Оксана Захарова: «Здесь и сейчас человек чувствует себя более адекватно — и это ценно»

«На первых порах я думала, что пациентам с психиатрическими заболеваниями помочь нельзя»

Оксана Захарова родилась в Нижнекамске, в семье, близкой к медицине: ее родители — зубные техники. В семье сразу было решено, что девочку нужно готовить в медицинский вуз, и для нее этот выбор тоже стал сам собой разумеющимся. Окончив школу с золотой медалью в 2007 году, Оксана поступила на лечебный факультет Казанского государственного медицинского университета. Забавно, но от стоматологии родители ее хором отговорили со словами, что в этой специальности очень тяжело и надо выбрать что-то «попроще». Могли ли они представить, что «чем-то попроще» окажется в итоге психиатрия?

Впрочем, легких путей девушка не искала: с первых курсов принялась мечтать о хирургии. Сегодня объясняет: может быть, это желание было неким протестом против общественного стереотипа о том, что женщина-хирург — это и не женщина, и не хирург? «Неужели я не смогу?» — думала студентка. Но по мере учебы поняла: наверное, хирургия — это не по ней.

Когда начался курс медицинской психологии, девушка вспомнила, что эта область ее всегда увлекала. Так и решила стать психотерапевтом — это врач, который не только назначает медикаментозное лечение, но и использует специальные техники беседы, чтобы помочь пациенту. Но траектория этой специальности не так проста: чтобы стать таким доктором, нужно сначала получить специальность психиатра, потом проработать по ней несколько лет в специализированной клинике, потом отучиться на психотерапевта — и только после этого можно начинать работать. Такой долгий путь Оксану сначала пугал, но на пятом курсе, изучая психиатрию, увлеклась и ею. Поэтому все вышло гармонично.

— На первых порах я думала, что пациентам с психиатрическими заболеваниями помочь нельзя. Кстати, я поэтому и хотела сначала стать хирургом — там сразу есть видимый результат. А в психиатрии — нет, и этим объяснялось мое внутреннее сопротивление. Но с началом этого учебного курса мое мнение изменилось, и я для себя, внутренне, приняла этот длительный путь, согласилась с ним. Думала: «Поработаю в психиатрической клинике несколько лет, потом уйду и стану психотерапевтом!». Но, как видите, задержалась здесь, — улыбается Оксана Валерьевна.

«Когда у каждого симптома есть название, становится понятнее, что происходит внутри головы»

В 2013 году она поступила в интернатуру КГМУ по психиатрии на базе РКПБ. Сложность этой специальности состоит в том, что перед доктором все-таки не понятный механизм, который нужно «починить», а человеческая психика, которая кажется чем-то загадочным и неизведанным. Мы помним цитату из пьесы Григория Горина: «Голова — предмет темный, исследованию не подлежит». Но такой ли темный это предмет на самом деле? Оксана Валерьевна отрицательно качает головой: у врача-психиатра есть более или менее четкие клинические ориентиры. Доктор беседует с пациентом, и по тому, какие ответы и рассуждения слышит, выстраивает диагноз.

Она вспоминает случай: в интернатуре она беседовала с пациенткой, диагноз которой еще не был поставлен.

— Во время этого разговора у меня было сильное чувство непонимания. Вроде бы эта женщина говорила умные вещи, в ее рассуждениях была какая-то логика, она использовала научные термины. Но у меня в голове была каша. Я не могла связать в единую картину ее рассказ, его невозможно было понять в целом. Проводив ее, я попыталась прийти в себя и понять, что же произошло. Тогда мне показалось, что мышление — это что-то совершенно непонятное. Рядом со мной в кабинете сидел более опытный доктор, он увидел мое выражение лица и сказал: «Вот теперь вы поняли, что значит разорванное мышление, словесная окрошка». И у меня прояснилось: «А-а! Так вот что это такое!» Но каждому такому случаю находится объяснение. Когда у каждого подобного симптома, синдрома есть конкретное название, становится более понятно, что происходит внутри головы.

Большую долю психиатрических заболеваний невозможно вылечить окончательно — можно лишь вывести пациента в ремиссию и поддерживать его в стабильном состоянии. А значит, финального успешного результата психиатрам во многих случаях ждать не приходится. Каково с этим работать — с пациентами, которые, скорее всего, никогда не будут здоровы?

Оксана Валерьевна рассуждает, что и множество соматических заболеваний тоже имеют хронический характер. Но это не значит, что им не нужно помогать. Так же нужно рассматривать и психиатрические диагнозы: у таких пациентов тоже бывают периоды обострения, когда они плохо себя чувствуют, и в душе им очень, очень плохо. Грамотная работа психиатра позволяет купировать такие состояния, приводить людей в свою собственную норму.

— Это и есть мой результат. Он очень ценный для меня, и я вижу благодарность от пациентов. Конечно, дальше могут быть разные сценарии: ремиссия может продлиться годы, а может и наступить обострение уже через месяц. Но здесь и сейчас человек чувствует себя более адекватно — и это ценно.

Рядом со мной в кабинете сидел более опытный доктор, он увидел мое выражение лица и сказал: «Вот теперь вы поняли, что значит разорванное мышление, словесная окрошка». И у меня прояснилось: «А-а! Так вот что это такое!»

Когда белый халат становится щитом

Во время интернатуры Оксана Валерьевна работала в разных отделениях РКПБ: и в дневном стационаре, и в стационарах закрытого типа, и в женских, и в мужских. По окончании обучения ее определили работать в мужское отделение №1. Через три года она планировала пройти первичную специализацию по психотерапии и начать работать не только с тяжелыми психиатрическими диагнозами, но и с пациентами психотерапевтического профиля.

Она помнит свое первое дежурство в мужском отделении:

— Было страшновато. Представьте, я еще совсем молодая, новенькая среди врачебного персонала, а пациенты хотят внимания нового доктора. В первый же день случился конфликт между двумя пациентами: очень крупный мужчина сцепился с довольно субтильным своим «коллегой». Ко мне забегает медсестра и говорит, что зачинщик требует, чтобы я с ним поговорила. Я, конечно, сначала испугалась, но я же все-таки врач — нужно было разобраться в истории. Мы начали с ним разговаривать, и стало понятно, что он просто хотел внимания. Он рассказывал мне про свою собаку, про то, как он по ней скучает, про своих детей… Просто хотел, чтобы я его послушала.

Но протоколы безопасности докторов в психиатрических отделениях все-таки разработаны — соблюдаются строгие правила. Например, оказывается, «работает» белый халат — он становится своеобразным психологическим щитом, который разделяет медицинский персонал и больных. Кроме того, медики держат физическую дистанцию, чтобы оставаться от пациента на определенном расстоянии. Когда Оксана Валерьевна разговаривает с чрезмерно возбужденным пациентом, это всегда происходит в сопровождении персонала из числа мужчин. А еще в отделениях всегда есть пациенты, которые «за врачей». Они тоже помогают осаживать чрезмерно ретивых «коллег» и защищать докторов от агрессии.

Так сложилось, что большую часть своей карьеры наша героиня работала именно в мужских отделениях. Говорит, внутреннего сопротивления не было — все это работа, пациенты, которым надо помочь, независимо от их гендерной принадлежности. Хотя довелось потрудиться и в женских отделениях: например, в начале карьеры был период в отделении первичного эпизода, была и работа с женщинами с хроническими заболеваниями.

Было страшновато. Представьте, я еще совсем молодая, новенькая среди врачебного персонала, а пациенты хотят внимания нового доктора

«Так работает наша психика: ей хочется завершить что-то, сделать цельным»

Проходя первичную специализацию по психотерапии, Оксана Валерьевна параллельно обучилась на гештальт-терапевта. Теперь она параллельно с работой в психиатрической больнице практикует как частный гештальт-терапевт — со здоровыми людьми без психиатрических диагнозов, нуждающимися в психотерапевтической поддержке.

Медицинский психолог, в отличие от того, кто получил неврачебное образование, имеет право работать с людьми, страдающими психическими расстройствами. Многие из них участвуют в диагностике. Например, при первичном поступлении пациента с психозом ему оказывается помощь, острое состояние купируется препаратами, а потом с ним беседует клинический психолог РКПБ. У него есть свой набор диагностических критериев, по которым он определяет, есть ли нарушение мышления, внимания, интеллекта — для этого разработаны особые методики. А есть медицинские психологи, которые работают как психотерапевты.

Но и тут есть дихотомия. В свою очередь, психотерапия может быть медицинская и немедицинская. В России принято, что психотерапевт — это врач-психиатр, который прошел первичную специализацию по психотерапии. Он назначает препараты и работает с помощью бесед. Таким образом, у Оксаны Валерьевны, по сути, две профессии: в больнице она врач-психиатр, а в рамках частного приема — психолог, немедицинский гештальт-терапевт. Еще одно важное отличие: к врачу-психотерапевту приходят пациенты, а к психологу — клиенты.

Гештальт-терапия не относится к медицинским методам, это направление обычной, «гражданской» психотерапии. В ней изучается эмоциональное состояние клиента, его чувства. Слово «гештальт» — немецкое. Однозначного его перевода на русский язык нет: это фигура, образ, нечто целостное. Оксана Валерьевна, объясняя нам особенности этого подхода, рисует на бумаге почти полный круг (недорисовывая пару сантиметров) и спрашивает, что мы видим. Мы отвечаем:

— Окружность.

— Вы хотите это так назвать. А вы заметили, что я ее недорисовала? Так работает наша психика. Ей хочется дозавершить что-то, сделать его цельным. Внутри она стремится к какому-то завершению — это и называется «хочется закрыть гештальт». Приведу пример: человека раздражает, когда в помещении включается дневной свет. Его эмоциональное состояние меняется, ему становится плохо, тревожно. Он не понимает, почему это происходит. В процессе психотерапии может выясниться, что когда он был ребенком, его мама включала дневной свет в детской, а сама уходила. Детское состояние паники и ужаса, которое испытывал тот малыш, переносится на взрослую жизнь и вот так причудливо проявляется. Получается открытый гештальт: мама выходит из комнаты, раз за разом оставляя малыша одного, и этот уже повзрослевший малыш раз за разом испытывает панику, встречаясь с триггером. Как его закрыть? Ведь невозможно вернуться в детство и попросить маму так не делать. Однако есть методы, с помощью которых гештальт-терапевт прорабатывает вместе с пациентом его проблему, и она перестает мучить человека.

Бывает так, что к психологу приходит человек, которому в действительности нужна помощь медика. В этом случае специалист объясняет, в чем дело, и советует клиенту обратиться к доктору. У нашей героини такие случаи на приеме тоже случаются:

— Однажды ко мне на психологический прием пришел пациент с биполярно-аффективным расстройством. Но он не был продиагностирован, не знал, что болен. Просто ему было очень плохо, и он решил обратиться к психологу. В процессе беседы я (с разрешения клиента) его подиагностировала, поняла, что может с ним быть, дала ему отклик и посоветовала прийти на прием к психиатру. И знаете, он так обрадовался! Сказал мне: «Я так мучился всю жизнь! А это, оказывается, лечится, и есть препараты, от которых у меня будет ровное состояние!»…

Так работает наша психика. Ей хочется дозавершить что-то, сделать его цельным. Внутри она стремится к какому-то завершению — это и называется «хочется закрыть гештальт

«С течением времени идет популяризация обращения к психологу»

Наша героиня выбрала именно это направление терапии, руководствуясь собственным опытом обращения к психологу, которая практиковала гештальт-подход. Это было еще в студенчестве, когда девушка испытала «кризис двадцатилетних», наложившийся еще и на переезд из родного дома в Казань, и на необходимость начинать самостоятельную, взрослую жизнь. Сессии с университетским психологом помогли, эмоциональное состояние улучшилось — подход сработал. И сейчас Оксана Валерьевна видит, как метод работает, как зримо, ощутимо улучшается эмоциональное состояние человека при его использовании.

Лет 20 назад обращаться к психологу не было всеобщей практикой. Были стереотипы о том, что это — для слабых духом, да и вообще не помогает. Сегодня популярность профессии растет, люди осознают реальную пользу от работы с психологами, многолетние общественные стереотипы сдвигаются. Это Оксана Валерьевна даже по своему опыту прочувствовала: прежде чем обратиться в тот самый, первый раз к психологу, сама испытывала внутреннее сопротивление.

— Времена меняются. Молодое поколение уже воспринимает эту практику как что-то обыденное. Но барьеров перед тем, чтобы решиться обратиться к специалисту, все же множество. Например стыд: «Что же это, я сам не могу справиться?» Или страх: «Психолог скажет, что мне лечиться надо, и направит к психиатру». Или недоверие: «Да что он про меня может знать? Чем он может мне помочь?» Однако с течением времени идет популяризация обращения к психологу, и я вижу, как запрос на мои услуги растет. И главное — как это помогает людям.

Кстати, наша героиня участвует в этой популяризации: ведет регулярную психологическую рубрику на радио, активно дает комментарии для СМИ и пишет блоги в социальных сетях. Объясняет: это нужно, чтобы человек, услышав слова «психология», а тем более «психиатрия», не впадал скепсис или в панику и спокойно воспринимал бы эти явления. Кстати, узнав, что она психиатр, многие ее новые знакомые удивляются, как это такая хрупкая молодая женщина работает в такой профессии, не самой популярной и, по их мнению, даже опасной. Так работают стереотипы, смеется Оксана Валерьевна. И это говорит о том, что в области психиатрии тоже нужна популяризация.

Барьеров перед тем, чтобы решиться обратиться к специалисту, множество. Например стыд: «Что же это, я сам не могу справиться?» Или страх: «Психолог скажет, что мне лечиться надо, и направит к психиатру».

Сейчас мы не найдем в психиатрических палатах Наполеонов

За те 10 лет, что доктор работает в РКПБ, врачи замечают, что некоторые заболевания «эволюционируют», видоизменяются со временем. Например, изменилась средняя картина психоза при шизофрении. Раньше она была яркая, с агрессией против окружающих и против себя (такая форма называется аутоагрессией), к пациентам порой приходилось и Росгвардию вызывать, и одного пациента удерживали вдесятером. А сейчас, по словам нашей героини, психозы не такие развернутые, пациенты лучше стали реагировать на препараты даже в маленьких дозировках.

— Когда я вижу по старым историям болезней, какие дозировки препаратов назначались 20 лет назад, у меня волосы дыбом становятся. Если сейчас такие использовать, то психика человека будет просто подавлена чуть ли не на 100%. Сейчас у нас и дозировки небольшие, да и препараты изменились. Наш арсенал расширяется, в том числе и медикаментозный, — говорит Оксана Валерьевна.

Сейчас, в нестабильное время, когда и информационный, и событийный фон вокруг нас очень напряженный, люди стали чаще обращаться к нашей героине как к психологу (на частный прием). А что касается пациентов в РКПБ, то изменились формы бреда у пациентов, страдающих шизофренией. Они в принципе периодически меняются в зависимости от новостного фона, так бывает всегда. Так что сейчас мы не найдем в психиатрических палатах Наполеонов — пациенты выстраивают вокруг себя реальность, сообразную современности.

Сейчас Оксана Валерьевна работает в одном из мужских отделений РКПБ. Здесь лежат пациенты с шизофренией, органическим расстройством личности (которое может быть обусловлено перенесенными заболеваниями — инсультом, черепно-мозговой травмой, длительной алкоголизацией), умственной отсталостью. В силу заболевания такие пациенты не могут себя сдержать, все их порывы и желания требуют немедленной реализации. А если человек еще и пьет алкоголь — тормозящее влияние на нервную систему вовсе исчезает. Результатом может стать, например, агрессия. Отсюда нередко и растут ноги у фольклорных случаев из серии «с топором по деревне побежал».

Наш арсенал расширяется, в том числе и медикаментозный

«Депрессия — это не лень и не блажь»

Лежат в отделении и пациенты с аффективным и депрессивным расстройствами. А мы напомним нашим читателям: депрессия — это не просто модное слово. Это тяжелое заболевание, которое входит в медицинский классификатор, диагностируется, но главное — лечится или хотя бы компенсируется. Пациенты с депрессией, которым подбирают подходящие препараты, выходят из острой фазы, и их жизнь ничем не отличается от жизни людей без диагноза. Однако в нашем обществе все еще велика стигма: люди во что бы то ни стало избегают обращаться к психиатру из страха получить «клеймо» на всю жизнь.

— Но депрессия — это не лень, не блажь, не простое нежелание работать. Это — психическое расстройство, при котором действительно сложно даже просто утром встать с постели. Нужно приложить очень много сил, чтобы выполнять какую-то повседневную деятельность. И если это состояние длится более двух недель, то мы говорим о депрессивном расстройстве.

Доктор вспоминает случай, когда в приемный покой РКПБ поступил пациент в сопровождении своего коллеги. Сам этот пациент молчал и ничего не говорил. Сопровождающий рассказал: в течение довольно короткого времени человек перестал общаться с коллегами, ушел в себя, все реже появлялся на работе. Потом и вовсе пропал на две недели — не приезжал в офис, не брал трубку. Сослуживцы поехали к нему домой. Увидели печальную картину: за это время он сильно исхудал, в квартире — беспорядок. Все это время он не ел, и, вероятнее всего, практически не спал — выглядел очень больным и уставшим. Коллеги вызвали к нему скорую помощь, которая и привезла пациента в РКПБ. Его сразу же госпитализировали. Он лежал, молчал, отказывался от пищи… В процессе лечения доктор выяснила, что тяжелое депрессивное расстройство у него развилось на фоне онкологического заболевания. Человек узнал о своем диагнозе и довольно быстро ушел в себя.

Оксана Валерьевна объясняет еще один фактор «коварства» депрессии:

— Есть еще отсутствие критики к заболеванию. Психически нездоровый человек обычно не очень понимает, не соглашается с тем, что он нездоров. Хорошо, если родственники замечают, что что-то не так, и обращаются в стационар. Попадают к нам люди с депрессией и после суицидальных попыток. Но в ходе медикаментозной терапии осознание болезни приходит. И человек понимает, что и попытка суицида была из-за болезни.

«В больнице среди психически больных людей симулянт оказывается в стрессовых условиях»

Мы спрашиваем: как отличить человека со странностями от человека с диагнозом? Доктор объясняет, что ориентироваться можно, например, на свое ощущение от беседы, и напоминает своей первый опыт встречи с разорванным мышлением. У пациентов с шизофренией бывает еще такой симптом, как паралогичное мышление (когда изломана логика): «Я сегодня в сапогах, потому что синица запела». Человек может внезапно начать вести себя нетипичным образом: например, стать замкнутым, апатичным, безучастным, перестать контактировать с людьми или даже есть — это может быть симптомами депрессивного расстройства. Особенно насторожиться нужно, если раньше он был обычным, общительным, вовлеченным в общественную жизнь человеком, и изменение произошло резко.

Доктор рисует гауссиану и показывает: если критерии оценки поведения человека попадают в область пика — значит, его показатели в норме. В свою очередь, норма — это если оценка совпадает с большинством остальных людей. Области ближе к «хвостам» гауссова распределения свидетельствуют об акцентуации характера: перед нами непростой человек с необычным поведением и характером, однако это еще не психопатия. А вот если проявления психики уже в районе «хвостов» гауссианы — человека надо обследовать, нет ли у него психиатрического диагноза.

Оксана Валерьевна рассказывает: распутать клубок человеческой психики — это очень интересно. К примеру, почему человек не может удержаться ни на одном месте работы дольше пары месяцев? У него формируется расстройство психики или просто характер специфический? Что в его прошлом сформировало особенности его личности? Мешают ли они окружающим его? А ему самому? Можно ли «сгладить» его проблемы, облегчить его жизнь?

И еще один традиционный вопрос психиатру: реально ли прикинуться душевнобольным в попытке, к примеру, «откосить» от армии? Доктор задает нам встречный вопрос:

— Ну, если человек для этого выбрал такой способ, как пребывание в психиатрической больнице, — это ведь тоже о чем-то говорит? Разве не так? А если говорить серьезно, то здесь, в больнице, среди психически больных людей симулянт оказывается в стрессовых условиях. Надзор за пациентами у нас есть. Им кажется, что врачи не видят, как они себя ведут. Но другой медицинский персонал видит поведение человека в течение всего дня: как он ест, с кем общается, как ведет себя, какие решения принимает. И поверьте, есть много признаков, по которым симулянт обычно «прокалывается». Нас не так легко обмануть, как может показаться.

Если человек для этого выбрал такой способ, как пребывание в психиатрической больнице, — это ведь тоже о чем-то говорит?

«Принятие встроилось в мою картину жизни»

Оксана Валерьевна признается: она испытывает сочувствие к пациентам — особенно к тем, у кого особенно серьезные диагнозы, которые доставляют страдания. Она очень эмпатична от природы, но, по ее собственным словам, эмоциональный барьер обязателен:

— Раньше мне сложно было принять такую жизненную несправедливость. Особенно когда я работала в женском отделении первичного эпизода. Представьте: девочка, отличница, красавица, золотая медаль — и вдруг у нее развивается злокачественная юношеская шизофрения. Это было в начале моей карьеры, я очень сильно эмоционально вовлекалась в такие случаи. И страшно было, и досадно. Но потом пережила момент принятия: есть психические заболевания, в том числе тяжелые. Есть пациенты, которым сложно помочь. Но так есть. А я — врач, передо мной пациент, и мы будем решать проблемы по мере их поступления. Принятие и осознание этого, смирение — все это встроилось в мою картину жизни.

Есть у Оксаны Валерьевны и свой личный психолог. Это профессиональная необходимость: во-первых, супервизию проходит каждый практикующий психолог, а во-вторых, психика доктора тоже не железная, и ее до сих пор могут ранить ситуации, которые она проживает во время работы. С этим наша героиня идет на прием к своему психологу.

В планах у нашей героини — развиваться в обеих своих ипостасях. Первоначальную мысль уйти из психиатрии и сконцентрироваться на психологической деятельности она оставила, потому что в итоге поняла: ей по душе и психиатрия тоже. Поэтому она хочет, чтобы в периметре ее деятельности оставалось и то, и другое.

— Я не гонюсь за длинным рублем, эта приманка на меня не действует. За статусностью тоже не гонюсь — мне не нужны должности и звания. Я ведь понимаю, как это тяжело, сколько работы и ответственности у заведующего отделением. И если бы, например, я доросла до руководящей должности в психиатрии, я не смогла бы реализовываться как психотерапевт. Потому что все внимание тогда уделяла бы отделению.

Работая врачом-психиатром, Оксана Валерьевна остается в тонусе, знает обо всех новостях в этой отрасли, о современных тенденциях и о новых открытиях. А это пригождается ей и в психотерапевтической работе. Это не дает «просесть» в плане научности.

Представьте: девочка, отличница, красавица, золотая медаль — и вдруг у нее развивается злокачественная юношеская шизофрения. И страшно было, и досадно

«Даже недееспособные люди ухитряются брать кредиты»

В 2022 году наша героиня защитила кандидатскую диссертацию на весьма интересную тему: провела биопсихосоциальный анализ психических расстройств у заемщиков кредитов, обратившихся за психиатрической помощью. Анализировала истории болезней пациентов РКПБ, у которых случались дебюты психических расстройств на фоне взаимоотношений с банком. В ее исследовании описана масса интересных, но печальных случаев: например, была пациентка, которую обманули, «развели» на крупный кредит, и в итоге в качестве реакции на сильный стресс у нее возникло психическое расстройство. Еще примеры — когда кредит становится провоцирующим фактором к дебюту психиатрического заболевания.

— Кстати, наличие психиатрического диагноза не может стать поводом к освобождению от кредитных обязательств! — рассказывает доктор. — Даже недееспособные люди ухитряются как-то брать кредиты. И тогда опекун оказывается в сложной ситуации: он может обратиться в суд по поводу того, что его подопечному неправомерно выдали кредит. Суд выносит постановление в его пользу — и тогда проценты по кредиту выплачивать не нужно. Требуется только вернуть ошибочно выданное тело кредита. Но как раз его-то заемщик уже успевает потратить. Или в мусорку выбросить, или другу передать… Это не самые частые случаи, но, тем не менее, они происходят!

Защищалась наша героиня в Санкт-Петербурге, в военно-медицинской академии. Сейчас она продолжает научную работу и ведет педагогическую: пишет монографию по своей диссертации, проводит семинары для врачей и студентов. О докторской пока не задумывается. Оксана Валерьевна смеется: «Пока я еще отхожу от кандидатской».

А еще доктор состоит в психолого-психиатрических бригадах, которые работают при чрезвычайных ситуациях: захотела этим заниматься, когда случилась трагедия в казанской гимназии №175.

Оксана Валерьевна постоянно продолжает учиться: прошла специализацию по психосоматике, по арт-терапии, по терапии сексуальных расстройств... Признается: ей это очень интересно, и она старается брать лучшее из каждого своего нового курса. Мы спрашиваем: а кем доктор видит себя в будущем, лет через десять? Она описывает: во-первых, все еще остается все тем же доктором здесь, в РКПБ. А во-вторых, хочет развиваться в гештальт-терапии: быть уже не только терапевтом, как сейчас, но и супервизором, и тренером (планирует сама вести обучающие программы).

Кстати, наличие психиатрического диагноза не может стать поводом к освобождению от кредитных обязательств!

«Я обычный человек, такой же, как все остальные»

На наш традиционный вопрос о том, что наша героиня больше всего любит в своей работе, она отвечает:

— Первый ответ, который мне приходит в голову, — это пациенты. Потому что в больнице они как дети. Они ждут обхода, внимания. И мне хочется им помочь. Я даже от пациентов что-то почерпнуть могу. Например, пациент с шизофренией идет по коридору. Я с ним здороваюсь и спрашиваю, как у него самочувствие. А он смотрит на меня, понимает, что не хочет сейчас разговаривать — и идет себе дальше. Я, конечно, понимаю, что все дело в его заболевании, в его особенностях. А, с другой стороны, он свободен в своих реакциях и может себе позволить не начинать общения, которого он не хочет. И меня как-то раз осенило: «А что, так можно?» Или еще случай: сотрудницы отделения ведут женщину в состоянии психоза. А она изгибается, сопротивляется, идти не хочет. Они ей говорят: «Ну ты ведь можешь вести себя нормально». Она вдруг останавливается и спокойно отвечает: «Могу. Но я ведь в психиатрической больнице». Получается, какую-то эту их свободу можно взять себе на заметку. Разумеется, в рамках нормального поведения.

Оксана Валерьевна рассказывает, что ее раздражает, когда при знакомстве, узнав, что она психолог и психиатр, люди начинают воспринимать ее как функцию.

— Сразу говорят: «Ну, ты все про меня, наверное, сейчас узнаешь». А у меня нет такой цели, я не хочу. Я просто общаюсь! Потому что я обычный человек, такой же, как все остальные. Цели раздавать диагнозы или проводить терапию в процессе жизненного общения передо мной точно не стоит. Я этим занимаюсь на работе.

И действительно, за стенами больницы наша героиня — обычная молодая женщина, которая любит своих друзей и близких. Правда, признается, что в большой компании хоть и находится с удовольствием, но старается молчать. Видимо, «наедается» разговорами на работе.

В свободное время танцует бачату. В отпуск вместе с подругами стараются ездить в путешествия — это уже традиция. А еще у нее живут собака и кот — большие друзья и между собой, и для нее. Кстати, возьмите на заметку: психиатр говорит, что разговаривать с животными — это совершенно нормально!

— Они отличные слушатели, очень внимательные. Главное, чтобы не отвечали! — смеется Оксана Валерьевна.