«Добрый музей» Третьяковки поделился опытом терапевтического искусства
Мифы и заблуждения в музейной инклюзии обсудили на этой неделе на фестивале «Интермузей». Доступная среда — это еще не все, указывали эксперты, главное, чтобы состоялся диалог при участии посетителя, и тогда даже не важно, есть на входе пандус или нет. Один из таких примеров — «Добрый музей» Третьяковской галереи, который готов распространять свой опыт на регионы.
«Пока нет музеев, в которых все сотрудники разделяют инклюзивные ценности»
На «Интермузей» все беседы сопровождались переводом на русский жестовый язык. Так было и на круглом столе в доме культуры «ГЭС-2». Модератор Ксения Белькевич, заместитель директора по развитию музея истории российской литературы имени Даля, предлагала участникам разбирать различные мифы, связанные с инклюзивностью.
Первый из них гласил: «Инклюзия = доступность», то есть создание условий для людей с инвалидностью. Но речь идет о том, что любой человек может прийти в музей. С различным опытом, социальным уровнем, особенностями социализации, возрастом, отрицательными моментами в биографии. И при этом найти себя.
При этом инклюзия — это обязанность не только отдела по работе с посетителями или отдела по развитию.
— Но на текущем этапе должен быть лидер, — отмечал Никита Большаков, куратор программ доступности и инклюзии музея криптографии. — Пока нет музеев, в которых все сотрудники разделяют инклюзивные ценности, нужен человек, который бы ходил и «пушил» всех.
В частности, Алексей Дебабов, начальник отдела междисциплинарных проектов ГМИИ имени А.С. Пушкина вспомнил, как у них почти десять лет назад этим занималась Евгения Киселева:
— Она просто ходила по залам и спрашивала: кому интересно провести незрячих в музей? А кто может немного рассказать что-то на русском жестовом языке?
Каким бы опытом инвалидности не обладал человек, у него свой взгляд, свой процесс реабилитации, отмечала Светлана Телицына, соруководитель клуба владельцев собак-проводников Москвы и Московской области «Мудрый пес».
Речь, кстати, не идет и об упрощении, указывала координатор программ доступности и инклюзии музея русского импрессионизма Елизавета Кабаева:
— Это умение доступно донести материл, не упростить его, не отказаться от необходимых нарративу понятий. Чтобы объяснить, нужно для себя точнее понять, а значит, глубже погрузиться в материал.
— Если диалог между посетителем и музеем состоялся, совершено не важно, есть у вас пандус или нет, — отметила Татьяна Кубасова, заместитель директора по научно-исследовательской работе Дарвиновского музея.
«Мы шли к этому лет десять»
У «Доброго музея», инклюзивного филиала Третьяковской галереи в Малом Толмачевском переулке, на входе — ступенька, нет вывески. Это надо все проговаривать, утверждать, потому что открылся он в прошлом сентябре, и многие о нем не знают. Его куратор Алла Орлова говорит:
— Я работаю в галере 36 лет, но мне хочется говорить, что 30 лет и три года, потому что это сказочная история.
В 2012-м она, долгие годы трудившаяся в научном отделе, впервые поработала с детьми с синдромом Дауна. Вспоминает, как однажды у них в галерее целый день смотрели картины, посещали мастер-классы дети с особенностями развития. Разумеется, можно было заходить кому угодно, но на приглашение Орловой откликнулась только одна пара, которая потом заявила — мы в Европе везде видим детей с синдромом Дауна, кажется, что в России их нет.
Здание — городское, его арендуют. Здесь раньше были офисы Третьяковки. Раз в год проводились выставки. Так что делали все достаточно быстро. Одной из целей было, чтобы место было и инклюзивным, и музейным.
Поэтому в фойе можно увидеть макет всего музейного квартала. Администратор владеет русским жестовым языком. В мастерской обустроена мокрая точка, но трубы закрыты, чтобы их не сбили коляской. Здесь же висят картины выставки «Эмоции в цвете». В феврале 2023 года здесь провели арт-вечеринку с танцами «Ремонт». А потом предложили нейроотличным студийцам нарисовать на стенах то, что они любят.
— Была пауза. Я думала, что дети думают, что же они любят больше, — вспоминает Орлова. — Оказалось, дело не в выборе. Ребятам всю жизнь запрещали рисовать на стенах.
Свой Павел Третьяков
Вход в многофункциональный зал — с пандусом. По бокам — буквы с различными поверхностями. Для одной художница Анастасия Денеш вставила мозаику XVIII века. Обе двери внутрь открываются. Для журналистов оставили часть старой выставки на фоне готовящейся новой.
Старая — «Портреты, люди, персоны» — это своеобразные репродукции с использованием дополнительных материалов типа меха, лент, ниток. Смесь живописи и аппликации. Каждого героя дети выбирали сами. Встречает нас сам Павел Третьяков. Кстати, его сын Михаил тоже был нейроотличным. Портрет снабжен образцами материалов для аппликации, фотографией оригинальной картины, а также, к примеру, кодом, который включает рассказ о произведении.
На экране в лекционном зале демонстрируется парад — художников нарядили героями картин и вывели в галерею. Среди них были дети, которые ранее переживали наличие в комнате пяти человек.
Новая выставка называется «Мой музей» — сначала появляются идеи, потом макеты и коллекции. А также рассказы о процессе создания, превращенные в мультфильмы. Все профессиональные художники сотрудничают с музеем бесплатно.
Особой популярностью у родителей пользуется «Тихая комната» с заглушенными стенами и утяжеленным одеялом. Есть своя столовая и место для отдыха с пряжей (на стенах — готовые коврики).
В октябре в музей придут новые четыре группы, сообщает Орлова. Они будут учиться пять лет. Разумеется, желающих много. Есть разовые занятия. Можно написать в музей заранее и приехать с ребенком (по записи потому, что, говорит Орлова, ей и педагогам нужно к встрече подготовиться). Сейчас «Добрый музей» будет проводить несколько мероприятий в Выксе. Но пока за информацией, как работать такому инклюзивному музею, который накопил базу взаимодействия с очень разными людьми, обращаются мало. А такие музеи явно нужны по всей стране.
