Роман Федотов: «Всегда можно найти подход к любому пациенту»

Материнский совет

Романа Федотова на медицинскую стезю, можно сказать, водрузила его мама. Инженер-конструктор, преподававшая студентам, она сочла правильным для сына начать получать профессию после 8 класса. Она считала, что люди, прошедшие через раннюю профессиональную подготовку, лучше владеют своей специальностью. К 8 классу в доме не оставалось ни одного бытового прибора, который интересовавшийся техникой мальчик не разобрал бы (кроме, пожалуй, святая святых — холодильника) — он с детства мечтал быть инженером. Но в 1982 году, 14-летним подростком, Роман поступил в Казанское медицинское училище. Может быть, на выбор повлияло то, что врачом была бабушка. Может быть, то, что мальчику было интересно и это. А может быть, ключевую роль сыграл совет матери — она, видевшая в сыне потенциал медика, настоятельно рекомендовала попробовать именно медицину.

Три года в медицинском училище пролетели быстро. Было много практики: студенты сначала шли в больницы и стационары города на практические занятия, и только потом — в лекционные аудитории за теорией. Их, по сути еще детей, учили делать уколы, брать кровь из вены, проводить другие медицинские манипуляции. Сегодня доктор вспоминает, что первые внутримышечные уколы научился делать в 14 лет на занятиях: сначала на себе, а потом перешел и на пациентов. В конце первого курса по той же схеме осваивали внутривенные инъекции. Сначала — себе вводили физраствор, а потом — лекарства больным. И страшно не было!

Через три года, в 1985-м, юноша уже имел диплом с отличием, профессию и хорошо сформированные навыки медбрата. Получив диплом, Роман отправился работать — его распределили в психиатрическую больницу.

— Это, конечно, было испытанием для детской психики. Первые пять минут, — смеется доктор. — Я работал в мужском отделении, оно было на 60 коек, а я там выполнял обязанности медбрата. Отработать у меня там получилось примерно год.

Армия — «обширный пласт нового опыта»

В мае 1986-го юношу призвали в армию. Первые восемь месяцев он служил механиком дальней связи в войсках ПВО — телефонистом на коммутаторе. Сегодня, вспоминая службу, иронично настроенный Роман Николаевич говорит, что при работе на коммутаторе очень пригодились навыки общения с людьми, полученные в психиатрической больнице.

Служил сначала в Казани, а потом в Балаково — в Саратовской области. Вокруг атомных городов всегда стояли точки ПВО — на одной из них и проходила служба нашего героя, там он и обеспечивал телефонную связь. На точке он пробыл недолго: потом его перевели в медсанчасть полка.

— У меня ведь там был молодой, здоровый контингент. Поэтому были перевязки, ОРЗ, простуды, травмы, мелкие гнойничковые заболевания, мозоли… После психиатрической больницы был для меня обширный пласт нового опыта. Через два-три месяца в медсанчасти меня перевели на другую точку, работать в фельдшерский пункт. Это можно было назвать поселком, в котором жили солдаты, офицеры, их жены и дети. И там я проработал фельдшером год с лишним. На ФАП в таких поселках идут за первичной медпомощью все: от солдат до детей. Ближайшая больница находилась в 5 км, а первую помощь приходилось оказывать мне. И там-то как раз мне очень пригодилось то, что в медицинском училище нам дали очень много практики.

Как и остальные обитатели части, фельдшер обязан был присутствовать на стрельбах, выходить на боевые дежурства, обеспечивать порядок на вверенной ему территории. Служба проходила более разнообразно, чем для остальных солдат. Например, в город (в 40 километрах от расположения части) солдату съездить было огромной удачей, а фельдшер появлялся там два раза в неделю — это входило в его служебные обязанности, возил на консультацию пациентов.

С травмами, переломами, ОРЗ справляться удавалось. Доктор сегодня вспоминает:

— Бог меня миловал, тяжелых ранений, критических ситуаций ни разу не было. От родов тоже небеса уберегли — жен офицеров старались отправлять в город рожать заранее, не дожидаясь начала схваток. Аппендициты, желчнокаменная болезнь — такое было. Тут мне нужно было правильно сориентироваться в ситуации и вовремя госпитализировать пациента в больницу, где ему окажут помощь врачи. Еще в гарнизоне была одна офицерская жена с высшим медицинским образованием — она не работала официально, но я знаю, что к ней ходили консультироваться ее «коллеги».

Армейский фельдшер — на все руки мастер. Во-первых, узнав, что наш герой в детстве увлекался фотографией, его привлекли к этому процессу в военной части. Во-вторых, в свободное время он занялся резкой стекла (и его «дембельским аккордом» было остекление полковой теплицы).

«Восемь девок — один я»

Отслужив положенные два года и вернувшись в Казань после демобилизации, экс-фельдшер решил поступать в медицинский институт. Практики к тому моменту было уже наработано много, но теоретической подготовки для сдачи экзаменов не хватало — и поэтому он поступил на рабфак.

А до этого все лето проработал у геологов — устроился лаборантом в НИИ «Геолниируд» и на два месяца уехал в полевую экспедицию в Казахстан. Дело в том, что с детских лет будущий доктор «болел» туризмом. И это остается его страстью до сих пор.

— Я турист по жизни. С шестого класса мы ходили в походы — зимой, весной, летом… Нас на все каникулы отправляли в лес с палаткой, а в начале лета мы участвовали в соревнованиях по спортивному ориентированию. И если ты отличился на соревнованиях, то тебя отправляли в поход на байдарках! Нам выделяли государственные деньги, для нас это все было бесплатно. Первый мой поход был после шестого класса на пятнадцать дней на байдарке по Большой Кокшаге. Десять дней из этих пятнадцати шел дождь… Самым сложным моим походом был выезд между рабфаком и первым курсом. Мне сказали: «Есть группа, надо свозить детей в Карелию на реку Вуоксу». Команда была: я — руководитель, две очень взрослые 24-летние женщины (мне был 21) и девять школьников. И восемь из двенадцати человек — девушки. Шесть байдарок, сплошные пороги, все это надо было таскать, а у нас — в буквальном смысле иллюстрация поговорки «Восемь девок, один я»…

Команда была: я — руководитель, две очень взрослые 24-летние женщины (мне был 21) и девять школьников. И восемь из двенадцати человек — девушки. Шесть байдарок, сплошные пороги, все это надо было таскать

Доктор вспоминает: когда идешь в поход, берешь на себя функциональную обязанность. Ты — медик, ты — начпрод, ты — завхоз, и тому подобное. И вот если ты назначен в походе медиком, то должен заранее продумать, какие случаи могут произойти и какую аптечку под эти случаи тебе нужно собрать:

— Потому что поход походу рознь. Например, как-то мы ходили на Байкале в поход на 15 дней, это было еще до армии. И за это время мы из живых существ только медведя видели. Первого человека только через 15 дней увидели. И вы не поверите, им оказался студент-геолог из Казанского университета! Нам нужна была помощь — один из наших ребят получил травму.

Руководителями туристического объединения были геологи. К ним Роман Николаевич и пришел после армии — обстановка полевой экспедиции была для него родной и знакомой. В обязанности лаборанта входило не только ходить по маршруту и собирать материал, но и заниматься обустройством лагеря: разбить палатки, приготовить еду, машину отремонтировать, колеса поменять, проследить, чтобы все было в порядке…

«Ты мужик? Так иди в хирургию»

А вернувшись и поступив на рабфак, будущий доктор устроился на работу — медбратом в РКБ, в отделение физиотерапии. Был инструктором по восстановительной физкультуре, потом, пройдя специальный курс обучения, перешел на работу массажистом.

— Я учился на вечернем отделении рабфака. Режим жизни был очень насыщенным: с семи утра начинал работать — проводил зарядку по отделениям. После обеда заканчивалась работа. А с четырех часов шел учиться. Учеба на рабфаке дала хорошую подготовку — за счет этих знаний я впоследствии «вылезал» первые два курса института, — рассказывает Роман Николаевич.

По окончании рабфака наш герой поступил на первый курс института. Он говорит, что учиться не было сложно: все шло своим чередом. Параллельно с учебой продолжал работать — в определенный момент уволился из РКБ и вернулся в психиатрическую больницу, дежурить ночами. Вообще, подрабатывал как мог: жить-то надо было, ведь в 25 лет у Романа Николаевича уже была семья. И массажистом работал, и в больнице дежурил, и в какое-то время вел курсы по массажу, и даже на стройках шабашил во время каникул! Кстати, доктор может похвастаться отличными навыками строительства — например, свой собственный двухэтажный дом он строил собственными руками (а помогали тесть и отец). И фундамент заливал, и кирпич клал, и большинство остальных работ делал.

Режим жизни был очень насыщенным: с семи утра начинал работать — проводил зарядку по отделениям. После обеда заканчивалась работа. А с четырех часов шел учиться

Но главной задачей в то время все-таки было отучиться в институте и стать врачом. Сначала будущий доктор думал о том, чтобы пойти в психиатрию — все-таки в общей сложности пять лет там отработал медбратом!

— Работа в психиатрической больнице мне, кстати, очень многое давала в то время. Например, на курсе фармакологии я отлично разбирался в нейролептиках: как рыба в воде чувствовал себя в этом материале. Преподаватель думал: «Откуда он это знает?» А мы в больнице, пока дежурили, имели обыкновение внимательно прочитывать все инструкции к препаратам. Эта привычка сформировалась еще во время училища, — вспоминает Роман Николаевич.

Но когда пришла пора определяться со специализацией, один из преподавателей, встретив его в деканате, сказал: «Ты мужик? Мужик. Так иди в хирургию». И наш герой пошел. Субординатуру по хирургии он проходил в 1995 году на базе военного госпиталя — там была кафедра хирургии. А потом началась интернатура. И Роман Николаевич выбрал урологию: во-первых, ему хотелось работать на стыке терапии и хирургии. Во-вторых, запали в голову занятия: будущему доктору нравилось, что урология — наукоемкая специальность. И, в-третьих, его «техническую душу» привлекала сложная, высокотехнологичная аппаратура, которой уже в те годы располагали казанские урологи.

В интернатуру наш герой пришел на кафедру урологии в клинику Вишневского — на Бутлерова, 47. Там в те годы находилась база горбольницы №6. В ту пору кафедрой руководил легендарный профессор Эдуард Назипович Ситдыков.

Преподаватель думал: «Откуда он это знает?» А мы в больнице, пока дежурили, имели обыкновение внимательно прочитывать все инструкции к препаратам

Больше 1000 аденомэктомий за годы работы

Роман Николаевич признается: в интернатуре он тоже без дела никогда не сидел. Был очень деятельным, интересующимся, неугомонным интерном. И аппаратуру ремонтировал, и с пациентами работал, и в операционный зал рвался. Его заметили. И под окончание интернатуры предложили остаться в этой же клинике работать — в отделении урологии №2 (а как мы помним, это редкая удача для интерна или ординатора — остаться работать там же, где учился).

Работы было много, приходилось быстро вникать. В те годы молодой доктор делал уже широкий спектр урологических операций: и нефроэктомию (удаление почки), и пиелолитотрипсию (удаление камня в почечной лоханке), и аденомэктомию (удаление аденомы простаты), и нефропексию (подшивание опущенной почки), и многие другие операции. Очень помог в ту пору опыт, полученный на кафедре:

— Эдуард Назипович считал, что интерну и ординатору во время учебы надо самому сделать практически все мелкие операции (варикоцеле, водянки, фимозы) и попробовать себя в большой хирургии — сделать нефропексию, аденомэктомию… Так и началась моя работа.

Доктор уверен: очень важно давать молодым врачам оперировать. Нужно учить это делать ординаторов — сам он делает именно так (хотя замечает: делать самому всегда проще, чем наблюдать, как оперирует кто-то другой, но при этом быть самому ответственным за результат операции).

25 лет Роман Николаевич проработал в своей «родной» клинике Вишневского на улице Бутлерова. С 2009 по 2020 годы наш герой заведовал в ней урологическим отделением. Оснащение было на высоком уровне: Эдуард Ситдыков сумел оснастить клинику Вишневского уникальными аппаратами. Еще в «нулевые» в клинике выполнялся полный спектр диагностических исследований: биохимия, электрофорез белков, иммунохимический анализ, работала бактериологическая лаборатория, не говоря уже про клинические методы исследования.

Население считает, что трансуретральная резекция — это панацея, и все хотят туда. Но есть клинические рекомендации, в которых четко говорится, где нужно делать эндоскопически, а где лучше использовать классический открытый метод

За 25 лет работы Роман Николаевич освоил множество видов операций. Одна из самых частых — удаление аденомы простаты. Доктор размышляет:

— Я недавно думал, сколько за всю жизнь сделал аденомэктомий. Наверное, около тысячи, если не больше. Оперировали по методу профессора Ситдыкова. Я и сейчас так порой оперирую, хотя сейчас многие считают, что эндоскопические операции лучше. Молодежь делает это все меньше — они уходят в эндоскопию, в энуклеацию, потому что это и технологичнее, и послеоперационный период у пациента быстрее проходит. Но бывают разные случаи, и вопрос это сложный. Я сомневаюсь, что эндоскопическая операция менее травматичная. Да, разрез получается меньше. Но после аденомэктомии практически не бывает недержания мочи — за все годы работы я могу припомнить лишь несколько примеров. А вот после эндоскопии таких случаев больше. Я предполагаю, что это следствие электротравмы: повреждаются нервные окончания, и снижается сократительная способность сфинктера. Население считает, что трансуретральная резекция — это панацея, и все хотят туда. Но есть клинические рекомендации, в которых четко говорится, где нужно делать эндоскопически, а где лучше использовать классический открытый метод.

«Многие женщины считают, что цистит — он как насморк»

В народе принято считать, что уролог — это такой «мужской врач». Но это не совсем верно. Например, есть группа заболеваний, которая считается и урологическими, и гинекологическими. Например, сюда относится недержание мочи у женщин.

— Изначально почему-то этих пациенток под себя взяли гинекологи. Видимо, по принципу «все, что в малом тазу — все наше», — объясняет Роман Николаевич. — Ну и женщине психологически легче рассказать о своей такой проблеме гинекологу. Поэтому гинекологи начали выполнять слинговые операции по ее устранению, этому методу больше 20 лет. Но недержание мочи — не такая простая вещь, и к ней нельзя подходить механистически. Мы этим тоже занимались в клинике Вишневского. И выяснилось: из пяти женщин, которые приходили к нам с недержанием мочи, оперировать надо было только одну!

А остальным помогало консервативное лечение. Причиной этого досадного состояния могла быть нейрогенная дисфункция мочевого пузыря, воспалительные проблемы. Помогала и поведенческая терапия, и лечебная гимнастика (упражнения Кегеля — это, оказывается, не только курсы оргазма!).

Этих пациенток очень много. Причем нас всегда изумляет: многие женщины считают, что цистит — он как насморк

А еще с женщинами в урологическом спектре могут случаться мочекаменная болезнь, циститы, пиелонефриты, онкологические заболевания… Цистит, как говорит доктор, — это вообще по большей части женская болезнь, чем мужская.

— Этих пациенток очень много. Причем нас всегда изумляет: многие женщины считают, что цистит — он как насморк. Начинается — она пьет лекарство пару дней и забывает о том, что больна. А потом, когда к нам попадает, мы задаем вопрос: «Сколько раз в год цистит бывает?» Она отвечает: «Четыре раза». — «А почему к урологу не обращались?» — «А чего к нему обращаться? Я уж десять лет так живу»… И таких много! Кстати, часто циститы лечат специалисты других профилей, не урологи. И этого делать категорически нельзя! — возмущается Роман Николаевич.

Ведь под маской цистита могут скрываться серьезные заболевания — от мочекаменной болезни до онкологии. И если он часто повторяется, то нужно провести обследование: бактериологическое исследование, цистоскопию.

Словом, женщин и мужчин в кабинете уролога-хирурга в большой клинике бывает примерно поровну, заключает доктор.

«Я считаю, на руководящей должности человек должен находиться определенный период»

Доктор, почти полтора десятка лет проработавший заведующим отделением в клинике Вишневского, размышляет:

— Я считаю, что на руководящей должности человек должен находиться определенный период времени. В какой-то момент нужно отойти от этого, поменять угол зрения. Это моя точка зрения. Бывают, конечно, уникальные люди, которые могут такое тянуть десятилетиями. Но я не думаю, что это правильно. Лично я выгорел за годы заведования. Устал. Мне тяжело было с моральной точки зрения. Одно дело — когда ты лечащий врач и отвечаешь только за своих больных. Другое — если ты заведующий отделением.

Заведующий урологическим отделением — «человек-оркестр», в поле зрения которого должно быть абсолютно все. Он должен одновременно и руководить, и оперировать, и отвечать за все, что происходит в отделении, и обеспечивать работу персонала, и даже ремонтом помещений заниматься — решать, где, что и когда будет, добывать материалы, договариваться с бригадой… Доктор вспоминает:

— Мы с профессором даже спонсоров самостоятельно искали, которые помогали нам с ремонтом. Как-то, когда я уже был заведующим, ко мне пришел друг и говорит: «Что-то у вас линолеум тут какой-то плохой». А я ему отвечаю: «Так подари». Он мне и подарил 150 «квадратов». Был такой период в середине «нулевых», когда ничего не было…

Бывают, конечно, уникальные люди, которые могут такое тянуть десятилетиями. Но я не думаю, что это правильно. Лично я выгорел за годы заведования. Устал

Тем временем в клинике им. Крупина встал вопрос об организации урологического отделения, нужны были опытные врачи. И главврач позвал Романа Федотова. Так, отработав четверть века в клинике Вишневского, доктор перешел в клинику медицинского университета. Он объясняет это своеобразной «тягой к перемене мест».

— Я подумал: «Если не сейчас, то когда?» В народе говорят, раз в пять лет нужно менять жену, квартиру и работу. Квартиру поменять я не смогу — слишком долго дом строил своими руками. Жену менять — тоже не дело, тем более, что у нас трое детей, младшей дочке всего семь лет. Получается, нужно было менять работу. Я решил попробовать.

Доктор признается: да, был стресс. Из зоны комфорта выходить было страшно. Но постепенно все наладилось и на новом месте. Здесь, в большой многопрофильной больнице, он работает врачом-урологом и чувствует себя на своем месте.

«Очень часто пациенты хотят получить все и сразу»

За те годы, что Роман Николаевич практикует, профиль урологических заболеваний практически не изменился. От клиники тоже многое зависит: поскольку в клинике Вишневского была в основном плановая хирургия, там запущенных случаев почти не было. А вот в клинику им. Крупина (где есть урологическая «неотложка»), людей с безответственным отношением к собственному здоровью попадает побольше:

— Очень много таких пациентов, которые приезжают в тяжелом состоянии. Я вспоминаю первое дежурство в этой клинике. Тогда к нам по очереди привели шесть или семь человек с острым пиелонефритом — и для меня, планового уролога, это было удивительным. Откуда они? Что это? И ладно, если это острый случай: поднялась температура, заболела спина — и человек сразу же обратился к докторам. Но ведь часто человек дома лежит неделю! Отказывается от госпитализации и не лечится. А потом его привозят через несколько дней в тяжелом состоянии. Это не редкость. Люди же думают: температура — значит, ОРЗ. Спина болит — ну и ладно…

И ладно, если это острый случай: поднялась температура, заболела спина — и человек сразу же обратился к докторам. Но ведь часто человек дома лежит неделю!

Впрочем, бывают и обратные случаи — когда в «неотложку» приходят безо всяких на то причин.

— Очень часто пациенты хотят получить все и сразу. Как в «Пятерочку» зашел — купил и получил. Во многих случаях оказывается, что они из отделения неотложки делают себе поликлинику. Температура поднялась — они едут к нам вместо того, чтобы обратиться к участковому терапевту. А отказать в приеме мы не имеем права. Так что у нас две крайности бывают: один неделю умирает дома, а второй чихнул и побежал в неотложку. «Чего это я буду в поликлинике в очереди сидеть? Сейчас в неотложку приеду, мне там УЗИ сделают, все анализы проведут быстренько. Проконсультируюсь. Поговорю»… Но они не задумываются о том, что пока мы занимаемся их легким, совсем не неотложным случаем, другой пациент, действительно «тяжелый», будет ждать своей очереди.

«У каждого свои проблемы, свои болячки, свои эмоции»

Как и многие другие герои наших портретов, Роман Николаевич замечает изменение отношения общества к врачу. У молодежи оно стало в среднем более потребительским, менее уважительным. А вот старшее поколение, по его мнению, «держит марку» — к докторам относится с доверием и почтением. Но поскольку контингент у него по большей части зрелого возраста, то лично он с неуважением к себе встречается редко. По крайней мере, не чаще, чем двадцать лет назад:

— Я думаю, это еще и индивидуальные особенности характера. Человека, склонного к такому поведению, видно во всем — он и в магазине так себя будет вести, с позиции «мне все должны», и в театре, и в клинике. Ну, а нам, докторам, надо уметь работать с каждым пациентом: наша задача — оказать помощь.

На некорректное поведение пациентов наш герой старается не обращать внимания. Просто оказывает помощь и спокойно работает. Улыбается и объясняет нам, что пять лет работы в психиатрической больнице наложили отпечаток на его коммуникативные навыки.

— Надо еще понимать, что люди бывают разные. У каждого свои проблемы, свои болячки, свои эмоции. И всегда можно найти подход к любому пациенту! — уверенно говорит доктор. — Если человеку больно, его надо по голове погладить. Отнестись к нему с сочувствием. Если человек видит, что ты не безучастен, что ты им интересуешься — он никогда не будет «бузить».

Нам, докторам, надо уметь работать с каждым пациентом: наша задача — оказать помощь

Роман Николаевич говорит, что невозможно эффективно работать с пациентом, совершенно не включаясь в его проблему. Врач — не робот, он должен проявлять человечность. И лично для него отсутствие эмоционального ответа пациенту — вещь немыслимая. Сочувствие к проблеме пациента приходит само собой, и для этого не нужно прилагать каких-то особенных усилий. Может быть, в этом и заключается секрет профессионального успеха? Ведь если посмотреть на отзывы, которые пишут пациенты о работе доктора Федотова, то в них красной строкой не только собственно врачебное мастерство, но и человеческие качества: «внимательный», «вежливый», «доскональный».

Половой вопрос: как сохранять «твердость характера»

Доктор признается: он сочувствует пациенту. Особенно тяжело он переносит, по его признанию, если что-то идет не так в лечении. А это с любым врачом может случиться по разным причинам: от недостатка диагностической базы, от невозможности получить консультацию у коллег из смежных специальностей… Поэтому сам он никогда не гнушается спросить совета у других врачей.

— Медицина — наука не точная. Ты не можешь предугадать на 100%, как пойдет процесс. Вот прооперировал ты человека, убрал ты ему камень. А через полгода у него снова вырос камень. Кто виноват в этом? Врач? Пациент?

— И кто же? — спрашиваем мы.

— Оба! — безапелляционно заявляет доктор. — Пациент — в том, что не исполнял указания врача, а врач — в том, что не смог «вправить мозг» пациенту.

В искусстве убеждения пациентов Роман Николаевич, по его собственным словам, упражняется всю жизнь. И достиг определенных успехов. Например, убедил многих бросить курить. Дело в том, что курение очень сильно сказывается на репродуктивной системе мужчины. Доктор приводит любопытные результаты одного исследования: если у мужчины был инфаркт, то во многих случаях за несколько лет до этого у него началась эректильная дисфункция. Прямая корреляция между этими случаями установлена учеными. Но про эту дисфункцию многие пациенты молчали и никому не говорили.

— А связано все вот с чем: самые крупные сосуды в организме человека — в сердце и в голове, они и симптоматику дают позднее всех. А к мужскому достоинству идут тоненькие сосуды. И если начинается атеросклероз, они страдают в первую очередь! Когда еще других симптомов нет. У меня есть пациенты, которые жалуются на половую слабость. Начинаешь спрашивать про вредные привычки — он говорит: «Да как все. Не пью. Курю только по две пачки в день». Так вот в этом и причина! Рассказываешь ему, объясняешь, откуда его проблема (я это называю «нет твердости характера»), приводишь примеры, подсказываешь, как бросить — и знаете, многие все-таки бросают! Еще обязательно нужна физическая активность для этого. У нас же как человек — он хочет быть половым гигантом в постели, но при этом по жизни тяжелее компьютерной мышки и стакана ничего не поднимает. А желательно все-таки ходить те самые 10 тысяч шагов в день. Это совсем немного!

А кто такой хирург? Как переводится это слово, знаете? «Хирос» — это ведь с греческого «рука»

«Хирург — это человек, который работает руками. И какая разница, что ты делаешь?»

В течение нашего разговора Роман Николаевич периодически упоминает разные виды ремесла, с которыми ему по воле случая приходилось знакомиться. В какой-то момент мы спрашиваем:

— Доктор, а есть что-то, чего вы делать не умеете?

— А кто такой хирург? Как переводится это слово, знаете? «Хирос» — это ведь с греческого «рука». Так что хирург — это человек, который работает руками. И какая разница, что ты делаешь? — смеется наш герой.

О том, что он своими руками построил собственный дом, мы уже говорили. А еще доктор с большим юмором рассказывает о том, как вместе с другом (он сейчас тоже известный в Татарстане врач) в студенчестве все каникулы занимался «шабашками» на строительстве. Строили сараи и бани. Конструировали печи и клали плитку. Мы вспоминаем анекдот про предприимчивого человека, который говорил: «Если бы я был царем, я жил бы лучше, чем царь. Потому что я бы еще по вечерам шил». И доктор с готовностью отвечает:

— А я и шил! В советское время для туризма было сложно достать снаряжение. Практически ничего же не было — а что было, невозможно было достать. Поэтому я шил. Все подряд. Ты просто должен понимать, как себя материал ведет в твоих руках. Чего только не приходилось делать! И ботинки ремонтировать. И тенты шить. У меня даже в какой-то период времени любимым журналом была «Бурда», наряду с «Техникой молодежи» и «Наукой и жизнью». Я по этим выкройкам как-то раз сшил горнолыжный костюм. Или вот ко мне одногруппница подходит и говорит: «Я иду в поход, у тебя рюкзак есть?» Я ответил: «Нет. Но завтра будет». И за ночь сшил ей рюкзак. Нормальный такой рюкзак из брезента, все как положено. Раньше энергии было много…

Роман Николаевич (которому на днях исполнилось 55 лет) качает головой: а вот теперь энергии стало поменьше. Но ее хватает, например, на горные походы. Да и, собственно, хирургия: сделать операцию — это очень энегозатратное мероприятие. Поэтому, назидательно сообщает доктор, у врача должна быть хорошая физическая подготовка!

«Горы в душу запали»

Свою физическую подготовку доктор поддерживает по мере сил и возможностей. Много ходит пешком, обожает горы. В них он влюбился уже в весьма сознательном возрасте — им с друзьями было уже по 45 лет, когда они внезапно, «на слабо» решили взойти на Эльбрус. Вершину в первый раз не покорили — но до седловины на высоте 5 с половиной тысяч метров все же дошли.

— Было очень тяжело, но горы в душу запали. И с того времени я на Кавказе был 8 раз. Алла бирса, через две недели в девятый раз поеду, — говорит Роман Николаевич. — После того, как мы не дошли до вершины Эльбруса, зимой мы поехали в Африку.

Да не просто в Африку — на Килиманджаро. Наш герой делится впечатлениями: организация восхождения там замечательная. На восемь туристов было выделено двадцать три сопровождающих, которые несли на себе груз и обеспечивали безопасность. А еще — собирали мусор. На склонах африканского вулкана ничего не остается!

1/6

• На вершине Килиманджаро
• Африка
• Скорая помощь в горах Африки
• Килиманджаро

— Я там впервые узнал, что такое бытовой пульсоксиметр. Сейчас-то, после ковида, об этом знают все. А в «мирное время» мы, урологи, с ним и не сталкивались никогда. Во время восхождения на Килиманджаро тебе каждый вечер мерят уровень кислорода в крови, проводят медицинский осмотр. И если пульсоксиметр показывает значение ниже определенной нормы — тебя отправляют вниз. Ни за какие деньги не поведут дальше: безопасность превыше всего! — делится впечатлениями Роман Николаевич.

1/7

• Гималаи, пик Мера
• Гималаи, пик Мера
• Гималаи, пик Мера
• Гималаи, пик Мера

После Килиманджаро были Гималаи. Потом — Казбек. А через три недели после рождения младшей дочки жена отпустила доктора закрыть гештальт — он все же покорил Эльбрус. Любовь к горам в нем растет и крепнет до сих пор. И с каждым разом она все сильнее и сильнее:

— Когда в первый раз мы поднимались, я еще ничего не понимал. А когда потом готовились, то заранее начинали бегать, ходить, тренироваться. Потому что это очень тяжело, физически затратно, сложно морально перебороть себя. Но это очень интересно. Рекомендую каждому! Хотя бы в Приэльбрусье сходите в июле — августе. Правда, там за последние девять лет поменялось абсолютно все: народу стало гораздо больше, чем раньше. Горы горам рознь, конечно. Например, по сравнению с Эльбрусом Альпы — ничто. Но когда я приехал в Гималаи, для меня Эльбрус показался невысоким холмиком. Когда ты стоишь и понимаешь, что под тобой 5 километров, а над тобой еще возвышается такая громада!

С женой доктор познакомился в походе, в Карелии — она тоже бывалая походница. В семье трое детей — старшие уже выросли, и сейчас супруги заново проходят процесс воспитания с младшей, семилетней дочкой. Роман Николаевич улыбается и говорит, что в его возрасте это уже сложнее, чем раньше, но жена-то молодая — у нее фора в целых пять лет!

«Если умеет доктор разговаривать с пациентом — не будет жалоб!»

Говоря о негативных сторонах врачебной работы, доктор в первую очередь упоминает стресс, который естественным путем накапливается у любого врача. Шутка ли — постоянно нести ответственность за жизнь и здоровье людей! И еще один отрицательный момент — постоянно растущее количество документов, которые должны заполнять врачи.

— Количество вкладышей в историю болезни — возможно, я сейчас крамолу говорю, но оно зашкаливает все мыслимые пределы. Поднимите истории болезни, которые мы вели 15 лет назад: мы разве хуже лечили людей? Нет! Хочется иногда сделать хронологию и посмотреть, сколько времени требуется на бумажную работу врачу. Сейчас у нас, например, появился новый вкладыш: риск падения пациента. Эпидемиологические вкладыши: отдельные листочки для кори, для сифилиса, для всего. Просто отрицательных результатов анализов недостаточно — надо по всем потенциальным симптомам этих болезней пройтись. Ты сидишь с этими бумажками и как в крестики-нолики играешь: ставишь крестики и нолики в соответствующих клеточках.

Роман Николаевич уверен, что многое из этого избыточно, а на аргумент о юридической защите клиники таким способом отвечает, что большинство жалоб от пациентов происходит от недостаточного внимания к ним врачей.

— Если умеет доктор разговаривать с пациентом — не будет жалоб! Если ты с ним разговаривал, активно включался, все будет хорошо. А если разговаривал сквозь зубы и отнесся невнимательно, то все эти бумажки не спасут. А время на них тратится. И ведь даже компьютерные программы не спасают — они дела не ускоряют. То программа зависнет, то сайт обвалится, то еще что-нибудь произойдет. А уж если еще и компьютер несовершенный…

Но все это — мелочи жизни. На традиционный наш вопрос о том, что остается главным стимулом для нашего героя в его работе, он отвечает: эмоциональная отдача от пациента. А она есть! Пациенту стало лучше, у него поменялось качество жизни, и это главное для врача. Профессия, выбранная много лет, остается делом жизни нашего героя. Его мечта — работать как можно дольше и оставаться нужным.