«Цветок на танке» — Ландыш Мухаметзянова, которая всегда знала, что станет врачом-педиатром

Единственно возможный выбор

Ландыш Мухаметзянова говорит, что вообще не помнит, когда выбрала профессию:

— Мы дома никогда не обсуждали варианты с другими профессиями, я просто знала, что буду педиатром. Мама — медицинская сестра, она проработала в педиатрии много лет, в том числе была главной медсестрой в 9-й детской поликлинике Казани. Она, кстати, до сих пор работает по специальности — сестрой в дневном стационаре той же поликлиники. И тетя моя — педиатр, и тоже до сих пор в профессии, работает. А я в детстве лечила уколами свою игрушку — большого белого медведя, и со школы умела делать уколы, потому что у нас был курс профориентации, была практика в стационаре, и мы научились всему, что полагается уметь среднему медперсоналу.

Так что, поступая в 1995 году в Казанский государственный медицинский институт, наша героиня, в отличие от многих однокашников, сделала вполне осознанный выбор. И лишь утвердилась в нем, проходя интернатуру и ординатуру на базе ДРКБ.

Я в детстве лечила уколами свою игрушку — большого белого медведя, и со школы умела делать уколы

«Я сдавала для них кровь»

В ДРКБ молодому педиатру выпало серьезное испытание: интерном, а затем и ординатором она пришла в отделение онкогематологии. Работать с такими детьми непросто даже в психологическом плане: слишком тяжелые остаются впечатления. Вспоминая об этом, Ландыш Фердинандовна расплакалась — и сразу же улыбнулась:

— Такая вот я, у меня слезы близко. В основном я там дежурила — в выходные, праздничные дни. Выручала молодость — мне было всего 24 года, у меня некоторые пациенты были лишь ненамного младше — 18-летние.

А еще моральное облегчение приносило то, что будущий врач делала для маленьких пациентов больше, чем входило в ее обязанности:

— У меня кровь второй группы, резус-отрицательная. И я сдавала тромбомассу для детей, которые лечились у нас. Ведь химиотерапия негативно действует не только на раковые, но и на здоровые клетки, и переливание помогает выжить. А потом, когда эти дети приходили сдавать анализы уже для контроля — здоровыми, совсем другими с виду, — это было такое счастье!

У меня кровь второй группы, резус-отрицательная. И я сдавала тромбомассу для детей, которые лечились у нас

«Почему анализы разные?»

Вопрос, не было ли момента, когда хотелось сменить если не профессию, то специализацию — уйти из педиатрии, например, Ландыш Мухаметзянова просто не дала договорить:

— Нет! Ребенок — это ребенок, ему всегда хочется помочь. И на вопрос о детях я часто отвечаю, что хотя своих у меня нет, я чувствую себя мамой 30 тысяч детей Кировского района.

— Но это же сложно: дети не всегда могут объяснить, что болит, что они чувствуют…

— Ну в этом вопросе наши первые помощники — это родители. Наблюдательная мама всегда заметит, что ребенок как-то не так себя ведет, да даже не так, как обычно, лежит или теребит уши, например… Это знак, что его что-то беспокоит, болит.

— А какой самый необычный вопрос от родителей пришлось услышать вам за годы практики?

— Пожалуй, в самом начале профессиональной деятельности, когда дежурила в ДРКБ. Ко мне приходили мамы узнать результаты анализов, обследований. И вот одна спросила: у моего ребенка и у соседа по палате одно и то же заболевание, а результаты анализов у них разные — почему? Я даже не сразу сообразила, что ответить, потом так начала издалека: посмотрите в зеркало и вокруг — все люди друг на друга не похожи…

Наблюдательная мама всегда заметит, что ребенок как-то не так себя ведет, да даже не так, как обычно, лежит или теребит уши, например…

Лучше переубедить, чем лечить

В последние десятилетия у педиатров появилась новая головная боль — антипрививочное движение. «Продвинутые» родители отстаивают свое право не «вредить» детям с помощью вакцин.

Ландыш Мухаметзянова умудряется переубедить многих таких мам:

— Начинаешь с ними говорить — и выясняется, что сами-то они привиты и ничего страшного с ними из-за этого не случилось, наоборот, выросли здоровыми и крепкими. Рассказываешь, что поднимают головы инфекции, которые уже были побеждены — корь и коклюш. Стараешься объяснить, и часто родители принимают правильное решение.

Она припомнила историю, которая приключилась, слава богу, не в Татарстане — услышала ее на медицинской конференции, как пример тому, что от прививки отказываться не стоит:

— От ветрянки сейчас тоже есть прививки, это управляемая инфекция, но прививка эта не является обязательной в нашем календаре, и многие родители убеждены, что лучше ребенку просто переболеть. И вот в одном детском садике в Санкт-Петербурге переболела вся группа — 30 детей, а один заболел так тяжело, что дело дошло до реанимации, и спасти его не удалось. А была бы прививка — кто знает…

Начинаешь с ними говорить — и выясняется, что сами-то они привиты и ничего страшного с ними из-за этого не случилось, наоборот, выросли здоровыми и крепкими

«Жизнь — великая ценность»

«Спасти ребенка», «помочь ребенку» — эти слова проскакивают у собеседницы нашего издания в разговоре о профессии так часто, что корреспондент не удержалась от сложного вопроса — про детей, относительно которых еще до рождения встает ребром страшный вопрос: а надо ли спасать? Потому что если ранний скрининг выявляет неизлечимые, смертельные пороки развития, то жизнь родившегося, по всей вероятности, будет не только очень короткой, но и очень мучительной.

— Я не готова давать совет или принимать решение относительно прерывания беременности в таких случаях, — грустнеет при этом вопросе Ландыш Мухаметзянова. — Да, все может быть очень плохо. Но необязательно, я знаю пример, когда девочка, родившаяся с весом чуть больше 600 граммов, очень слабенькой, к 12 годам была практически такой же, как ее сверстницы, родившиеся крупными и здоровыми. Компенсаторные возможности организма огромны!

Она говорит: решение, жить ли такому ребенку, принимают родители и только родители, потому что только они в конечном счете несут ответственность за последствия такого решения:

— Жизнь — это всегда великая ценность. Наша задача — объяснить родителям, с чем придется жить им и их ребенку, обсудить все риски. А потом — сделать все для того, чтобы тот, кого они выпустят в этот мир, был максимально здоров.

Наша задача — объяснить родителям, с чем придется жить им и их ребенку, обсудить все риски

Не в бровь, а в глаз

На вопрос, были ли у нее пациенты, которые особенно запомнились, врач улыбается, а потом вспоминает двоих — двухмесячного малыша и… пожилого мужчину. Двухмесячный ребенок врезался в память из-за взгляда огромных серых совсем не детских глаз: «Казалось, он все понимает, это был осмысленный взгляд взрослого человека».

А немолодой мужчина с болезнью Паркинсона встретился Ландыш Мухаметзяновой в период ее работы в санатории «Санта». Она тогда специализировалась в области детской неврологии, но имела право работать и со взрослыми пациентами. А санаторий принимал не только детей, но и взрослых.

— И вот обсуждаем мы с этим пациентом план его реабилитации, а он спрашивает, как меня зовут, и говорит: «Ну имя Ландыш я легко запомню, это цветок. А отчество «Фердинандовна»… Я говорю: «Фердинанд — так звали принца, из-за которого началась Первая мировая война. А во Вторую мировую у немцев были «Фердинанды» — тяжелые самоходки вроде танков». И на другой день он приходит и спрашивает: «А где цветок на танке?»

На танке или не на танке — тут можно, конечно, и поспорить. Но нежная с виду, очень эмоциональная, переживающая за каждого своего пациента Ландыш Мухаметзянова на самом деле, похоже, обладает качествами настоящего командира танка: настойчиво гнет свою линию, борется до последнего за успех лечения — и преодолевает все. В том числе и расстояния:

— Я водитель с 20-летним стажем и большим опытом, потому что никогда до последнего времени не работала рядом с домом. И я очень люблю быть за рулем — не скорость, а сам процесс. Машина — это ведь свобода! Езжу-то я аккуратно, за много лет едва набралось три штрафа, причем один не мой — за рулем брат был.