«Глаз — очень красивый орган, работа с ним — моя страсть»

«С детства у меня не было сомнений, что стану врачом»

В семье нашей героини врачей не было — в основном педагоги. Так и получилось, что в медицину девочка захотела прийти, руководствуясь примером мамы своей подруги.

— Лера Мухаметовна Хабибуллина была моим эталоном. Очень красивая женщина и замечательный врач, акушер-гинеколог, оперирующий хирург, она меня завораживала. Мне хотелось быть на нее похожей. Поэтому я с самого начала очень хотела стать акушером-гинекологом, и с детства у меня не было сомнений, что стану врачом.

В 1979 году девушка окончила физико-математическую школу и прошла по конкурсу на педиатрический факультет Казанского мединститута. Педфак выбрала, потому что туда конкурс был чуть меньше, чем на лечебный факультет, поступить было ненамного, но легче. Так и получилось, что девушка получила диплом врача-педиатра, в детской сети работать и собиралась. Сегодня заслуженный врач Татарстана, офтальмохирург, врач высшей категории, она смеется: если бы ей тогда кто-то сказал, что она будет офтальмологом, она бы не поверила. У девушки даже в мыслях не было никакой офтальмологии.

А потом она вышла замуж в медицинскую семью, в которой несколько поколений были врачами. И свекровь, детский офтальмолог, обратила внимание невестки на свою область медицины: «Смотри, хорошая специальность, с детишками работать, чистенько, интересно. Гуля, присмотрись». Гуля и присмотрелась: почему бы нет?

С детства у меня не было сомнений, что стану врачом

Судьба привела ее не в детскую, а во взрослую офтальмологию: врач требовался в поликлинике №3. Сначала нашу героиню отправили проходить специализацию: пятимесячные курсы прошли на базе ГИДУВа, а потом полтора года она проработала офтальмологом на приеме в поликлинике. Сегодня вспоминает: это была хорошая школа. Но ей хотелось расти. Еще на цикле специализации она вплотную познакомилась с кафедрой, с ее педагогами. Хотелось продолжить у них учиться. И в результате, уже четко понимая, чего ей хочется, Гузель Рауфовна поступила в ординатуру. Следующим человеком, подтолкнувшим ее к выбору дальнейшего пути, была заведующая кафедрой офтальмологии Лиюда Галиаскарова, которая заметила нашу героиню и сказала: «У этой девочки хорошие руки, ее надо учить хирургии».

— Я до сих пор ей очень благодарна за эти слова, потому что они, можно сказать, определили мое будущее в профессии. Ведь до тех пор у меня не было никаких мыслей о хирургии. И еще один педагог, благодарность которому всегда будет жить во мне: Яков Моисеевич Вургафт. Он — основоположник целой школы хирургии, и все наши ведущие хирурги — его ученики. Многому у него научилась и я, — говорит доктор.

«Гуля, обрабатывай сама»

В те годы, в отличие от нынешнего времени, ординаторы дежурили в больнице: принимали больных самостоятельно, а встречаясь с тяжелыми ситуациями, вызывали своих шефов — опытных врачей. С тех пор доктор на всю жизнь запомнила два парных случая из своей практики — один за другим произошли два несчастных случая с участием циркулярной пилы. Когда человек работает без защитных средств, диск может расколоться, его куски отлетают в разные стороны и нередко попадают в лицо, в буквальном смысле слова разрубая его пополам. Вместе с глазом. Гузель Рауфовна вспоминает, как челюстно-лицевые хирурги передавали офтальмологам травмы, когда рассечен был и глаз. Ординатору с таким было не справиться — оперировать в обоих случаях (буквально с разницей в несколько дежурств) приезжал Яков Моисеевич Вургафт.

Но были во время ординатуры и самостоятельные операции. Доктор рассказывает, как много лет назад 28 декабря, перед самым Новым годом, в офтальмологическую больницу привезли двенадцатилетнюю девочку. Она каталась с горки, упала лицом в снег и напоролась глазом на торчавшую из снега ветку дерева.

— Естественно, я звоню старшим докторам, а у всех предновогодние хлопоты — это еще и пятница была. Кого-то в городе нет, кто-то занят. И тогда заведующая отделением, Лия Павловна Болгова (кстати, тоже замечательный врач, хирург, которой я тоже очень благодарна), сказала: «Гуля, обрабатывай сама». Рассказала мне, как все делать, и мы вместе с анестезиологом-реаниматологом эту девочку прооперировали. И у нее так все благополучно сложилось! Я ее уже много лет наблюдаю, она уже взрослая женщина. Через какое-то время у нее развилась катаракта (это естественно для таких случаев), я ее убрала. Сейчас у нее уже двое детей, она приезжает ко мне регулярно на осмотры.

Мы вместе с анестезиологом-реаниматологом эту девочку прооперировали. И у нее так все благополучно сложилось!

Когда Гузель Рауфовна оканчивала ординатуру, как раз открывалось офтальмологическое отделение в Госпитале ветеранов войны. Туда ее и позвал учитель, Яков Вургафт. Бок о бок с ним она проработала 15 лет: набиралась опыта, смотрела, как оперирует он, «ставила» и свою руку.

В госпитале ветеранов войн контингент был в основном возрастной, но обращались в офтальмологическое отделение и жители окрестных районов Казани (тогда еще взрослая офтальмологическая служба не была объединена в РКОБ). Там была плановая хирургия: оперировали и катаракты, и глаукомы, и отслойки сетчатки — делали все, чтобы вернуть людям зрение, были универсалами.

В 2007 году, когда все казанские офтальмологи объединились в стенах РКОБ, сюда пришла и Гузель Рауфовна. А чуть позже здесь были организованы несколько более или менее разделенных по специализациям отделений.

— И ни разу не пожалела о том, что в итоге жизнь привела меня в офтальмохирургию. Я очень люблю свою работу. Мне очень нравится хирургия, люблю работать с глазами. Глаз — зеркало души, очень красивый орган, и работа с ним — моя страсть, — улыбается наша героиня.

«Эти люди — чьи-то мамы, бабушки, братья, сестры»

Гузель Рауфовна признается: до сих пор, проработав много лет, волнуется перед каждой операцией. Ведь все глаза разные. Разные все катаракты, есть множество видов глаукомы — и в каждом случае врач должен работать твердой рукой и с холодным разумом.

— И потом, перед тобой же человек. Мама наша нам всегда говорила: «Надо к людям относиться так, как ты хочешь, чтоб к тебе относились». Это универсальная максима. Но мне кажется, она имеет в тысячу раз большее значение, если речь идет о медике. Когда я учу молодых докторов и ординаторов, всегда говорю им: «Эти люди — чьи-то мамы, бабушки, братья, сестры. И это всегда надо держать в уме, примерять на себя. А второе — всегда надо встать на их место». И тогда все пойдет совсем по-другому. Потому что зачастую молодые врачи относятся к пациенту отвлеченно: вроде как теорию отработали, хорошо все выучили, а по-человечески на себя не примеряют ситуацию.

Когда я учу молодых докторов и ординаторов, всегда говорю им: «Эти люди — чьи-то мамы, бабушки, братья, сестры. И это всегда надо держать в уме, примерять на себя. А второе — всегда надо встать на их место»

Особенно это работает в случае, если пациент скандалит, говорит Гузель Рауфовна. Надо попытаться разобраться, почему он это делает. В большинстве случаев дело оказывается в том, что ему кто-то недостаточно подробно объяснил его проблему. Кто-то с ним неправильно поговорил. Как и многие другие опытные доктора, наша героиня уверена: очень много конфликтных ситуаций происходит от недопонимания. И если врач отнесется к пациенту внимательно, уделит ему должное внимание — многих неудобных ситуаций и не возникнет вовсе.

— Просто предлагаю сотрудникам представить: вот эта бабулечка, уже немолодая, в первый раз в жизни пришла в эту больницу. Она ничего здесь не знает. В одну дверь зашла, спросила, ей там как-то не очень отзывчиво ответили. В другую дверь зашла — к ней тоже невнимательно отнеслись и не туда направили. И когда она, наконец, доходит до доктора — немудрено, что она уже или рассержена, или обижена. Просто представьте себя на ее месте, в ее возрасте и состоянии…

Бывает и так, что молодежь не хочет делать сразу две необходимые пациенту операции, предлагая отработать частично и второе вмешательство отложить на потом. Гузель Рауфовна снова предлагает воспользоваться своей техникой: представить, что человеку надо собрать анализы перед операцией, пройти все необходимые бюрократические круги в поликлинике, снова лечь в больницу… Может быть, есть резон избавить пациента от этих неудобств и сделать возможный максимум с первого раза?

Итак, главное для доктора — человек с его жизнью, заботами и проблемами. Наша героиня говорит, что не может работать без сострадания — ведь если нет сочувствия, то врач не может эффективно работать, уверена она. И в конечном итоге задача врача — восстановить или сохранить зрение. Для этого и работают вот уже больше тридцати лет «хорошие руки» Гузель Рауфовны.

Почему молодеют глазные заболевания

Особенность офтальмохирургии состоит в том, что это ювелирная работа: хирург работает с микроскопическими структурами, операция происходит под микроскопом. Для этого нужен нужен особый талант и те самые «хорошие руки». Кстати, не зря многие офтальмохирурги увлекаются игрой на музыкальных инструментах, вяжут и вышивают — их хобби очень часто связаны с мелкой моторикой рук. А еще среди них много женщин.

Сегодня в отделении Гузель Рауфовны оперируются пациенты с катарактой, глаукомой, заболеваниями роговицы, проводится окулопластика, лечатся воспалительные заболевания. Словом, очень широкий профиль. Не работают здесь разве только с отслойками сетчатки и не проводят витреоретинальные операции — это вотчина витреохирургов (о них мы уже рассказывали в портрете руководителя их отделения, Айдара Гатауллина).

Возрастное распределение пациентов в отделении Гузель Рауфовны разнообразное. Она констатирует: катаракта и глаукома молодеют. Доктор ищет объяснение этому факту и предполагает: поскольку есть доказанная зависимость катаракты от ионизирующего излучения, в увеличении ее встречаемости можно косвенно обвинить технологические новшества современности.

— Мы работаем с мониторами, у нас всегда в руках телефон. Ионизирующим излучением богат и общий фон: телевизионные вышки, базовые станции мобильной связи… Раньше, когда мы начинали работать, встречая молодую катаракту у ребят, мы первым делом спрашивали, не служил ли пациент в ракетных войсках. В подавляющем большинстве случаев оказывалось, что служил. А у женщин часто местом работы оказывались горячие цеха: инфракрасное излучение тоже может служить фактором развития катаракты, — рассказывает врач. — Когда я начинала, среднестатистический возраст пациента с катарактой был за 70 лет. А сейчас сплошь и рядом идут пятидесятилетние, молодые! И двадцатилетних больных мы встречаем.

Есть и такие причины катаракты, как травмы или сахарный диабет. И если встречаемость травм в популяции в среднем остается на прежнем уровне, то частота диабета растет — офтальмологи все чаще встречаются с его грозными последствиями (со стороны глаз это может быть и ретинопатия, и отслойка сетчатки, и та же катаракта).

Когда я начинала, среднестатистический возраст пациента с катарактой был за 70 лет. А сейчас сплошь и рядом идут пятидесятилетние, молодые!

«К неуважительному поведению более склонны молодые люди, чем пожилые»

Общего падения имиджа врача, на который часто жалуются ее коллеги, Гузель Рауфовна все-таки не замечает. Говорит, что большинство ее пациентов — очень благодарные люди, которые годами и десятилетиями держат с доктором связь: поздравляют с праздниками, просятся на следующие операции. Но все-таки частные явления, конечно же, бывают.

— Причем я заметила бы, что к неуважительному поведению более склонны молодые люди, чем пожилые. Вот, например, не далее как сегодня молодой человек привел на операцию свою родственницу. В приемном покое они были в 8.00, а в отделение поднялись ближе к 11.00. Какое-то время занимает очередность, оформление документов, распределение пациентов по палатам. И он уже снизу поднялся со скандалом: «Где врачи? Почему нас не смотрят? Мы уже третий час в этой больнице!» При этом его родственница молчала, вела себя очень спокойно. А вот молодежь не имеет никакого терпения. И я не понимаю, почему так именно у нас. Потому что от коллег за рубежом я слышала совершенно другие рассказы: даже в самых крутых клиниках люди спокойно сидят часами в ожидании врача. И только у нас в стране прохождение необходимых процедур вызывает такую резкую реакцию. Люди почему-то считают, что если они с пинка откроют дверь в кабинет врача, их быстрее примут. Может быть, и быстрее (но для этого в очереди отодвинется дальше другой пациент). Но осадок у врача останется. Мы сделаем все, как надо, проведем лечение на высшем уровне, как всегда. Однако внутри у нас останется тяжесть от такого общения… — размышляет наша героиня.

А еще говорит, что полностью запретила бы доступ к медицинским интернет-ресурсам людям, не являющимся специалистами. И писать медицинские статьи без специального образования — тоже. Доктор возмущенно рассказывает, с какой безграмотной чушью сталкивается порой на популярных медицинских порталах — но это же всё читают пациенты! И верят! Буквально на днях доктор прочитала очередную статью про блефаропластику: ее написал остеопат и советовал просто массировать под глазом особым образом, «выгонять слезы из слезного мешка в носовую полость». И все, мешки под глазами чудесным образом пропадут. Гузель Рауфовна, которая тридцать лет занимается блефаропластикой, изумляется даже не столько тому, как такое можно было написать. Ее поражает количество адептов подобных безграмотных «специалистов», которые даже пишут в комментариях, что мешки чудесным образом рассосались.

— Люди ставят себе диагнозы, спорят со мной по назначениям, требуют какого-то вычитанного ими лечения… Я тогда строго с ними разговариваю, спрашиваю: «А зачем же вы тогда ко мне пришли?»

Люди почему-то считают, что если они с пинка откроют дверь в кабинет врача, их быстрее примут. Может быть, и быстрее (но для этого в очереди отодвинется дальше другой пациент)

Как сочетать мягкий характер и руководящий пост

Гузель Рауфовна — человек мягкий, ласковый и эмоциональный. Общаясь с ней, будто купаешься в волнах внимания, которые тебя обволакивают. Но она признается: больше тридцати лет работы все равно закаляют характер и делают любого врача психологом. Поэтому она четко отличает случаи, когда нужно говорить с пациентом строго: до некоторых упрямых людей можно донести информацию только так. Но в основном все же стремится достучаться мягкостью и пониманием. Рассказывая о своих пациентах, она будто бы вновь возвращается в ситуации работы с ними, в те разговоры и попытку помочь. Эмпатия в этом докторе чувствуется, что называется, за версту.

— Но я, конечно, всегда переживаю. Я человек впечатлительный, эмоциональный. А как без этого работать? — разводит руками доктор.

И возникает вопрос: а как же она руководит отделением? Ведь заведующий должен принимать жесткие управленческие решения, кого-то порой пожурить — невозможно 11 лет «выезжать» только на похвале подчиненных. Гузель Рауфовна вздыхает: руководить непросто, и в первую очередь как раз по этой причине. Это целая наука: и отделение сохранить, и работу как часы организовать, и добрые отношения с коллегами не потерять. Ей — удается. Конечно, приходится принимать решения, которые кого-то не устроят. Она признается: сложно распределять хирургов на операции. Например, в день нашей беседы поступили 50 человек. Доктор должна по 15 из них распределить каждому хирургу. Естественно, каждый хочет и случай полегче, и пациента посговорчивее, но лечить нужно, скажем, и пациента с маргинальными наклонностями, ведь долг врача не делает различий.

Кстати, когда Гузель Рауфовна пришла на заведование, ей снова здорово помог ее учитель Яков Моисеевич Вургафт, который к тому моменту уже знал каждого хирурга в больнице. Он ей рассказал про будущих подчиненных, посоветовал, как лучше себя вести с каждым из докторов, что и кого может обидеть, а что — мотивировать. Такой был своеобразный «привет» от шефа, его наследство, которое он оставил ученице перед тем, как уйти работать в частную сеть.

Сама наша героиня продолжает оперировать: руководство отделением этому не помеха. Разумеется, столько операций в сутки, сколько раньше, она уже не делает — административные дела все же требуют внимания. Но самые сложные, самые «неподъемные», на первый взгляд, случаи отправляются к ней — к руководителю. Так в РКОБ заведено.

Выйдя из операционной, нам нужно будет заполнить эти двадцать историй болезни! Конечно, мы этого не любим. Но без этого пока никуда

Каждый шаг доктора очень сильно задокументирован, до последнего укола. Гузель Рауфовна показывает историю болезни, уже довольно внушительной толщины. А ведь этот пациент только еще лег! Когда он побудет в отделении, документов станет еще больше.

— Это наша беда. Потому что очень много времени занимают документы. Это просто нереально. Мы все обожаем хирургию и готовы целыми днями сидеть в операционной. 15—20 человек в день — это нормально для хирурга. Ну да, мы устанем. Но мы будем помогать людям в это время. Но, выйдя из операционной, нам нужно будет заполнить эти двадцать историй болезни! Конечно, мы этого не любим. Но без этого пока никуда, пациенту нужны документы и на руки. И эпикриз, и рекомендации. А кроме того, это еще и юридическая защита клиники и врача, — объясняет наша героиня.

«На каждого пациента в больнице приходится труд десятков людей, об этом многие забывают»

После сложной офтальмологической операции пациент отправляется домой — и там на нем самом лежит серьезная ответственность. Он должен ухаживать за своим глазом, обеспечивать чистоту, вовремя капать капли и пить лекарства. Все это четко объясняется перед выпиской. Но иногда через неделю-другую человек возвращается в отделение с ухудшением: глаз распух, происходит что-то неожиданное. Доктор объясняет: чаще так случается с пожилыми людьми, которые просто не в состоянии запомнить всю последовательность действий, которые они должны выполнять. Свою лепту вносит и знаменитый «чистый платочек», который, кажется, есть в кармане любой бабушки, чтобы утирать им глаза. Доктор говорит, что было бы так хорошо, если бы за каждым возрастным пациентом после операции ухаживали дети! Она рассуждает:

— Они ведь могут что-то недопонять. Недослышать. Мы все это «разжевываем», распечатываем им памятки, но кто сможет гарантировать, что человек будет соблюдать все рекомендованное? Я приветствую, когда на таком инструктаже присутствует кто-то сопровождающий, молодежь. Бывают изредка и такие случаи, что приходит родственник пациента, который при выписке не присутствовал, и скандалит: «Почему вы папе не объяснили?» А мы ведь объясняли, просто пожилой человек забыл о том, что ему говорили. И в таком случае я всегда задаю встречный вопрос: «А вы-то сами почему не пришли и ни разу не поинтересовались, что нужно делать дальше?»…

Мы все это «разжевываем», распечатываем им памятки, но кто сможет гарантировать, что человек будет соблюдать все рекомендованное?

Гузель Рауфовна уверена: лучше пусть дети возрастных пациентов, что называется, проходу врачу не дают, чтобы выяснить все, что творится с их близкими.

— У меня мамы с папой давно нет, и я бы, наверное, не знаю, что сделала, лишь бы они были рядом. А тут человек даже не может удосужиться прийти в день выписки за своим родным человеком, и потом все кругом виноваты в том, что он чего-то недопонял… Я, если честно, так надеюсь, что мои дети будут из первой категории — когда придет время, все у врача сами выспросят, лишь бы только за моим здоровьем проследить! — делится эмоциями доктор.

Но бывает и так, что через какое-то время после операции к врачам обращается пациент вполне трудоспособного возраста, который пренебрегал рекомендациями хирургов и усиленно нарушал правила ухода за прооперированным глазом. И вот в таких случаях, как признается Гузель Рауфовна, возникает досада. Доктора, конечно, сердятся на пациентов, которые сводят на нет усилия хирургов.

— Как же? Я старалась, сделала все как нужно, а человек берет и пускает коту под хвост всю мою работу. Не говоря уже о том, что делает плохо себе. Иногда мы немножко и поругать можем за такое отношение, и пожурить. Обидно же! Это же еще и работа не только меня одной, но и вообще огромного количества людей! Это и приемное отделение, и операционный блок, и наши девочки в отделении, и анестезиолог. На каждого пациента в больнице приходится труд десятков людей, и об этом многие забывают.

Я, если честно, так надеюсь, что мои дети будут из первой категории — когда придет время, все у врача сами выспросят, лишь бы только за моим здоровьем проследить!

Как изменилась офтальмология за тридцать лет

Более чем за три десятка лет, что работает Гузель Рауфовна, кардинально изменилась сама офтальмология. Благодаря развитию медицинского оборудования сегодня исцеляют болезни, раньше считавшиеся неизлечимыми. Например, возрастная макулодистрофия была приговором. На таких глазах даже катаракту не оперировали — считалось, что это все равно бесперспективно, ведь человек все равно скоро ослепнет. Сегодня это во многих случаях лечится. Сегодня уже и операция стала другая — совсем микроскопический надрез, технологии высочайшего класса. Офтальмологи порой «вытягивают» зрение, казалось бы, совсем в бесперспективных случаях — например, когда понятно, что центрального зрения у пациента не будет, стараются сохранить хотя бы периферическое. Ведь в таком случае человек, хоть и не сможет читать, но как минимум будет уверенно ориентироваться в пространстве.

— Я застала еще те времена, когда даже линзы не ставили при операции на катаракте. И сама операция была другая: полностью открывалось глазное яблоко. И естественно, после операции мы получали слабенькое зрение. Потом со временем появились линзы, потом все развивалось больше и больше, появились улучшенные искусственные хрусталики…. Вы будете удивлены, но много лет назад мы даже оперировали без перчаток! Потому что они были грубые, толстые, а у нас ведь работа тонкая, под микроскопом. Сейчас, конечно, все только в перчатках — но и перчатки эти совсем другие. Они не мешают, и тактильность в них полностью сохраняется.

Офтальмолог работает с одним маленьким, хоть и очень красивым органом. Кажется, что спектр диагнозов в нем не так велик, как, скажем, те, с которыми встречается абдоминальный хирург. Мы задаемся вопросом: а скучно не бывает офтальмохирургу? Ведь день за днем он работает с одними и теми же катарактами и глаукомами… Но Гузель Рауфовна с нами категорически не согласна. Она объясняет, что та же катаракта — это общий, интегративный диагноз. Внутри этой категории множество подвидов. Глаукома — это тоже не одно заболевание, а целый их букет с десятками разновидностей. Так что в каждой группе этих болезней масса разновидностей.

А еще есть пациенты, которые наблюдаются у своих хирургов годами после операции. Так быть не должно, потому что стационарный хирург уж точно не должен вести осмотры в амбулаторном режиме. Однако бывают сложные случаи, в которых после операции человек, к сожалению, не находит должного качества помощи в поликлинической офтальмологической сети. Порой ему говорят: «Сходите на консультацию к хирургу, который вас оперировал». И хирурги не отказывают.

Вы будете удивлены, но много лет назад мы даже оперировали без перчаток! Потому что они были грубые, толстые, а у нас ведь работа тонкая, под микроскопом

«Изменений с возрастом не избежать, и тут надо учитывать генетику»

Мы не можем не спросить у доктора о том, как сохранить зрение. Она грустно качает головой: волшебного средства еще никто не придумал. Возрастные изменения все равно рано или поздно наступят, и к этому надо быть морально готовым. Гузель Рауфовна сама носит очки и точно знает: рано или поздно придется делать операцию, менять хрусталик. Но это будет, по ее мнению, не скоро, а лишь когда наступят серьезные возрастные изменения.

— Конечно, нужно беречь глаза от травм. Но это, пожалуй, единственное, что можно сделать для профилактики хорошего зрения. Изменений с возрастом не избежать, и тут надо учитывать генетику. Например, если у ваших родителей, бабушек, дедушек была глаукома — с большой вероятностью с ней встретитесь и вы. Так что нужно вовремя проверять зрение, диагностироваться каждый год у офтальмолога.

На зрение пагубно могут повлиять самые разные факторы. Так, рассказывает доктор, она на себе столкнулась, как плохо сказываются на состоянии глаз кортикостероиды, которые массово назначались больным при коронавирусе. Сама она переболела ковидом довольно тяжело, и после курса этих лекарств до сих пор чувствует сухость в глазах. Да и сам коронавирус принес массу осложнений: офтальмологи столкнулись с серьезной волной глауком, катаракт, увеальных воспалений, сосудистых поражений сетчатки и других болезней, которые развивались в результате ковида.

Что касается классического «глаза испортишь», которое каждый из нас слышал от родителей, зачитавшись в сумерках, то здесь доктор с нашей мамой не согласна. Близорукость — наследственное заболевание, ею нельзя заболеть, делая глазами ту работу, для которой они созданы. А вот если у ваших мамы или папы есть близорукость — у вас 90%-ный шанс дожить до нее тоже. Гузель Рауфовна, кстати, рассказывает: есть исследования, которые доказывают связь ухудшения зрения с напряжением шеи, когда голова постоянно склонена к книге. Но конкретно со стороны самих глаз проблем при чтении не возникает, даже если читать в каждую свободную минуту. Но для успокоения души можете делать гимнастику для глаз: концентрироваться сначала на буквах, а потом смотреть вдаль. Меняя аккомодацию, вы даете глазу отдохнуть, расслабиться.

На вопрос о том, можно ли испортить зрение гаджетом, доктор отвечает: да, если экран чрезмерно яркий. Или при сильной контрастности — вы в темноте используете максимальную яркость экрана. Если периодически отдыхать, если чередовать усердную работу глаза с отдыхом, если использовать допустимую яркость, то, по мнению Гузель Рауфовны, дружба с гаджетом никак не навредит здоровью глаз.

Изменений с возрастом не избежать, и тут надо учитывать генетику. Например, если у ваших родителей, бабушек, дедушек была глаукома — с большой вероятностью с ней встретитесь и вы

А вот что гарантированно вредит глазу — так это ультрафиолетовое излучение. Поэтому доктор настоятельно рекомендует солнцезащитные очки в любой яркий и солнечный день. Они могут быть не обязательно темными — подойдут и розовые, и зеленые, и коричневые, и любые другие, лишь бы у них был хороший ультрафиолетовый фильтр. Кстати, зимой опасность ничуть не меньше, ведь здесь в глаза бьет еще и свет, отраженный от снега.

Высока роль питания в сохранении зрения, но не надо переходить полностью на морковку или на ту же самую чернику, предупреждает доктор. И нет никакого смысла глотать БАДы без разбору: надо, чтобы рацион был сбалансирован, чтобы организму всего хватало. Не существует каких-то особых продуктов для глаза. Он хорошо себя чувствует, когда в организме всего в балансе: и макро-, и микронутриентов. А еще наша героиня предупреждает: нельзя мучить себя страшными диетами с критическим недостатком калорий — это тоже путь не к здоровью, а к расшатанности и болезням всех систем организма.

«Я сделаю пластическую операцию, если согласна с тем, что хочет пациентка»

Гузель Рауфовна занимается и блефаропластикой. Начинали с операций, от которых зависело качество жизни человека: это были врожденные изменения, результаты серьезных травм. Потом, по мере того, как росла популярность пластической хирургии, к офтальмологам стали приходить пациентки, которые были неудачно прооперированы и которым нужно было поправить ситуацию. И тогда в девяностых в госпитале ветеранов войн подумали: «За другими исправляем, а почему бы не начать делать пластические операции самим?»

Гузель Рауфовну отправили на учебу, и было это тридцать лет назад! Она первой в своем отделении начала делать косметические блефаропластические операции.

— Конечно, сегодня эти операции делают во множестве клиник. За них берутся специалисты разного профиля, но я, честно говоря, отношусь к этому с некоторым непониманием. Потому что все же считаю, что с глазами должен работать специалист. Мы, офтальмологи, хотя бы не навредим.

Доктор рассказывает: перед тем, как делать пластическую операцию, сначала подробно обсуждает ее с пациенткой. Какие-то пожелания хирург может выполнить, какие-то может, но не советует. Может доктор посоветовать и что-то от себя — например, приподнять нависшее веко. Перед операцией все сначала вырисовывается, все обсуждается. Первый вопрос, который задает доктор пациентке, — о том, что та хочет в себе поменять. Услышав запрос, доктор начинает рассказывать, что она может сделать, как будет лучше, показывает, что получится в результате.

Считаю, что с глазами должен работать специалист. Мы, офтальмологи, хотя бы не навредим

— Если я согласна с тем, что хочет пациентка, я сделаю. Если я вижу, что могу помочь. Но иногда не соглашаюсь — есть некоторые вещи, которые я считаю нефизиологичными. Я знаю, что это будет нехорошо и некрасиво, поэтому не берусь за операции, с которыми не согласна. Меня порой спрашивают, как я отношусь к тому, что пластическая хирургия — это способ пойти против природы. Я уверена: смысл в этом есть, во многих случаях. Я вижу, как меняется жизнь моих пациенток. Раньше, когда ко мне приходили молодые девушки, которые хотели поменять разрез глаз или убрать подглазные мешки, я думала, что они просто капризничают, ведь молодость сама по себе красива. А потом, прооперировав нескольких молодых пациенток (им надо было поднять нависающее верхнее веко, «открыв» глаз), поняла: а ведь хорошо! У них вместе с внешностью меняется качество жизни, они начинают себя гораздо лучше и увереннее чувствовать. Главное — делать это у специалиста. Я любой пациентке говорю: «Вы можете оперироваться у меня, можете не у меня, но то, что это нужно делать у офтальмолога, — это стопроцентно».

Сейчас к доктору на блефаропластику приходят пациентки в основном в возрасте под пятьдесят: когда начинаются естественные возрастные обвисания кожи. Блефаропластика «съедает» 10, а то и 15 лет возраста, восстановление после нее быстрое — а если можно быстро и эффективно отложить старение и сделать его более гармоничным, то почему бы нет?

«Мне доставляет удовольствие оперировать. Чувствовать себя нужной людям»

А за стенами больницы наша героиня — жена, мама, бабушка. Разводит руками: «Я обычная женщина». Оба сына Гузель Рауфовны окончили медицинский университет. Она рассказывает: ни в коем случае семья не давила на детей, за них никто выбор не делал. Сыновья решили пойти в медицину сами, один за другим. Старший — трансплантолог, он работает в Москве, в институте Склифосовского. Пересаживает почки, поджелудочную железу, три года назад защитил кандидатскую диссертацию. Младший в практическую медицину идти не захотел — пошел в аспирантуру по медицинскому праву, преподает в КФУ и в КГМУ, уже на носу защита диссертации. Его работа — на стыке медицины и общественных наук. Когда наша героиня рассказывает о сыновьях, ее глаза светятся гордостью: «У нас получились хорошие мальчики!» С любовью она говорит и о внуках, троих детях старшего сына.

Отвечая на наш традиционный вопрос о том, что хотелось бы изменить в своем труде, Гузель Рауфовна печально улыбается:

— Истории! Если бы это поменялось, как бы мы были счастливы! Грех жаловаться, конечно, молодежь помогает, ординаторы. Если бы они, мы бы не справились. Но любой врач вам скажет, разбуди его хоть ночью: мы больше всего не любим писать истории. Мы это делаем, потому что вынуждены делать, но если бы от части этой работы нас освободили, счастью нашему не было бы предела…

Но в конце нашего разговора все равно жизнеутверждающе улыбается:

— Я просто люблю эту работу. Мне доставляет удовольствие оперировать. Чувствовать себя нужной людям. Пока у меня есть силы и желание, не мыслю себя без своей работы!