Эмир булгар и правящий клан: власть и общество

§2. Эмир булгар и правящий клан: власть и общество

Комплекс археологических и письменных источников позволяет сделать вывод, что булгарское общество в X в. находилось на этапе становления и укрепления раннефеодального государства. Его правитель Алмыш, сын Шилки, имел титул «эльтебер». Внутри своего государства правитель обладал всей полнотой административной и военной власти. Он не только правил страной, но и командовал войсками. Однако источники сообщают не так много о форме и стиле правления, структуре управления, способах легитимации и характере власти. Многие из этих вопросов требуют новых подходов и решений. Одним из таких вопросов является память о начале власти правителей Булгарии и ее происхождении.

1. Сказание о начале власти правителя в булгарском историописании.

Одним из первых и, несомненно, самым важным источником, повествующим о возникновении Булгарии и ее первых правителей, является сообщение Абу Хамида ал-Гарнати, который неоднократно бывал в Болгаре в 1135—1150 гг. Приехав туда в очередной раз, он познакомился с булгарским столичным кади Йагкубом ибн Нугманом и получил от него редкую рукопись «Таварихи Булгария», в которой была описана история страны, то есть он передает не просто услышанную им легенду, а пересказывает довольно близко к первоначальному тексту отрывок из прочитанной им книги. Особо привлек арабского торговца и миссионера рассказ о начале государства, который он и пересказал: «А смысл слова «булгар» — «ученый человек». Дело в том, что один человек из мусульманских купцов приехал к нам из Бухары, а был он факихом, хорошо знавшим медицину. И заболела жена царя, и заболел царь тяжелой болезнью. И лечили их лекарствами, которые у них приняты. И усилился их недуг, так что стали они оба опасаться смерти. И сказал им этот мусульманин: «Если я стану лечить вас и вы поправитесь, то примете мою веру?» Оба они сказали: «Да». Он их лечил, и они поправились и приняли ислам, и принял ислам народ их страны. И пришел к ним царь хазар во главе большого войска, и сражался с ними, и сказал им: «Зачем принял эту веру без моего приказа?» И сказал им мусульманин: «Не бойтесь, кричите: Аллах велик!» И они стали кричать: «Аллах велик! Аллах велик! Аллаху хвала! О Боже, благослови Мухаммада и род Мухаммада!» — и сразились с этим царем, и обратили его войско в бегство, так что этот царь заключил с ними мир и принял их веру, и сказал: «Я видел больших мужей на серых конях, которые убивали моих воинов и обратили меня в бегство». И сказал им этот богослов: «Эти мужи — войско Аллаха, великого и славного». А ученый у них называется «балар», поэтому назвали эту страну «Балар», смысл этого — «ученый человек», и арабизировали это, и стали говорить «Булгар».

Этот рассказ является первым сохранившимся до нас вариантом легенды о происхождении Булгарского государства и его правителей — социоэтиологическое предание, поэтому следует проанализировать его специально.

Социоэтиологические легенды и предания, повествующие о происхождении народов, о появлении первых правителей, их генеалогии от божественного первопредка, получении санкции и божественной инвеституры, а также установлении государственного строя — одна из древнейших форм сохранения памяти о прошлом социума, первая универсальная форма идеологии, отражающая его этносоциальную идентичность, а также, как показывают исследования историков и культурных антропологов, сказания и другие эпические произведения, содержащие сведения о происхождении социума и государства, были тесно связаны с ритуалами власти и существовали в тесном и двустороннем взаимодействии.

Нормы, правила и идеалы этносоциальной организации отражались в архаичных текстах, а те, в свою очередь, представляли собой контекст — архетипы и «идеальные модели» власти и потестарно-политической системы, давая ей необходимую традиционность и устойчивость в общественном сознании. Слово и ритуал в традиционных обществах были крепко переплетены и изоморфны и часто являлись частями единой системы передачи и сохранения традиции. Следует учесть, что устная традиция, несмотря на кажущуюся произвольность и субъективизм, имела весьма устойчивые способы передачи информации, позволявшие сохранить ее ядро и основные общественно значимые смыслы в русле традиции, поскольку само публичное исполнение эпических произведений предполагало знание слушателями ритуальных, вещественных и топографических реалий эпоса.

В этой связи ценность сказаний и преданий о прошлом следует признать более значимой, чем считалось прежде. Особую важность они представляют в плане сопоставления и взаимовлияния реалий событийной истории, функционирования институтов власти и ментальных структур в рамках социальной антропологии или новой социальной истории. В современной отечественной и зарубежной историографии весьма характерны исследования о власти, носителях власти, о проявлениях дружинной культуры и о различных проявлениях властвования — вассалитета, жертвоприношения, полюдье, сбор дани, — то есть в тех самых исторических ситуациях, которые время от времени повторяются между людьми в прошлом.

Многие аспекты изучения всех этих явлений нашли отражение в фольклоре. В ряде случаев без учета мифопоэтической традиции довольно сложно реконструировать раннюю историю того или иного социума, особенно это касается бесписьменных народов, этапов складывания древних и средневековых тюркских государств Евразии — держава Хунну шаньюя Моде, Тюркского каганата Бумыня, легендарного прародителя всех тюрков Огуз-кагана. Неудивительно, что в целом ряде случаев устная традиция является, наряду с данными археологии, единственным источником для реконструкции ранней этнологической истории тюркских народов.

Устная традиция, как правило, является ведущей формой исторической и социально-политической памяти только в «бесписьменных» или «ограниченно письменных обществах». По мере развития государственности эти эпические произведения начинают записываться и превращаться в неотъемлемую часть историографической традиции. Фиксация ее в историко-географических сочинениях более развитых соседей или путешественников этих стран, посещавших эти страны в эпоху становления развитой государственности, происходит, когда возникает необходимость в своей собственной историографии. В одном случае происходит перевод (часто одного из вариантов) не только на другой язык, но и значительное переосмысление, своего рода культурная перекодировка.

Но и фиксация в рамках собственной историографической традиции не оставляет архаическое предание неизменным, поскольку в этом случае запись его происходит в условиях значительного усложнения сословно-социальной структуры общества, укрепления монархической власти и часто после смены веры или смены язычества одной из монотеистических религий. В любом случае оно явно было переосмыслено и записано чужим культурным кодом. Иными словами, легенды и предания о возникновении социума и государства до нас дошли, как правило, в качестве династийных, генеалогических и назидательных сказаний и неизбежно трансформировались под воздействием новых представлений и идеалов, часто осложненных взглядом на «чужого» с точки зрения своей культуры.

Именно поэтому исследование отраженных в них моделей потестарно-политической организации требует специального текстологического и структурно-морфологического изучения сохранившихся остатков социоэтиологических сказаний. В качестве основного источника можно назвать фольклорные произведения и их отрывки, сохранившиеся в историко-географических сочинениях.

Несмотря на серьезные успехи в изучении этого вопроса, в татарской фольклористике и литературоведении не ставился вопрос о нахождении элементов фольклора в исторических сочинениях. Само изучение ранних этапов фольклора производилось методами сравнительно-исторической текстологии, которые неизбежно вели к архаизации сюжета и его символики, поскольку компаративистские исследования проводились с тюркскими эпосами и легендами. Тогда как булгарские предания являются повествованиями другого типа. В настоящее время более адекватным представляется мотивный анализ фольклорной традиции. Он предполагает изучение сюжетогенерирующего мотива, включающего описание действующего лица (субъекта), его действий и признаков (образов). Базис сюжета определяет семантико-валентные связи с дополнительными и детализирующими мотивами. Дополнительные мотивы выполняют дополнительную функцию, служат развитию повествования. Мотив имеет вид целостный, устойчивый, повторяющийся элемент текста — «некий микросюжет». Мотив сохраняет семантическую устойчивость при смене повествовательной среды (например, при переходе из эпической традиции в раннеисторическую). Устойчивость мотива обеспечивается его историко-семантической вариативностью — способностью сохранять базовый набор признаков в сочетании с возможностью к трансформации: свертыванию до одного предложения или превращению в глобальный эпический цикл.

Мотив или сочетание мотивов формируют сюжет. Производной от сюжета является фабула, представляющая собой непосредственную реализацию сюжета, определяет его композицию, последовательность мотивов, количество повторений. Фабула состоит из эпизодов. Атрибуты мотива — субъект (герой) и его признак (артефакт) — функция действующего лица. Мотивный анализ позволяет сочетать исследование морфологии текста с их исторической интеграцией и сравнительным изучением. Лейтмотив — мотив, повторяющийся в пределах одного текста.

Прежде чем приступить к анализу текста, следует подчеркнуть, что у ал-Гарнати нет сомнений в том, что он рассказывает историю происхождения единой страны под властью единого правителя, о династии которого и идет рассказ, вне того, истинная эта генеалогия или ложная. В этом мифологическом пространстве, в котором живут образы власти, созданные булгарским кади (даже если он был только переписчиком труда какого-то безвестного историка, это не столь важно, поскольку он не стал бы переписывать сомнительный труд, в достоверность которого бы не верил, и тем более не предлагал бы его прочитать авторитетному богослову из Египта), именно это было важно. Поэтому этот труд должен был подтвердить укорененность власти, так сказать, придать ей историческую легитимность.

Подчеркнуть это необходимо, тем более что сам ал-Гарнати отмечал наличие в Саксине, где он жил и вел торговлю, двух общин (булгар и сувар) во главе с булгарским эмиром. В самой Булгарии он никаких сувар не отмечает и не объясняет их происхождение, но описывает «начало истории» Булгарии как единой страны. Характерно, что в этом рассказе нет никаких городов как центров власти, а это хоронит всякие идеи о городах-государствах, поскольку тогда социоэтиологическое предание звучало бы иначе.

Главным зачином и важнейшим лейтмотивом всего предания является переосмысление термина «булгар» как ключевого для объяснения всей истории этого народа, направленного как на прошлое, так и, главное, на настоящее, поскольку объясняет истоки его единства и причины его высокого социального статуса. Одним из главных мотивов является объяснение происхождения моноэтничного социума Булгарии: «А смысл слова «булгар» — «ученый человек»… А ученый у них называется «балар», поэтому назвали эту страну «Балар», смысл этого — «ученый человек», и арабизировали это, и стали говорить «Булгар».

В данном случае автор, видимо, смешивает несколько понятий, действуя как средневековый лингвист-этимолог, то есть прямо экстраполируя разные смыслы терминов и смешивая прочтение из разных языков. В основе этого понимания лежит тюркская основа «БИЛ/ BIL-» со значением «знать, ведать, разуметь» и его производные «билик / bilik»; «узнавать», «замечать»; «уметь». Реконструировать мысль автора средневековой этимологии можно как что-то типа: «билликлар / billiklar» или «биллар / billar», возможно, именно в таком направлении двигалась мысль булгарского историка. Здесь еще необходимо подчеркнуть, что если бы булгарский историк и кади говорил и писал на р-языке, то он должен был бы проводить этимологии со словом «пiл-» (чув.) — «знать», или «пĕлĕм» («знание»).

Другой момент связан с тем, что столичный кади (в согласии со взглядами историка), несомненный представитель элиты, считал себя принадлежащим к народу «булгар», который понимался как «мудрый, знающий, знаменитый». Вполне очевидно, что это общий взгляд элиты на свое происхождение и современную для XII в. идентичность. Понятно, что выяснить, насколько такие представления разделяли все представители элиты, не представляется возможным, но это справедливо и по отношению к Руси или к странам Европы, что не мешает выстраивать на основании разных источников идентичность элиты. Суть этого подхода в том, что сама формулировка этих взглядов была уделом меньшинства, но они не выдумывали эти концепты, а транслировали предания, которые были в ходу в среде элиты.

Главнейшей идеей и началом формирования этого Булгарского государства и самого народа является приход основателя государства в некую языческую страну: «Дело в том, что один человек из мусульманских купцов приехал к нам из Бухары, а был он факихом, хорошо знавшим медицину». Был он ученым человеком, то есть подтверждая самоидентичность элиты как «булгар» — «мудрых, известных людей», «факихом из Бухары». Далее сообщается обычное для фольклора вхождение в царскую семью через излечение от тяжелой болезни. Подобных сказок много, например, в своде арабских сказок и легенд, который известен в мире как «Тысяча и одна ночь». Ал-Гарнати так пересказывает этот мотив: «И заболела жена царя, и заболел царь тяжелой болезнью. И лечили их лекарствами, которые у них приняты. И усилился их недуг, так что стали они оба опасаться смерти. И сказал им этот мусульманин: «Если я стану лечить вас и вы поправитесь, то примете мою веру?» Оба они сказали: «Да». Он их лечил, и они поправились и приняли ислам, и принял ислам народ их страны».

В этом мотиве важна символическая смерть прежнего царя, который смог выжить только благодаря «факиху», который излечивает его благодаря принятию ислама. Тем самым произошел важнейший переход — старый мир умер, а родилась уже новая страна, а ее народ переродился в булгар, поскольку до этого события он был каким-то неизвестным, неназванным и аморфным населением.

Во многих других подобных социоэтиологических преданиях этот мотив повторяется в разных вариантах, но неизменной остается передача власти от старой династии новой — таковы легенды о начале династии Сасанидов, которых благословил на власть царь парфян, франкского вождя Меровингов благословил на правление римский полководец и патриций Аэций, такие же легенды сохранились у Пястов в Польше, у короля и т.д. То есть передача власти от прежней династии новой является ведущим мотивом в этом повествовании.

Важно подчеркнуть, что новая легитимация власти совершается уже не просто через вхождение в семью прежнего правителя, а через принятие ислама. Для этого предания принятие ислама служит важнейшим условием передачи власти, но не всегда используется в соответствующих преданиях о начале царства, поскольку не всегда и везде перерождение народа и правителя связано с религиозным переходом. То, что этот мотив специально подчеркнут в булгарском предании, означает, что этот вопрос был существенно важен для последующей булгарской истории и настоящего булгарской династии.

Надо подчеркнуть то, что в этом предании специально не артикулируется, но эксплицитно присутствует. Это то, что этот анонимный «факих» входит в династию булгарских правителей. Обычно в таких преданиях основатель династии женится на дочери старых правителей или усыновляется ими после оказанной им услуги (излечения от тяжелой болезни).

Тем самым факих подменяет прежних правителей и сам занимается управлением. Приняв ислам, булгары как бы признали его своим мудрым правителем, подменившим занедужившую прежнюю власть. При этом государство выглядит вполне современным для середины XII в., что вполне естественно, поскольку предание рассказывает не о реальном государстве, а о модели, которую хорошо знает. Во главе страны — царь со своей супругой. Для эпического повествования семья у власти вполне естественная картина, которая восходит еще к древним архетипическим традициям. Здесь же функционирует структура духовенства, а обороной страны занимается войско. То есть это вполне понятная структура средневекового восточного общества.

Новый правитель, получивший двойную легитимацию от прежних властей и за счет принесения света ислама, становится выразителем новой власти. В этом определяются две его важнейших функции — религиозная (защита крепости веры) и военная (защита пределов государства от нападений врагов).

Здесь следует сказать, что любое государство имеет врагов, и именно в борьбе с ними проявляет свои функции легендарный правитель. И в булгарском предании этот враг есть: «И пришел к ним царь хазар во главе большого войска, и сражался с ними, и сказал им: «Зачем принял эту веру без моего приказа?» Иными словами, враги выступают не столько против Булгарии, сколько против принятия ислама, следовательно, против нового государства и перерожденного народа. Именно поэтому от имени нового государства выступает не прежний, а новый правитель, что свидетельствует о случившейся «за кадром» смене власти. «И сказал им мусульманин: «Не бойтесь, кричите: Аллах велик!» И они стали кричать: «Аллах велик! Аллах велик! Аллаху хвала! О Боже, благослови Мухаммада и род Мухаммада!» — и сразились с этим царем, и обратили его войско в бегство, так что этот царь заключил с ними мир и принял их веру, и сказал: «Я видел больших мужей на серых конях, которые убивали моих воинов и обратили меня в бегство». И сказал им этот богослов: «Эти мужи — войско Аллаха, великого и славного». В этом микромотиве новый правитель ярко проявляет себя как военный вождь, сражаясь во главе своих воинов против врагов. Интересно, что врагами выступают хазары. Это несколько странно. Обычно в качестве врагов выступают несколько более аморфные враги. Вполне возможно, это произошло от того, что Булгария приняла ислам, и поэтому враги предельно конкретны. Сомнительно, что в XII в. имя хазар было актуальным. Нельзя сказать, что они были забыты, но в актуальной памяти их точно не было, поскольку даже тот же ал-Гарнати, живя в Саксине, практически на развалинах Итиля, ни разу его не упоминает, как и другие авторы, если только не пересказывает сведения географической традиции о странах и народах «седьмого климата». Все это заставляет предполагать, что формирование данного предания уходит корнями еще в X в., когда хазары олицетворяли враждебную власть, которая боролась против мусульманской Булгарии. И эта память была актуальной, а победа в этой войне закрепила не только создание государства, но и утвердила нынешнюю мусульманскую династию.

Важно еще подчеркнуть, что это произведение явно нечто среднее между классическим социоэтиологическим преданием, которое хотя и чаще всего фиксировалось в раннесредневековой историографической традиции, но сохраняло прежнюю структуру, лексику и мотивы, и житие святых или святых покровителей, типа Вацлавской в Чехии или Борисоглебской на Руси традиции. В предании о «начале Булгарии» мы имеем дело с явным смешением этих преданий. С одной стороны, она вполне светская и сохраняет обычную структуру мотивов, а с другой — в ней много святых чудес, выполненных по Божественной воле.

Есть несколько мотивов, которые явно являются обычной частью «святых сказаний»:

1. Приход факиха из Бухары не случайность, а Божественное провидение, ведущее его по предопределенному пути.
2. Излечение от тяжелой болезни царя, которому не помогали обычные лекарства, но вылечило Божественное вмешательство после принятия ислама.
3. Во время войны против хазар победу принесли не простые воины, незримые воины — посланцы Аллаха («большие мужи на серых конях»). Интересно, что указаны мужи именно на «серых конях», что возможно как некоторое древнее тюркское предание, переработанное в исламском духе. Это еще раз доказывает, что основная часть предания возникла довольно давно, в эпоху становления государства, распространения ислама и борьбы с хазарами. Не исключено, что эти мотивы были добавлены позднее, когда устное предание записывалось, и ему стремились придать канонический вид мусульманского сочинения о борьбе за веру. Не исключено, что этот странный анонимный «факих из Бухары» ранее был основателем династии.

В целом этот сюжет можно разделить на несколько важных микромотивов с объяснением их важности в становлении системы представлений о легитимации, атрибутах и функции власти булгарских правителей. Подобная структура мотивов была разработана в компаративистских трудах по этиологии власти славянских правителей и использована с определенными изменениями.