Рафаэль Хакимов: «30 августа 1990 года все ликовали — возникла «корпорация Татарстан»

Ликование народа, начало стабильности и «корпорация Татарстан»

— Рафаэль Сибгатович, расскажите, каким вы помните 30 августа 1990 года?

— Что вы, это была фантастика. Все ликовали, все пришли к согласию, нашли общий язык. Вот тогда появилось понятие татарстанцы. Вне зависимости от взглядов — этнических, политических, возникла «корпорация Татарстан». Все поняли, что это наша родина и мы должны работать на нее. Сама процедура длилась до ночи — только где-то к 12 часам закончилось заседание.

Люди выходили на площадь Свободы. Я помню это прекрасно, потому что сам сидел там? в зале заседаний. Причем, на площади были как противники декларации, так и сторонники, потому что декларация получилась общая. Можно было просто голосами взять, то есть, большинством, но Шаймиев требовал консенсуса, чтобы вообще никто не был против.

— А кто и как разрабатывал декларацию? На что ориентировались при ее принятии?

— Там была целая группа — около 30 человек. Это были и депутаты, и общественные организации, разные силы. Вообще, были две большие группы: национально-ориентированная и так называемые демократы — такая промосковская группа, где были и русские, и татары.

«Вот тогда появилось понятие татарстанцы. Вне зависимости от взглядов — этнических, политических, возникла «корпорация Татарстан». Все поняли, что это наша родина и мы должны работать на нее». Фото 1991.lenta.ru

У нас был в самом начале длинный текст, шли споры по каждому пункту, это была довольно тяжелая процедура. Тогда Шаймиев сказал: «Приготовь на всякий случай короткий вариант», поскольку, когда идут такие большие споры, согласие достигается по самым главным вопросам, а их много не бывает. Собственно, все свелось к двум позициям: одну условно назовем «татарской» (ну она и по составу была татарской) — они требовали два равных государственных языка, а другая позиция была немного промосковская — ее требованием был договор с Москвой, никакого отделения от России. Вот эти две позиции и были зафиксированы в декларации.

Они стали базой, и сразу после декларации мы инициировали переговоры с Москвой, а затем в законодательстве и в Конституции закрепили два равноправных государственных языка. Они и сегодня остаются базовыми, которые трогать нельзя, поскольку на этом мы пришли к согласию, на этом закончилось противостояние и пошла дружная работа (не сразу, конечно, — митинги еще шли, они прекратились только после референдума 1992 года). Референдум же закрепил все, что было в декларации. Тогда прекратились митинги и началась стабильность.

— Как прошло голосование в Верховном совете РТ?

— Приняли единогласно, только один человек воздержался. Никто против не выступил, поэтому, как я уже говорил, было ликование. Довольно сложно в тех условиях, когда было такое даже жесткое противостояние, добиться такого единогласия. Тогда все высказывали все, что думали. Это сейчас есть административный ресурс, кто-то с пачками денег ходит, кто-то еще как-то давит, а тогда этого не было — все говорили все, что думают. Тогда мы на самом деле достигли взаимопонимания.

— Можем ли мы разделить новейшую историю на этап «суверенного Татарстана» и «несуверенного Татарстана»?

— Это вопрос трактовки самого суверенитета. Есть такое упрощенное понимание, как полная независимость. А есть понимание суверенитета как полноты власти в рамках собственных полномочий — это 73-я статья Конституции РФ. Поэтому можно говорить об ограниченном суверенитете, хотя в России этот термин очень не любят, и его, по-моему, конституционный суд даже запретил использовать государственным органам.

«Можно было просто голосами взять, то есть, большинством, но Шаймиев требовал консенсуса, чтобы вообще никто не был против». Фото Михаила Козловского

За последнюю четверть века очень сильно изменилось понимание суверенитета в мире: границы становятся прозрачными, информация гуляет, миграция идет, как и обмен рабочей силой, да и для финансов открыты границы. Именно поэтому национальный суверенитет во многом размывается. Множество процессов произошли за четверть века, поэтому, когда сегодня говорят об абсолютном суверенитете, — это из арсенала времен французской монархии.

Сохранение Советского Союза и взбешенный Назарбаев

— Многие участники тех событий говорят, что не будь ГКЧП, появилась бы Татарская союзная республика и, возможно, союз бы сохранился. Вы согласны с этим?

— Думаю, что развал СССР был необязательной процедурой, здесь просто столкнулись две личности — Горбачев и Ельцин. Американцы даже не предполагали и не мечтали, что СССР вот так развалится. Тут была вина Кравчука и Ельцина — они сговорились по этим делам, по развалу. ГКЧП просто ускорило этот процесс.

Союзный же договор был неплохим. Почему я говорю так: мы когда начинали свой договор с Москвой (я первым черновики, наброски делал), Шаймиев сказал: «Возьми Союзный договор — мы там многие вещи отработали, чтобы не повторяться и не выдумывать что-то заново». Он был очень неплохим. Его не подписал Кравчук (Украина), и мы записали свое «особое мнение». То есть на полях Шаймиев написал, что он подпишет этот договор, но по горизонтали, а не по вертикали.

Поясню: как союзная республика мы будем по алфавиту идти вместе с тем же Таджикистаном, а остальные автономные республики шли под Российской Федерацией — по вертикали. Мы предполагали, что после того, как все союзные и автономные республики подпишут, мы подпишем отдельно.

«Союзный же договор был неплохим. Почему я говорю так: мы когда начинали свой договор с Москвой (я первым черновики, наброски делал), Шаймиев сказал: «Возьми Союзный договор — мы там многие вещи отработали, чтобы не повторяться и не выдумывать что-то заново». Фото 1997-2011.tatarstan.ru (Подписание договора о разграничении полномочий)

— На ваш взгляд, все-таки можно ли было сохранить СССР?

— Советский Союз можно было сохранить. Кто был категорически против? Это три прибалтийские республики, которые считали, что их аннексировали в 1939 году (что недалеко от правды), США никогда не признавали присоединения их к Советскому Союзу — у них был даже закон такой принят. Про Украину я уже сказал, Белоруссия думать не думала, Средняя Азия просто «гуляла на свадьбе»: я как раз в Ташкенте был в это время, и когда они услышали о произошедшем, они не поняли, что свалилось на их головы. Назарбаев был взбешен просто из-за того, что без его ведома его сделали независимым — он этого не хотел. Что же касается Закавказья, то там, конечно, были разные силы, но, скорее всего, в конечном итоге они остались бы в СССР. Поэтому ну лишились бы трех прибалтийских республик, и чего такого? Молдова и не думала бы — у них и сейчас проблемы. Финляндию потеряли, Польшу потеряли во время революции, ну и нормально.

— Как вы относитесь к развалу страны? Владимир Путин считает это геополитической катастрофой века.

— Конечно, безусловно. Татары вообще государственники — они же строили государство, а не разрушали его, вопреки мнению, публикуемому в учебниках. Нам не понять, как ты своими руками мощное государство можешь взять и развалить, а потом еще оборонку всю развалить, и всю экономику, причем намеренно (я точно знаю, что это делалось намеренно). Шаймиев ездил в Москву и уговаривал: «Вы оставьте училища военные, военные предприятия — вам же армия нужна». Он даже говорил так: «Татарстану не нужна, но вам-то она нужна».

— Татарстан как-то высказался за идею вхождения республики в российско-белорусский союз на равных правах с обеими странами...

— Шаймиев высказывался об этом, действительно. Тогда было такое впечатление, что снова восстанавливается СССР. Мы против этого никак не могли быть, потому что мы были вообще против развала СССР. Если снова создавался союз евразийский или еще какой-либо, то было естественным вспомнить про то, что мы уже тогда подписывали проект союзного договора.

«Мотор» для экономики и ориентир на высокие технологии

— Что удалось и что не удалось реализовать в рамках декларации?

— Я думаю, что мы взяли на себя максимум того, что могли выполнить. Хотелось больше, но для этого нужны ресурсы, для этого нужны люди, нужны какие-то условия. Рассуждать, конечно, можно, но попробуй ты сам встань в то время, пойди на площадь, разговаривай с людьми, экономику поднимай, обеспечивай людей зарплатой, когда цена на нефть упала до 10 долларов… Давай, работай, может, у тебя бы и лучше получилось. Только сейчас так можно рассуждать о том, что могли бы больше.

«Шаймиев ездил в Москву и уговаривал: «Вы оставьте училища военные, военные предприятия — вам же армия нужна». Он даже говорил так: «Татарстану не нужна, но вам-то она нужна». Фото Михаила Козловского

— А если говорить об экономическом суверенитете: его удалось реализовать?

— Да, во многом. Та же «Татнефть» так и осталась — это был важный момент, и остается таким им. Вот «Башнефть» потерял Рахимов из-за своих этих игр, и что? И Башкирия какая сегодня? Главное значение суверенитета в экономике было в том, что мы выработали собственную политику. Речь даже не о том, что налоги были меньше в самом начале — нас очень хорошо подстегнул строительный бизнес.

Когда в экономике был швах полный, ликвидация ветхого жилья стала мотором для всей экономики. Мы сами ввели 1% налога с прибыли, за счет чего 330 тыс. семей переселили в новые квартиры бесплатно. Даже сегодня это фантастикой кажется. Сейчас все с ипотеками бегают, а тогда мы целый город построили, и вся экономика заработала.

Мы выработали свою экономическую политику, которая резко отличается от российской. Вместо сырьевой экономики мы поставили задачу для начала перерабатывать нефть максимально вплоть до 30 млн тонн (я думаю, через 2—3 года этого добьемся), а во-вторых, выбрали ориентир на высокие технологии, а не нефтяную конъюнктуру. И сегодня Россию трясет полностью, поскольку цена на нефть упала, а альтернативной экономики нет, а у нас, наоборот, идет рост, поскольку мы и переработку наладили, и нефтехимию, и высокие технологии. И КАМАЗ встал на ноги, и Иннополис построили, и так далее. В 1996 году мы смогли развернуть экономику благодаря суверенитету, конечно.

— Среди того, что не удалось воплотить в рамках эпохи суверенитета называют двуязычие. Почему не получилось?

— Можно по-разному трактовать, но, во-первых, очень плохие учебники были. Просто немыслимо плохие. Плевались не только русские, но и татары. У людей была надежда: родители, которые татарский не знали, думали, что их дети теперь смогут выучить язык, а наши ученые упертые были и в эти учебники загнали аффиксы, суффиксы — все, что не нужно, вместо того, чтобы просто научить людей разговаривать, слушать, читать по-татарски. Также не смогли объяснить значимость татарского языка не только в РТ, не только для политического благополучия, но и для бизнеса. Куда продавать-то продукцию — в Европу, что ли? Прям они там и наши «КАМАЗы», и наши вертолеты ждут. А Азия — это рынок, там говорят на тюркских языках, скоро они русский язык начнут забывать: в Туркмении забывают, в Азербайджане старшее поколение только этот язык знает, в Узбекистане только Ташкент знает.

«Когда спецслужбы исследовали своими методами настроения людей, то выяснилось, что русские и татары одинаково поддерживали руководство республики. Не было никакой реальной оппозиции, которая при силовом варианте смогла бы как-то поддержать эти действия». Фото 1991.lenta.ru

Конечно, были ошибки и субъективного характера. Скажем, в договоре 2007 года был пункт о том, что госслужащий должен знать два языка. Даже начали составлять реестр с москвичами, которые, к слову, совершенно не возражали. Москвичи сказали, чтобы мы у себя приняли свой внутренний закон соответствующий, им все это не интересно, а у нас уже никто не реализовал этот пункт. А без этого получается, что если наверху не говорят по-татарски, то зачем внизу говорить на нем? Я думаю, это была ошибка.

«Наше единство стало причиной, по которой не был возможен чеченский вариант»

— Рафаэль Сибгатович, рассматривался ли силовой вариант решения вопроса с республикой? В соседних регионах были подтянуты танки, войска, также помнятся угрозы «посадить Шаймиева в клетку и провезти по Москве»...

— Да, в 1992 году рассматривался силовой вариант решения по нашей республике. Этот вариант был после ГКЧП, но тогда на разведку Сергей Шахрай приезжал, который с разными силами говорил, на улицу ходил, смотрел на то, что за демократические силы есть, увидел митинги националистов, а потом, когда к депутатам вышел в Верховном совете, уже было все ясно — силовые варианты проводить нельзя. А так, вариант, конечно, был — десантную дивизию перебрасывали ближе к границе, к Ульяновску.

— Почему ТАССР не повторила сценарий Чечни?

— Мы немного другой народ… Москву что сдержало: когда спецслужбы исследовали своими методами настроения людей, то выяснилось, что русские и татары одинаково поддерживали руководство республики. Не было никакой реальной оппозиции, которая при силовом варианте смогла бы как-то поддержать эти действия. Единство, которое у нас было, которое возникло, когда декларацию принимали, стало причиной, по которой не был возможен чеченский вариант.

Горячие рубли и Интернет в каждой деревне

— Рафаэль Сибгатович, вы активный сторонник федерализма. Вот на ваш взгляд можно ли федерализм назвать продолжением той знаменитой декларации?

— Вообще, договорные отношения между Казанью и Москвой — это федеративные отношения. Если где-то такие отношения и сохранились в России, то это в Татарстане. В законодательстве мы уже не можем этого сказать, потому что Госдума влезла уже во все, что можно и нельзя. Даже исключительные полномочия регионов Госдума взяла на себя, но выполнить не может. Она уже задыхается от этого количества полномочий, которые она себе забрала. Это совершенно безумная процедура. Не знаю, что у депутатов случилось с мозгами. Зачем всю эту мелочь брать и федеральным органам передавать? Вертикаль власти — очень неэффективная система, от которой уже давно все развитые страны отказались.

«Вообще, я думаю, что управлять эффективно такой огромной страной при разнообразии не только культур, но и климата, и экономики, невозможно из одного центра. А федеративные отношения это позволяют делать на местах». Фото aif.ru

В исполнительной власти федерализм более-менее проглядывает — мы свою экономическую политику можем разрабатывать, и видно, что Татарстан резко отличается от соседей в этом плане. Федеративные отношения явно проглядывают в международных связях — мы ведем себя, как субъект именно федеративного государства, так же, как это делает Бавария или Саксония, или Калифорния. Вот здесь явно федеративное отношение в полном объеме. Даже где-то образцовое.

Вообще, я думаю, что управлять эффективно такой огромной страной при разнообразии не только культур, но и климата, и экономики, невозможно из одного центра. А федеративные отношения это позволяют делать на местах.

— А обсуждался в то время вопрос социального государства — то есть борьбы с сильным имущественным расслоением среди населения?

— У нас была целая программа адресной защиты, которая так и называлась. Это не просто поддержка, а именно адресная, в расчете, сколько на человека приходится дохода, и людям доплачивали — ну тогда талоны выдавали. Тогда вообще с наличными деньгами было плохо, ликвидности не было. За деньгами ездили в Пермь, прям самолетом летели, горячие рубли закидывали в самолет, и потом раздавали зарплаты. Делали купоны, чтобы поддержать самые беднейшие слои населения. Муратов Равиль Фатыхович за эту программу отвечал. Затем был целый ряд программ для того, чтобы уровень жизни поддержать — это газификация стопроцентная, телефонизация, это дороги и вода, с тем, чтобы у каждого, в каждой деревне все было дома. Если сегодня экономика нормально работает, то это благодаря тому, что деньги вкладывались в инфраструктуру.

А, и Интернет еще. В этом есть и моя заслуга. Я в московской газете выступил со статьей — у меня брали интервью очень долго, журналистка мучила меня часа три, и среди прочего я такую фразу, оказывается, сказал: «Народ, который выпадает из Интернета, выпадает из истории». И эту фразу эта газета крупно дала, и Шаймиев, как увидел, собрал комиссию и сказал: «Интернет в каждую деревню». Так что мы одни из первых в России стали полностью подключены к Интернету.

Все эти программы сегодня кажутся обыденными, а тогда это было мощно. Хотя бы потому, что многие регионы до сих пор не могут справиться с ветхим жильем, а мы уже тогда сделали это.

«Для меня это особый праздник, и он очень личный. Я вспоминаю первые годы после этого — какие тогда были гуляния. Что творилось на улицах… Такой подъем был, но все это немножко напугало Москву». Фото 1991.lenta.ru

«Надо бы как-то не суверенитет упоминать, а день республики, день города...»

— Нет у вас разочарования после событий 90-х?

— Ну, такие голоса есть: «Сдали суверенитет, потеряли». Но история не идет только вверх. Всегда после каких-то бурных процессов, революций, бывает некий откат. Поэтому, начало нулевых, когда вместо федерализма пошла вертикаль власти — это был откат. И суверенитет зажимали. Нашим только скажи «вертикаль власти», как все начинают подражать этому — это очень уж привлекательно, когда хочешь командовать, а не думать головой. Сейчас же всем понятно, что вертикаль сработала крайне неэффективно, хуже не придумаешь. Начнется обратный процесс — либерализация.

Идет патриотизм, идеологии нет, что тоже плохо. Ну как без идеологии можно? Патриотизм — это же не идеология. Там не говорится, как строить экономику, политику, там не говорится, как международные отношения строить. Там просто говорится: «Враг — тот-то». Сегодня враг США, потом Украина, потом Турция. Затем говорилось, что США уже не такой враг, с Турцией опять дружба, теперь ИГИЛ (запрещенная в РФ организация, — прим. ред.), а потом будет новый враг. А основной политический вопрос сегодня — это экономика. Не будет экономики, и весь твой патриотизм ни на что не пригоден.

— А как вы будете отмечать 30 августа? И что именно будете отмечать?

— Для меня это особый праздник, и он очень личный. Я вспоминаю первые годы после этого — какие тогда были гуляния. Что творилось на улицах… Такой подъем был, но все это немножко напугало Москву, и они постоянно намекают, что «не надо так широко», «надо бы как-то не суверенитет упоминать, а день республики, день города». Ну, наши прислушиваются, поэтому нет уже такого грандиозного празднования.

Тогда по полмиллиона человек выходило на улицы. Но в душе это есть, я более чем осознаю… Даже в этом году какую-то статью написал про то, что тогда мы заложили основы экономического процветания, которые видны сегодня. После этого мне позвонил Шаймиев и сказал: «Слушай, правильно. Я сам даже не подумал, что отдача пошла только сегодня от того суверенитета, который закладывался в 90-е годы».