Падение Казани: кто из горожан уцелел после захвата города?

Взятие Казани стало следствием постепенного усиления Московского княжества, сумевшего, иногда огнем и мечом, объединить часть русских земель. Экспансия усиливающихся сообществ по отношению к более слабым была нормой в средние века (впрочем, это норма и сегодняшнего дня; только ее проявления более завуалированы). Поэтому говорить о какой-то особой агрессивности Москвы в это время не приходится. Желание покорения новых земель и, соответственно, притока новых налогоплательщиков и земельного фонда, говорило всего лишь о наличии материальных амбиций у усиливающегося государства. К материальным примешивались и нематериальные желания — реванш, хоть и запоздалый. Как вела себя московская сторона при взятии Казани? Что стало с участниками осады? Кем была заселена Казань после взятия? Насколько типичным было это событие для периода средневековых войн?

Принципы работы системы

В системе, к которой великое княжество Московское (Владимирское) принадлежало на протяжении трехсот лет, единственным обладателем харизмы правителя была династия Чингиз-хана. Московский правитель к ней не принадлежал и потому имел ранг очевидно более низкий, чем ханы Крыма, Казани или Астрахани. В то же время фактическое положение Московского великого княжества (особенно его военный и экономический потенциалы) в середине XVI века резко контрастировало с его формальным статусом в рамках «степной дипломатии». Отсюда вытекала еще одна задача восточной политики России в середине XVI века — формальное, а не только фактическое повышение статуса своего правителя. Московские правители нуждались в харизме государственного организма, которую каждый будет знать и уважать. Поскольку Москва была воспитана в монголо-татарских политических традициях, дать необходимые обоснования, ту самую «харизму», могло только обладание теми государствами, в которых на тронах сидели потомки Чингиз-хана. Иными словами, претензии московских правителей на титул царя (хана), требовали солидного обоснования их правомерности, которое могло дать только закрепление за московской династией престолов татарских ханств. Это в какой-то мере объясняет завоевательный характер российской восточной политики в середине XVI века.

Характерно, что на второй день после прибытия царских войск под Казань по распоряжению Ивана IV в город была послана делегация послов с предложениями о мире. В случае капитуляции жителям гарантировалась жизнь, неприкосновенность имущества, а также возможность свободного исповедования мусульманской веры и возможность свободного выбора места проживания. Казанского хана царь призывал поступить к нему на службу, став его вассалом (которым Ядыгар-Мухаммад и был на протяжении восьми лет до того, как стать последним казанским ханом). Это был стандартный для средних веков прием; его использовали монголы при завоевании Северо-Восточной Руси в 1237—1241 годах. Напрасных жертв никто не хотел; борьба шла в основном за материальные ресурсы. Тем не менее требования делегации были отклонены. Одновременно с этим осажденные запросили помощи у воинственных кочевников-ногайцев — жителей соседней с Казанским ханством Ногайской Орды. Но правитель Ногайской Орды, бий Исмаил, имевший тесные связи с Москвой, фактически в помощи казанцам отказал, заявив, что если ему рассориться с Москвой, то ему и мертвых не в чем будет хоронить (ткани к Ногаям поставлялись из Москвы, своего производства не было).

Моменты взятия города

5 августа русская армия переправилась через Суру под Баранчеевым городищем и вступила в пределы Казанского ханства. На границе царя встретили гонцы из Свияжска и депутация «горных людей» (жителей Горного берега Казанского ханства). 13 августа русская армия достигла Свияжска. Из Свияжска в Казань были отправлены с пленным казанским купцом письма от Шах-Али к хану Ядыгару-Мухаммаду и от царя к сейиду Кул Шарифу с увещеванием сдаться. Через несколько дней хан послал ответ, о содержании которого летописцы сообщают в следующих выражениях: «Пишет гордые и скверные слова, веру православную и царя благочестивого поносит и укоряет, також и Шигалея похуляет и себя на брань готова возвещает». С 16 по 20 августа производилась переправа русского войска через Волгу; 20 августа царь высадился на устье Казанки, близ заводи Тирен-Узяк («глубокий проток») (Полное Собрание Русских Летописей (далее — ПСРЛ). — СПб., 1853. — Т. 6. — С. 306.).

1 октября защитникам города был предоставлен еще один шанс сложить оружие. Но они вновь отказались. «Не покоримся, пусть на стенах и на башне Русь, а мы другую стену поставим и все помрем или отсидимся» (ПСРЛ. — М.,1965. — Т. 29. — С. 104), — гласил ответ.

Новый подкоп и приступ состоялись 2 октября. Многие русские воины шли на приступ неохотно, многие притворялись мертвыми или ранеными, о чем свидетельствует тогдашний соратник Ивана Грозного А. Курбский в своей «Истории князя великого Московского…». Но когда русские войска ворвались в город и в Казани разгорелись ожесточенные бои, многие из «раненых» и даже «мертвых» «ожили» и тоже ринулись в город для «поживления» чужим «басурманским» имуществом и женщинами:

«…и лежащие, глаголемые ранены, воскочиша и творящиеся мертвые воскресоша. И со всех стран не токмо те, но и со станов, и кашевары, и яже были у конех оставлены, и друзие, яже с куплею приехаша, все сбегошася во град, не ратного ради дела, но на корысть многую…» (Курбский А.М., «Истории князя великого Московского…»), чем не замедлили воспользоваться защитники, ставшие теснить тех из нападавших, кто не отвлекался на мародерство, но уже порядком утомился «беспрестанно бьющесь». Это вызвало панику среди мародеров:

«Корыстовники же оные предреченные, егда увидели, что наши (москвичи. — Б.Р.) по нужде уступают по малу, бранитесь бусурманом, в таковое абие бегство вдашася, яко во врата многие не попали; но множайшие и с корыстьми чрез стену метались, а иные и корысти повергоша, только вопиюще: «секут! секут!» (Курбский А.М., «Истории князя великого Московского…»).

Русское командование приказало убивать паникеров и мародеров — «многих ближних забивати тех, да не падают на сокровищах, также и помогают своим». Эта мера смогла остановить панику, и вскоре русские вновь перешли в наступление.

Глава духовенства Казанского ханства, сейид Кул-Шариф пал в бою вместе с учащимися медресе

Сейид Кул Шариф и хан Ядыгар-Мухаммад

Отчаянный бой произошел у главной мечети Кул-Шарифа, на Тезицком овраге. Глава духовенства Казанского ханства, сейид Кул Шариф пал в бою вместе с учащимися медресе (у мусульманского духовенства имелось право брать в руки оружие для защиты веры). Последний бой произошел на ханском дворе. Хан Ядыгар-Мухаммад был взят в плен (вероятно, он понял, что сила не на стороне татар, и вспомнил свои восемь лет службы Москве; Москва, видимо, тоже это вспомнила, не став его физически уничтожать, в отличие от Кул Шарифа). Вместе с ним попали в плен карачи-бек (князь) Зейнаш и два ханских имильдаша, т. е. молочных брата, считавшихся ближайшими родственниками хана. Под напором русского войска казанцы были оттеснены в дальний, северо-восточный угол двора и, хлынув вниз по горе с кремлевского бугра к Елбугиным воротам, смяли русских, ворвавшихся в крепость чрез эти ворота, но в самих воротах русские их задержали. Тогда казанцы стали прыгать через стену и выбежали из крепости к реке Казанке. Перейдя вброд через мелководную речку, они пробились сквозь русское войско, рассыпались по лугам и скрылись в заречном лесу. Это был единственный отряд казанского войска, уцелевший от гибели.

Потери Казанского ханства

Сражение было окончено. Очень вероятным представляется то, что московское командование распорядилось произвести поголовное избиение всех мужчин (оставить их в живых означало на языке военного времени создать «пятую колонну», постоянный источник опасности для себя; их попросту негде было бы содержать — тюрем бы не хватило): «В полон имати жен и дети малые, а ратных избивати всех» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 308). По-видимому, все мужское население было уничтожено, но было немало убито и женщин: «Сечаху нещадно нечестивых мужей и жен» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 306). Жители Казани, оставшиеся в живых, были перебиты или уведены в плен, а город полностью сожжен и разграблен (Исхаков Д.М., Измайлов И.Л. Введение в историю Казанского ханства. Очерки. — Казань, 2005. — С. 104).

Город представлял ужасное зрелище (впрочем, типичное для средневекового взятия): пылали пожары, дома были разграблены, улицы были завалены трупами, везде виднелись следы крови — «по удолием крови течаху» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 306) — «Побитых во граде толикое множество лежаше, яко по всему граду не бе, где ступати не на мертвых; за царев же двором, где на бегство предалися, и с стен градских и по улицам костры (груды) мертвых лежаще с стенами градными ровно. Рвы же на той стороне града полны мертвых лежаше и по Казань реку и в реке, и за рекою по всему лугу мертвии погании лежаша» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 308-309). Впрочем, не исключено, что летописцы преувеличивали масштабы разрушений, чтобы «повысить рейтинг» собственного царя и веры, победившей неверных. Для въезда Ивана IV в город смогли «едину улицу очистити к цареву двору от Муралеевых ворот мертвых поснести, и едва очистили» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 311), несмотря на то, что расстояние от ворот до дворца было не более 200 метров. Псковский летописец сообщал: «И высекоша всех татар во граде до 20000, а прочих поплениша; а город весь выгоре от зелиа» (Псковские летописи. Вып. 2. — М., Л., 1955. — С. 233).

Такова была участь побежденных. Очень вероятно, что все мужское население крупного города было истреблено. Из мужчин был оставлен в живых лишь хан и его ближайшее окружение. С женщинами поступили также жестоко (впрочем, как обычно поступали везде в средние века): царь отдал их в полное распоряжение своим воинам (это было стандартное «вознаграждение» за взятие города в то время; современные премии не полагались): «Вся же сокровищя казанская, и жены их и дети велел всему своему воинству имати» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 313) — и «толь множество взяша полону татарского, яко же всем полком русским наполнитись; у всякого человека полон татарский бысть» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 308).

В тот же день русский царь въехал в крепость чрез ворота Hyp-Али и посетил ханский дворец. Он приказал потушить пожары и разграбить все имущество казанских жителей — «многая сокровища казанская велел всему своему воинству имати» (ПСРЛ. — СПб.,1906. — Т. 13 (2 пол.). — С. 313). В казну были взяты лишь знамена и пушки. Посетив ханский дворец, Иван IV возвратился в свою ставку за городом.

Видимо, в первое время после завоевания (1552—1557 годы) в городе жило только русское население (как в осажденной крепости); в дальнейшем, вероятно, посад заселили выходцами из деревень, не принимавшими участия в боевых действиях. Возможно, в этом кроется относительно низкий уровень национального самосознания у казанских татар (в сложные времена готовых отказаться от некоторых принципиальных моментов) — элита, которая обычно является его носителем, была истреблена. Впрочем, это спорный тезис — время многое стирает.

Болезненный вопрос для многих современных жителей Татарстана и Казани в частности — как относиться к этим событиям? Думаю, оптимальный ответ — никак, то есть нейтрально, осознавая так, что это все уже прошло. Это в прошлом. Полагаю, буддистский принцип нейтральности здесь подходит лучше всего, в совокупности с христианским принципом прощения (думаю, и в исламе есть нечто подобное). Они, эти принципы, лучше всего сохраняют мир на планете. Не стоит забывать и про то, что монгольское завоевание Северо-Восточной Руси в 1237—1241 гг. принесло побежденным не меньшие бедствия. Жестокая «обратная связь», то есть принцип кармы, или, если хотите, закон сохранения энергии, работает всегда и везде, вне зависимости от того, верит ли объект в него или нет.