этому длинному коридору мы бегали, а вечерами, когда хозяйки начинали готовить еду на керосинках, особенно шумели, обращая на себя внимание, потому что знали: нас чем-нибудь угостят. Мы очень дружно жили, вообще время было дружное. Потом мы переехали на улицу Восстания, барак наш снесли. Там я училась в 89-й школе.

— С кем-то из людей вашего детства вы поддерживаете связь?

— Да, с некоторыми соседями, одноклассниками — находят меня, звонят. Я слушаю их, радуюсь и думаю: «Боже, как все быстро пролетает!»

— У вас явно не было поддержки, сложно вам было поступить в консерваторию?

— О, это была интересная история! Все студенты музыкального училища мечтают о консерватории. Я не была исключением. И с моим педагогом Клавдией Щербининой мы выбрали для экзамена арию Алтынчеч из оперы Назиба Жиганова. А Жиганов был ректором, представляете, как это было трудно — петь при живом авторе! У меня в середине арии одна нота куда-то «улетала» и звучала фальшиво.Так было и на экзамене, и мне поставили двойку. И не посмотрели на мой красивый тембр. На другой день прихожу забирать документы и встречаю Жиганова. Он спросил, как у меня дела, и когда узнал, что я пришла за документами, очень удивился, сказав, что слышал меня и пою я хорошо. В общем, он пригласил членов комиссии и сказал: «Надо взять эту девочку, что-то в ней есть». Бог тогда меня с Жигановым свел.

33 года я служу моему храму, моему любимому театру, самому красивому в мире

— У кого вы учились в консерватории?

— У Клавдии Ласько, ей уже за девяносто, но она, слава богу, жива. Дай бог и ей, и Щербининой здоровья, ведь в свое время они воспитали костяк нашего театра. А доверие Жиганова я оправдала, училась и старалась. После окончания консерватории я поехала на ярмарку певцов, куда приезжали директора и дирижеры, хотя в это время уже была стажером оперного театра. Но подумала, что пусть «купцы» на меня посмотрят. На прослушивании я исполнила каватину Розины с оркестром Красноярского театра, и после исполнения музыканты стучали смычками по пюпитрам — это у них высшая похвала. На ярмарке был директор нашего театра Рауфаль Мухаметзянов, и он веско сказал: «Это наша певица, и мы ее никуда не отпустим». И вот 33 года я служу моему храму, моему любимому театру, самому красивому в мире.

«Делом надо заниматься, и не будет интриг»

— Хлеб певицы — горький. Как все эти годы вам удается жить, не будучи замеченной в скандалах и интригах?

— Человеку, который с утра до вечера работает, совершенствует голос и актерское мастерство, не до интриг. А я работаю с утра до ночи. Я никогда никого не ревновала, не завидовала, во всех коллегах ищу хорошее и красивое. Я к ним по-доброму отношусь. Наверное, это помогает мне выстоять. А вообще, в театрах такие истории бывают!

Для меня главное в партии — любовь, я натура чувствительная, я сама любить умею

— Все эти годы вы плотно заняты в репертуаре. Какие партии для вас самые дорогие?

— Мне очень нравятся драматические партии, где есть и трагедия, и любовь. Например, Виолетта, Джильда, Марфа. Мне трудно было работать над партией Снегурочки — она, кстати, лучше получалась у Зили Сунгатуллиной. Снегурочка не знала, что такое любовь, она холодна, а когда полюбила, тут сразу и растаяла. Ну про что это? Для меня главное в партии — любовь, я натура чувствительная, я сама любить умею. В Виолетте поплачешь и умрешь, то же самое в Джильде, в Марфе от любви с ума сходишь. Вот это — мое! Эти образы очень бурно развивали мое воображение.

— Но у вас была очень хорошая партия Розины в «Севильском цирюльнике».

— С Розиной тоже поначалу было так, не могла я понять этот образ. Но однажды режиссер спектакля Нияз Даутов показал мне, как правильно обмахиваться веером, я поймала пластику, и образ получился. И я эту партию полюбила. Я увидела то, что мне было нужно.

— Поскольку мы заговорили о любви, расскажите о главном романе вашей жизни.

— Этот роман случился с моим любимым и драгоценным мужем Камилем. Я как-то пришла на радио записывать номер и увидела высокого молодого человека. Он мне сразу понравился, но я не произвела на него впечатления, он внимания на меня не обратил. И чтобы видеть его чаще, я столько песен выучила и приходила на запись на радио по два раза в неделю. И через микрофон я посылала ему флюиды любви. И однажды он обернулся и обратил на меня внимание. С тех пор мы вместе. Это самый мой любимый человек. Актрисам важно, чтобы в семье была опора, чтобы их понимали. Муж научил меня правильно обращаться с микрофоном, и во многом именно он сделал из меня еще и эстрадную певицу. Мой муж — отличный звукорежиссер, он специалист высшего класса. Он у меня и плотник, и слесарь — мы своим домом живем, и он все умеет делать. Достается ему. А я дома — не звезда, а жена своего мужа. Стираю, готовлю обеды, любую еду готовлю с радостью и с хорошим настроением. А муж за столом говорит: «Ах, как вкусно!» И это дороже аплодисментов.

Я дома —не звезда, а жена своего мужа. Стираю, готовлю обеды, любую еду готовлю с радостью и с хорошим настроением

— Вы иногда выступаете на корпоративах. Люди жуют, а вы, звезда, поете. Ну как это?

— Я очень люблю корпоративы. У меня нервы там абсолютно спокойны, не то что на сегодняшнем юбилее. Юбилей — это стресс, голос вообще в нокауте лежит. А на корпоративах меня объявляют, я выхожу, и люди перестают есть. Я им говорю: «Вы ешьте, пожалуйста, не отвлекайтесь, а то вообще голодными останетесь, я же знаю, что от меня нельзя оторвать глаз». Многие меня живьем в первый раз видят, они берут автографы, фотографируются со мной. Я пою в этих случаях демократичный репертуар — песни, романсы, но завершаю выступление всегда «Застольной» из «Травиаты». И тут всегда бывает шквал аплодисментов, и я чувствую себя, как в театре.

— Сейчас в театре вы опекаете нескольких молодых певиц. Чувство ревности не возникает?

— Нет, что вы! Я счастлива, что могу принести пользу театру, сейчас готовлю партии в спектакле «Любовь поэта» с Венерой Протасовой и Гульнорой Гатиной. Я не только партии с ними готовлю, но и учу их литературному татарскому языку. Пусть поют, сцена любит молодых. Разве я могу сейчас петь партию Зайтуны, которой было 13 лет? Я могу петь эту партию, но не играть эту героиню, я лучше ограничусь концертным исполнением. Но петь в этом спектакле — это что, впасть в детство?