Фестиваль «Науруз»: классика, легенды и немного вербатима

«Молла Насреддин»: обязательно посмотреть

На открывающей пресс-конференции главный режиссер Дагестанского государственного кумыкского музыкально-драматического театра Скандарбек Тулпаров рассказал о спектакле «Молла Насрутдин», который идет у них 82 года. Главную роль торжественно передают от старшего поколения младшему. Зал всегда полон. И тут Бикчантаев предложил составить именно из таких спектаклей следующей «Науруз». Мол, и критики не смогут придраться — они же ничего не поймут! А у театра есть алиби — они так играют! Так что, видимо, в 2025-м мы будем смотреть «Голубую шаль» — и ее сестер из других регионов и стран.

— Есть шутка в Альметьевском театре, когда они ставят спектакль, я спрашиваю: как? — говорил художественный руководитель «Науруза» Фарид Бикчантаев. — Они отвечают: «Не фестивальный». Это шутка, но в ней есть что-то правильное. Все, у нас есть программа следующего фестиваля!

А вопрос понимания показался очень важным на фестивале. К примеру, на нем было много классики. Открывался «Науруз» «хедлайнером» — Школой драматического искусства, которая приезжает в Казань во второй раз. В первый они показывали «Пушкинский утренник» основателя ШДИ Анатолия Васильева. А сейчас его ученик Игорь Яцко привез «Вишневый сад». Яцко очень красочно описывал происходящее: «В спектакле 12 персонажей, и я представил каждого как дерево вишневого сада, который рассказывает свою судьбу и историю. Когда мы смотрим со стороны, мы видим, как эти монологи пересекаются в диалоге, получается пьеса».

Интересно, что звуковые машинные инструменты сделал Петр Айду, который только что делал для фестиваля «Горький +» шумовой перформанс.

Яцко впервые себя попробовал в режиссерской ипостаси в 24-часовом хэппенинге «100 лет. День Леопольда Блума. Извлечение корня времени», который попал в «Книгу рекордов России» как самый продолжительный театральный марафон. Последние 15 с лишним лет он главный режиссер Школы драматического искусства.

Рецензенты отмечают, что его «Вишневый сад» смешон, указывая, что чеховская пьеса все-таки комедия. Это означает, что реплики сопровождаются манерностью, диалоги преисполнены страсти (порой прямо-таки животной), а в конце Фирс не умирает, а потешается. Второстепенных героев нет, все главные, так что глаз цепляется не за Раневскую (Людмила Дребнева) или Гаева (которого играет сам Яцко), а, скажем, за потерянную и потешную Шарлотту Ивановну (Мария Зайкова).

Шекспир и Чехов

За классику берется Балкарский драматический — они ставит «Антигону» Жана Ануя. Кабардинский драматический ставит «Ревизора». Второй «Сад», теперь уже яблочный (потому что — Алматы), исполняется Театром А.И., где действие переносится в конец 90-х, а Гаева, к примеру, зовут Габит Ахметович. Северо-Осетинский академический показывает «Ричарда III», это первое произведение Шекспира в этом театре — трагедийность классика очень идет ментальности актеров, если судить со стороны.

Конечно же, много сказок и легенд. «Книга силы» русского ТЮЗа, в которой собираются стихи Тукая и мэппинг. Тинчуринский «Идегей». Кариевский «Йусуф». Нартский эпос у ТЮЗа из Владикавказа. Чеченский театр привез «Выше гор»: это целых три истории, в частности легенда о человеке, который возвращается к месту казни в обещанное время. «Бахром и Дилором» Узбекского национального театра кукол, на основе поэмы Алишера Навои «Семь планет». Правда, критики после указывают, что герои излишне статичны, не спасают даже постоянные танцевальные интермедии актрис. И тут же замечают, что им хотелось бы больше красочности. Хочется спросить у этих же критиков, почему они не требуют в постановках Островского больше балалаек и хохломы.

И кто-то должен объяснить феномен Чингиза Айтматова, как театрального автора! Его инсценировки показывают Сырдарьинский областной музыкально-драматический театр («Материнское поле»), Дагестанский кумыкский, тоже музыкально-драматический («Пегий пес, бегущий краем моря»), и, наконец, Нарынский областной. Как вы догадались, тоже музыкально-драматический. Вероятно, поэтому называют они постановку саундрамой (с одной «д»). К сожалению, это единственный отсмотренный спектакль по киргизскому классику, и он оставил удручающее впечатление. Как будто мы перенеслись в эпоху застоя: нам действительно показали, как комсомолец Дуйшнон (Шекербек Абдыкадыров) приехал учить детей, покорил тем самым сердце Алтынай (Умутай Ысакова), рассказывал им о Ленине и обезьянах, но не смог спасти девушку от насильной выдачи замуж. И все это под аккомпанемент ансамбля. Кажется, от начала до финала прошла вечность.

К тому же в очередной раз перевод мешает воспринимать спектакль адекватно. А ведь это фестиваль, где почти все будут слушать диктора. Порой, конечно, и наушник не был нужен. Показателен был пример, когда Тулпаров, по просьбе журналистов, начал говорить по-кумыкски, потом остановился: мол, не понимаем. Нет же, все понятно! По крайней мере, узбекский, казахский, алтайский можно было понять, не говоря уже о башкирском. Сложно спокойно смотреть спектакль, когда в противовес эмоциональной игре актеров слышишь запаздывающую, спотыкающуюся речь.

Честь и слово

Еще один тренд, который хочется развить, — работа с историей. В этом плане показателен «Всадник счастья» театрального объединения Республики Адыгея. Пьеса Тимура Дербе описывает события 1850 года, когда несколько черкесов были задержаны после перестрелки при переходе границы Пруссии. В Европе они находились на службе в русской армии, где участвовали в подавлении венгерской революции, потом оказались в Польше, откуда главного героя Шумафа повела в другую страну новая любовь к немецкой девушке Маргрезе. Черкесы при встрече с пограничными войсками стреляли в воздух, однако случились жертвы. Дербе написал пьесу после изучения информация о суде в немецком Бромберге. По сути, это описание образа соотечественника-воина — свободного дворянина, защитника и человека чести и слова, который никогда не складывает оружие и не сдается. Когда на поклоне исполнитель главной роли Азамат Хуадоков начинает танцевать, думаешь, что между ним и Шумафом особой разницы, верно, и нет.

В этом плане адыги солидарны с татарстанскими театрами: от нас на фестивале были и «Люди» театра «Әкият» о голоде в Поволжье, и «Мухаджиры. Муть» камаловцев о переселении татар в Турцию, и даже «Диалог» Нурбека Батуллы, построенный на разговоре с отцом, писателем Рабитом Батуллой. Кстати, на фестивале говорили и о репрессиях и насилии, причем практически без прямой речи — так было выстроено «Зеркало шаманки», в котором мистичность сочеталась с музыкой группы «ШаалааШ».

Башкирский вербатим

Особняком стоял вербатим, который привез Башкирский театр драмы. Это дилогия. Первая часть называется «Мы… Хранители», которую собрали после театрально-фольклорной экспедиции в Зилаирский район. На башкирском вместо «Мы» написано «Семь поколений» («Ете быуын»). Премьера ее была в марте этого года. В Казани показали вторую половину, «Мы… Наследники». Режиссер Рима Харисова сделала по принципу вербатима, опросив уфимскую молодежь на темы языка, идентичности.

— Несмотря на то, что я являюсь по национальности татаркой, я не могу сказать, что я владею полноценно своим языком и могу спокойно выражать свои мысли на родном языке. В связи с этим, наверное, это был мой личный мотив обращения к данной теме, — объясняла на пресс-конференции Харисова.

Она начала заниматься вербатимами в 2015-м, сделав со студентами второго курса Уфимского государственного института искусств спектакль «Главное» с вопросом: «Что для Вас главное в жизни?». С тех пор вышло еще несколько.

В «Наследниках» много музыки — из башкирского рока 90-х, бардовской традиции, рэпа: Алтынай Валитов, Минзали Яхина, Артур Кабиров, МС Инсан, «Рух», «Дервиш-Хан», «Ике юз». Также много русской речи, смешанной лексики, танцев, попыток отвечающего надавить на человека с диктофоном. Мне кажется, это абсолютно понятный любому зрителю национального театра спектакль. Есть претензии, что актеры, стараясь передать особенности речи и поведения «доноров» (интервьюируемых для спектакля людей), как будто добавляют в их речь иронии. Но, с другой стороны, только башкиры привезли такой прямолинейный спектакль на фестиваль.

Ведь если и есть что-то общее у большинства региональных театров, то это проблема языка, поколений, идентичности, будущего. От тех же Северо-Кавказских театров ждешь больше актуальной повестки. Но эта горечь прорывается — и в классике, и в инсценировках, и в легендах.

С другой стороны, как указывал Тулпаров, сейчас в их регионе театры активно оборудуются системой перевода, поскольку сюда начали ходить туристы. Насколько им нужны проблемные спектакли? Насколько они необходимы зрителю, который лучше в сотый раз сходит на «Моллу Насрутдина»? А ведь он явно хорош, иначе бы не шел 82 года.