Язык булгар и проблема наддиалектного койне в Булгарии

4. Язык булгар и проблема наддиалектного койне в Булгарии. По мере усиления централизации государства, возникновения городов и городской инфраструктуры и расширения торговых связей по Великому Волжскому пути и по караванному пути в Хорезм способствовали появлению разных форм наддиалектной речи, которые в науке принято называть наддиалектным койне. Для нас важно то обстоятельство, что, утратив этноязыковую принадлежность, все племенные языки стали именоваться лишь булгарскими, тем самым внутриэтнические границы оказались стертыми. Об этом можно, в частности, судить по сведениям Абу Райхана Бируни, который, характеризуя население Булгарии, писал о «булгарах Сувара» (возможно, ошибка переписчика и должно быть традиционно — Болгара и Сувара), что «они говорят не по-арабски, а на своем языке, смешанном из тюркского и хазарского».

Можно было бы только гадать о характере этого наддиалектного языка, если бы в нашем распоряжении не было уникального источника, характеризующего этноязыковую ситуацию в Булгарском эмирате уже в середине XI в. — словаря тюркских языков «Диван-у лугат ат-турк», написанного в 1074 г. Махмудом Кашгари на арабском языке. В нем автор отразил сведения о 31 тюркском наречии. Собрал он весьма интересные сведения и о языках населения Булгарского государства, с которым государство Караханидов поддерживало политические, культурные и торговые связи. Известен факт перекочевок некоторых тюркских племен (видимо, родственных с чигилями и карлуками) от границ государства Караханидов до «пределов Булгарии» в 1040-х гг. Махмуд Кашгари привел сведения о говорах населения булгарских городов Болгара и Сувара. Однако при этом, судя по его примерам, эти говоры не отличались друг от друга и, возможно, разделяя их, автор отдавал дань мусульманской историко-географической традиции.

Махмуд Кашгари указывает восемь примеров из языка булгар, один из аргу и булгар, один из йемеков, кыпчаков и сувар, четыре из кыпчаков, огузов и сувар, один из булгар, йемеков, кыпчаков и сувар и один как «кроме языка огузов, кыпчаков и сувар». Среди приведенных им конкретных примеров можно сослаться на такие: bal «мед», тат., башк., караим., уйг., кирг., казах., ккaлп., ног., туркмен., узб. «бал», узб. «бол» тур. bal, чув. — «пыл» — то же. Отсюда видно, что эта лексема — общетюркская, к тому же Махмуд Кашгари считает ее общим для кыпчаков, огузов и сувар. Ср. также слова abaq «нога» (общее для кыпчаков, огузов и сувар) — adaq «нога» (общее для кыпчаков, йемеков, 6улгар и сувар), jalnuq «невольница» (общее для кыпчаков, огузов и сувар), teva «верблюд» (общее для кыпчаков, огузов и сувар), toz — «быть сытым» (общее для йемеков, сувар, булгар и некоторых кыпчаков). Особо выделены несколько слов как булгарские, это: avuz — «воск», lav «воск для печати», kökläš — «породниться» и qanaq — «сливки» (последнее слово употреблялось и в языке аргу): среди слов, применяемых в тюркских языках для передачи значения «сливки» (ср.: кайак — каймак — хайах —хоймох — хайма и т. д.), следует указать и тат. диал. кан’ак.

Следует подчеркнуть, что кроме языковых примеров ал-Кашгари приводит и булгарский стишок:

«Атил суви ака турур
Кайа туби кака турур
Балик талим бака турур
Кулун таки кушарур
Воды реки Атил текут, ударяясь о подножия скал. Пруды наполняются рыбой и лягушками после ее разлива».

Этот стишок характерен тем, что информатор, передавая его Махмуду ал-Кашгари, рассказал его непроизвольно, так как помнил и не мог переставлять слова, делая понятным собеседнику. Стишок — это то, что человек запомнил с детства и рассказывает, не задумываясь, не стремясь излагать свои мысли на понятном «рыночном» языке. Между тем, в этом стихе, как во всех других примерах нет никаких следов р-языка.

Как видно из указаний Махмуда Кашгари и приведенных им примеров, оба языка (или диалекта) — булгарский и суварский имеют ярко выраженный общетюркский характер, недаром автор сравнивает их каждый раз именно с кыпчакским (и йемекским) и огузским. У нас есть все основания предполагать, что в данном случае мы сталкиваемся с наддиалектными типами речи, которым принадлежит ведущая роль при изменении языковых ситуаций. Иными словами, это образцы речи жителей городов Болгара и Сувара, которые по существу не были этнически маркированы.

Существует мнение, что, поскольку Махмуд Кашгари сам в Волжской Булгарии не был, то и разобраться в сложной лингвистической ситуации в Поволжье не мог, а поскольку в его примерах из булгарского языка нет элементов, характерных для протобулгарского языка, то ценность его свидетельства невелика. Это довольно странное сомнение, поскольку оно касается только лингвистической ситуации в Булгарии, тогда как другие примеры принимаются без особых сомнений. Выходит, что ал-Кашгари ошибался только в том вопросе, который для современных лингвистов кажется решенным. Однако у других неангажированных современной тюркологической конвенцией, есть альтернатива, кому доверять — современным тюркологам или средневековому автору, лично говорившему с носителем булгарского и суварского языков.

Даже если оставить в стороне явные свидетельства о связях Булгарии со Средней Азией, то все равно нельзя не предположить, что, судя по данным Махмуда Кашгари, в число его информаторов попались люди из Булгарии (точнее, из городов Болгара и Сувара) лишь с обычной тюркской речью огузокыпчакского типа. Если это так, это само по себе доказывает наличие в начале XI в. в Булгарии тюрков с языком общетюркского типа, притом не в малом количестве, если такой вдумчивый Кашгаpи принимал их язык за образец. Все же общественно-политическая ситуация в стране и наличие более поздних намогильных памятников XIII—XIV вв. с р- и л-элементами позволяют интерпретировать это явление несколько иначе, чем просто считать эти сведения ошибочной фиксацией автором речи кыпчаков вместо булгар. Нет практически никаких сомнений, что в Булгарии был выработан язык для междиалектного общения и, как показывают примеры Махмуда Кашгари, он имел общетюркский характер.

Общеизвестно, что главным фактором, вызывающим необходимость в койне, выступает практическая потребность в нем, и оно складывается при наличии имеющихся довольно существенных диалектных различий. Общетюркский характер койне, очевидно, был предопределен рядом условий:

1. наличием в составе населения Булгарского эмирата таких этноязыковых групп, которые говорили на языке общетюркского типа, о чем свидетельствуют отдельные факты, зафиксированные И6н-Фадланом (922 г.), да и сам титул «эльтебер» булгарского царя известен в тюркском мире с VI в., его носили также племенные вожди в тюркском каганате, а также указание на племена эсегел/чигил/эсгил, как составной части населения. Об этом языке свидетельствуют надписи на различных драгоценных изделиях, поступивших в виде товаров или даров из Булгарии в Западную Сибирь, написанных руникой на общебулгарском языке;
2. тесными этнокультурными, торговыми и политическими связями Волжской Булгарии с племенами, говорящими на языке огузо-кыпчакского типа и живущими на сопредельных территориях. Достаточно привести факт постоянных контактов, неоднократно зафиксированных восточными и даже русскими источниками X—XI вв. о военно-политических и этнокультурных контактах булгар с огузами и тюркскими племенами из Южной Сибири и Восточного Туркестана;
   
3. проникновением западных кыпчаков в Волжскую Булгарию с начала XI в. (отдельные небольшие группы, возможно, еще раньше были в составе булгарского союза племен как в Великой Булгарии, так и в Волжской Булгарии), которые занимались ремеслами, торговлей, земледелием и служили в войске. Наиболее яркие эпизоды подобных контактов — вторжение кыпчаков в Булгарию в 1117 г. и участие йемеков во внутриполитических усобицах булгар в 1183 г.
   
4. прибытием в большом количестве представителей духовенства и их последователей из Средней Азии после официального принятия булгарами исламской религии. Следует полагать, что духовные руководители (шейхи, имамы, муллы и др.) занимали высокую ступень в аристократической иерархии общества и, так как их язык общения обычно характеризуется высшими по уровню обработанности наддиалектными формами родного языка, в силу своего положения он оказывал ощутимое влияние на складывающееся койне;
   
5. знакомство с литературой, написанной на тюркском литературном языке того периода и ее распространение. Нельзя не согласиться с Т.Т. Тагирджановым, в том, что традиции А. Йасави и С. Бакыргани на булгарской земле были весьма популярны. Можно также предполагать применение материалов литературных памятников для обучения грамоте в медресе. В результате появляется литературный образец на отшлифованном, нормированном языке для подражания.
   

Естественно, не все перечисленные условия, влияющие на характер наддиалектной формы языка, могут иметь одинаковый вес. Нельзя исключать возможность появления и иных условий, имеющих какое-либо значение в конкретных исторических и историко-культурных ситуациях, в выборе необходимого комплекса языковых средств.

Как правило, образцовым признается язык какой-нибудь местности или же какого-нибудь города. Исследованиями ученых убедительно доказано значение города для жизни страны, когда он выступает очагом ремесленного производства и торговли, культурным и экономическим центром, и здесь создаются многообразные условия для развития особой формы обобщенной речи. В этом отношении города Булгарии не составляли исключения, поэтому у нас есть все основания утверждать, что именно здесь сложилась обобщенно-наддиалектная форма языка. Поскольку мы не располагаем материалами, проливающими свет на характер языковой ситуации в других городах волжских булгар, необходимо исходить из фактов эпитафий ХIII—XIV вв. (хотя и осознаем возможность изменения языковой ситуации в связи с миграцией племен, входивших в состав Золотой Орды), которые позволяют предполагать относительную близость языковой основы в столь разных в территориальном отношении памятниках.

В золотоордынском периоде Волжской Булгарии в характере сложившегося к XII в. общенародного койне в силу сохранения социолингвистического базиса существенных изменений не происходило. Ведь во второй половине XIII в. Булгария экономически восстанавливалась в качестве отдельной области Улуса Джучи, и в Болгаре даже стали чеканить монеты хана Бату. Все это вызвало приток нового населения (мастеров, торговых людей, проповедников мусульманства) в основном из Средней Азии. В таких условиях естественно было дальнейшее развитие наддиалектных форм языка, в результате которого койне расширяло границы употребления и стало функционировать в различных общественных сферах. Оформление текстов эпитафий на структурно различающихся языках с р- и с з-элементами (есть случаи их применения как в одном тексте, так и в различных надписях, например, в памятниках отца и сына) является убедительным подтверждением необходимости учитывать и присутствие наддиалектных форм языка.

За последние годы в татарском языкознании наметилась тенденция к более расширенному изучению истории языка, исходя из особенностей социально-общественной сферы, в которой мог функционировать язык. Его функциональная парадигма, особенно в период средневековья, до того периода, который определяется термином «старотатарский», в определенной мере имеет характер предположительности или гипотетичности. Ведь не секрет, что для реконструкции функциональной парадигмы древнейших периодов истории любого конкретного языка, прежде всего, необходимо широкое привлечение культурно-исторических и социально-исторических данных.

Однако при условии, когда отсутствует единый нормированный поливалентный литературный язык, все же нельзя ставить вопрос увязки памятника письма с конкретной национальной принадлежностью. Ведь у нас нет никаких документальных источников, проливающих свет хотя бы на контуры поволжского литературного языка до эпохи формирования единой булгарской этнополитической общности. Общая типология языковых архисистем позволяет высказать некоторые соображения, хотя и несколько гипотетического характера.

Бесспорно, основной формой существования в раннефеодальной Волжской Булгарии выступали территориальные диалекты (мы здесь не затрагиваем вопрос их возникновения), а также функционировали городское койне и другие возможные формы устного общения. То есть типы, возникшие в результате самостоятельного спонтанного развития. Литературный же язык, обладая обработанностью и селективностью, видимо, вначале выступал языком письменного общения элитарной части общества. Есть все основания предполагать, что в данный период развития общества роль литературного языка выполнял чужой (арабский) и тюркский, функционирующий в тюркском мире. Это был не столько тюркский литературный язык, а язык тюркской письменно-книжной литературы.