Словарь казанских литераторов и ученых: Николай Баженов

Н. К. Баженов (1804—1848)

Попытаемся, насколько позволят данные, вызвать из забвения одно очень почтенное имя, память о котором сохранилась далеко не у многих из казанских жителей. Да и из среды исследователей местной старины едва ли кто знает Николая Кирилловича Баженова, автора трех томов «Казанской истории» и многих книг и брошюр самого разнообразного исторического содержания.

Но и между любителями старины не установилось определенного понятия о личности упомянутого историка Казани. Нам и теперь приходится слышать, как смешивают автора «Казанской истории» с его однофамильцем, профессором Казанского университета Василием Яковлевичем Баженовым, занимавшим кафедру истории, географии и статистики в этом университете. Отлагая до другого раза нашу речь о Баженове-профессоре, умершем в Казани 25 января 1830 года от холеры, посвятим на сей раз скромный очерк штаб-лекарю казанского порохового завода Николаю Кирилловичу Баженову, умершему тоже от холеры, в один день с сыном своим Александром, 13-летним учеником казанской первой гимназии, 25 июня 1848 года.

Н.К. Баженов не принадлежал к числу казанцев ни по рождению, ни по воспитанию. После разных служебных мытарств и многих житейских приключений судьба закинула его в наш город уже на сороковом году жизни. Он родился в 1804 году в Тульской губернии; там отец его, титулярный советник Кирилл Иванович Баженов, был мелкопоместным дворянином и имел в городе Одоеве деревянный дом, как это значится в формулярном списке его сына.

О самом себе автор «Казанской истории» говорит в конце третьего тома этого труда, что «он дворянин Тульской губернии, получивший образование в тульской гимназии, а потом в московском университете. Продолжая в разных местах службу, прибыл наконец в 1844 году в Казань к занятию должности штаб-лекаря казанского порохового завода». В таком, более чем скромном показании заключается вся автобиография Николая Кирилловича. Между тем служебная карьера и литературная деятельность этого человека, представлявшая беспрерывный ряд неудач и нравственных потрясений, могли бы дать весьма поучительное содержание для жизнеописания нашего автора, если бы он не был столь молчаливым при воспоминании о своем прошлом. Но и тот материал, каким располагает пишущий эти строки, проливает значительный свет на сорокачетырехлетнюю жизнь Баженова, за исключением школьного периода.

Будучи двадцати одного года от роду, он, окончив курс медицинских наук в московском университете с званием лекаря, поступил на службу в московский военный госпиталь «для медицинской практики». Это было в мае 1825 года. Осенью того же года Баженов перевелся в Одоев сначала исправляющим должность городового врача, а потом, с 14 января 1826 года, настоящим городовым врачом. Так тихо и мирно шло время до 1829 года. Весною этого года случилась в службе Николая Кирилловича первая напасть. Один из помещиков белевского уезда засек на конюшне своего дворового человека Федорова, который час спустя после этой гнусной операции отдал свою крепостную душу настоящему ее владельцу — Богу. Баженов, справляя в это время (с 14 января по 14 февраля 1829 г.) должность белевского уездного врача, свидетельствовал труп и, вопреки обычному в то время при подобных обстоятельствах порядку, написал в протоколе, что «Федоров умер от истязаний». Началось уголовное дело. Помещик, удивленный тем, что из-за таких пустяков могут возникать беспокойства, поехал в губернский город и без труда уладил дело, дав ему иной оборот, по которому вышло то, что одоевского городового врача Николая Баженова, исправлявшего временно должность уездного врача г. Белева, «за неосновательное свидетельство о смерти дворового человека Федорова, нерадение к службе и неприличные званию дворянина поступки, удалить от должности». Распоряжение это состоялось 6 мая 1829 года и внесено в формулярный о службе Баженова список.

В наше время поступок Николая Кирилловича был бы только образцом долга и справедливости, но в то время такой образ действия со стороны врача-дворянина признан был не только не извинительным, но даже преступным: на Баженова взглянули как на вредного человека. Покойный Иван Сергеевич Аксаков приводит из своей служебной практики очень живописный образчик тех воззрений, какие господствовали в обществе провинциальных дворян описываемого времени. По словам Аксакова, к лицам, дерзнувшим выступать в направлении и духе, подобных тому, какие выражены молодым врачом Баженовым, или в каких начал службу сам Аксаков, — относились, не иначе, как с диким воплем «вольнодумцы! бунтовщики!» (См. соч. II. С. Аксакова. 1886 г., том I, стр. 656).

Несчастье, постигшее будущего историка Казани, было очень чувствительным уроком для этого неиспорченного идеалиста, рисовавшего, сидя на университетской скамье, предстоящий жизненный путь в слишком розовых очертаниях. Около года Николай Кириллович провел в хлопотах по исканию служебного места, но куда ни подавал докладные записки и прошения, везде встречал отказ благодаря злополучной строке в формуляре: «удален от должности». Только в конце февраля 1830 года судьба сжалилась над несчастным: нашлись добрые люди, которые помогли ему получить место уездного врача в г. Лодейном Поле Олонецкой губернии. Городок маленький, бедный; край неприветливый, заброшенный, где природа, по выражению Грибоедова, производит одни веники. Но наш молодой врач был бесконечно рад и этому месту. Здесь помещиков не было, хотя Баженов после испытанного урока приготовился вести себя с большею осторожностью с этим народом, который уже имеет свою историю в бессмертных произведениях г-жи Бичер Стоу [«Хижина дяди Тома» и «Жизнь южных штатов»]. Трудолюбие и гуманность, составлявшие главнейшие качества его души, были замечены и он вскоре стал получать разные командировки и поручения. Так, между прочим, он был послан осенью того же 1830 года в селение Сермаксу, Лодейнопольского уезда, в утвержденный там по случаю холеры карантин, где Баженов, по словам формуляра, «исполнял с особенным усердием обязанности по карантинной части». В феврале 1831 года его переводят в губернский город Новгород.

Здесь, в городе великих воспоминаний, имя которого блестит ярким светом во всех летописях и преданиях северно-русского народа; в городе, где, по словам поэта, говорят камни полуразрушенных храмов и о котором Герберштейн еще в начале XI века отозвался: Novagardia gentem quoque humanissimam ac honestam liabebat [«Жители Новгорода были весьма гуманным и честным народом»]. Здесь, в этом историческом городе, впервые зародилась в сердце Николая Кирилловича любовь и уважение к древним памятникам нашей истории. Но здесь же поэтическое воображение Баженова было омрачено тяжелым чувством при взгляде на неумолимую действительность, которую он встретил в Новгороде и вокруг него. Город веча и посадников окружали военные поселения, бесконечные казармы и все то, что было известно под именем «аракчеевщины».

В Новгороде служебная карьера Баженова начала делать, по-видимому, дальнейшие успехи: он исправлял должность члена врачебной управы (звание немаловажное для того времени), был командирован в разные пункты Новгородской и Московской губерний учреждать карантины по случаю свирепствовавшей тогда холерной эпидемии, и за свою деятельность получал самые лестные отзывы от начальства, отмеченные в формулярном списке, в котором между прочим говорится: «В Бронницах исправлял должность свою при устройстве карантина и заведовал им с неутомимым усердием и деятельностью, a пo возвращении в Новгород занимался прекращением холеры, управляя тремя холерными больницами с отличным усердием и превосходными успехами, что засвидетельствовано новгородским гражданским губернатором февраля 10 дня 1831 года за № 1839».

Все шло, по-видимому, счастливо: но «ничто не прочно под луною»... В октябре 1832 года Баженов снова был уволен от службы, хотя на этот раз по прошению. Что было причиною увольнения, остается неизвестным. Впрочем, не мешает заметить, что служба Николая Кирилловича в Новгородской губернии совпала с эпохою столь известных холерных бунтов в этой губернии в начале тридцатых годов, когда масса народа погибла не столько от холеры, сколько от шпицрутенов…

В отставке Баженов пробыл без малого год. «Голова моя создана для терновника»,— говорит он в одном из своих печатных сочинений [См. «Две поездки», стр. 74]. И действительно, только терновником, который колол ему виски, и можно объяснить то обстоятельство, что наш историк решился поступить на полицейскую службу, о которой всегда отзывался с пренебрежением. Он был зачислен в штат петербургской полиции и произведен из простых врачей в звание «штаб-лекаря». Но служба в этой сфере не могла умиротворить его дух, несмотря на многие ее служебные выгоды и известную доходность. «Одни компромиссы!» — говорил он жене своей Анне Васильевне (урожденной Рысаковой), нежно его любившей, и ровно через месяц, проведенный им на полицейской службе, с удовольствием принял предложение ехать в Западную Сибирь на должность окружного врача с местом жительства в г. Омске.