«Ясачные татары предпочитали оставаться «государевыми» и не стремились поступать к служилым»

Довольно значительные средства монастыри получали с рыбных ловель. Так, с Серного песку за лето поступало 30 руб., с «вешних оханов» — 22 руб., с частиков, с приволок, со связок, «с крыг и судов, с больших и малых, и с разных ловель» поступало 24,5 руб. Правда, деньги за рыбные ловли шли не только с татар, но и с русских крестьян других деревень, которые арендовали архиерейские воды.

Из этого краткого обзора видно, что служилые татары, которые были на военной или административной службе, обзаводились крупными поместьями, привлекали на свои земли русских крестьян и татар, стремились создать товарное хозяйство. Всего этого они добивались путем принятия христианства, хотя бы номинально. В то же время крестьяне-татары из бывших служилых становились ясачниками на помещичьих землях. Стремлению помещиков закрепостить их они настойчиво сопротивлялись. Их материальное благосостояние в 60-х годах XVI в. было ниже среднего.

Что касается татарской деревни в начале XVII в., то на основании анализа писцовой книги И. Болтина 1602—1603 гг. по Казанскому уезду мы можем говорить о татарских помещиках и ясачниках. Среди служилых татар была незначительная по количеству прослойка вотчинников-крепостников, имевших значительные земельные площади с большим количеством различных угодий и незначительным числом крепостных и дворовых людей и бобылей, которые были не в состоянии освоить и обработать для помещика имеющиеся угодья, вследствие чего помещикам приходилось обращаться к татарам-ясачникам, обрабатывавшим вотчинные земли как арендаторы за оброк или часть урожая. Таковы служилые Багим Яушев, Ишей Сююндюков, Бокшанда Нурушев, Камай и Петр Смиленевы. Из них за Б. Яушевым и Б. Нурушевым числились значительные заслуги (по-видимому, их отцов и дедов) перед царским правительством, и благодаря этому им удалось сохранить за собой некоторые привилегии, уходившие своими корнями во времена Казанского ханства: и тот и другой вотчинник собирали в свою пользу ясак с населения целой волости (первый — с волости Терся, второй — с марийской волости Нали Кукмор). Все эти помещики и вотчинники были крепостниками, причем их крепостные были плохо обеспечены земельными угодьями, чтобы большую часть своего времени они могли отдавать барщине и выполнению всяких «изделий» на помещика.

Но эти барщинные хозяйства служилых татар нельзя назвать натуральными и замкнутыми: они уже были втянуты в товарно-денежные отношения и в рыночные связи, — насколько это было возможно в то время. Писцовая книга доказывает это с полной очевидностью и убедительностью: феодальная аренда земель, откупная система, сдача в оброк различных угодий и предприятий — бортных ухожаев, бобровых гонов, перевозов, рыбных ловель, мельниц — непременно за деньги, производство товарного хлеба и фуража, не говоря уже о преобладании денежных налогов над натуральными сборами, — вот перечень тех признаков, которые очень характерны для товарного производства на рынок и которые прослеживаются в названных барщинных хозяйствах.

Вовлечению хозяйства служилых татар в общероссийское товарно-денежное производство и обращение косвенно содействовала и национальная политика царизма, выразившаяся в ликвидации традиций Казанского ханства, где ясачники находились в полном распоряжении феодалов: после присоединения ханства татары-ясачники вышли из подчинения татарским феодалам и были переведены в подчинение Русскому государству и государевой казне. Это мероприятие сильно подорвало хозяйство татарских служилых людей, а впоследствии заставило их позаботиться о заселении своих латифундий новым составом крестьян и бобылей на общем основании с русскими помещиками. А так как ясачные татары предпочитали оставаться «государевыми» и не стремились поступать к служилым, то последним пришлось искать пути к договорному соглашению с ясачниками, без применения внеэкономического принуждения.

В упомянутой выше группе крупных помещиков-татар Ст. Конокозин, имевший 102 чети пашни и 1400 копен сена, владел лишь одним крестьянским и одним людским двором. У кн. Тетингея Муралеева, имевшего 167 четей пашни и 1500 копен сена, был всего один дворовый человек. А 6 помещиков не имели ни дворовых, ни крепостных крестьян, между тем как угодий у них было довольно много. Всего писцовая книга отмечает 16 семей крупных помещиков-татар.

Средняя группа помещиков состояла из 35 семей. Оклады их редко превышали 8 руб. Если у них было мало пашни, то зато много было сена (500—700 копен и больше). Перелога и зарослей у этих помещиков числилось очень мало, а общее количество пашни доходило до 85 четей в поле. Крепостных крестьян у них почти не было, дворовых было 2 человека и 1 бобыль. Скорее всего, как у Кадыша Яушева, на их землях «пашут ясачные». Как у крупных, так и у средних помещиков в большом количестве имелись такие угодья и предприятия, как бортные и бобровые ухожаи, перевозы, перевесья и рыбные ловли, мельницы, кабаки.

Следующая группа помещиков состояла из 83 семей. У этих служилых татар и пашни было меньше, а лугов — почти вдвое меньше, чем у средних помещиков. Значительно меньше у этой группы было и таких угодий и предприятий, как бортные ухожаи, бобровые гоны и рыбные ловли, перевозы, кабаки и пр. Тем не менее нельзя еще сказать, чтобы они были недостаточно обеспечены угодьями. Размер пашни у них составлял 5—8 десятин, у большинства — от 2 до 5 четей при небольшом количестве перелога и зарослей. Такой пашни обычно хватало лишь для обеспечения своих собственных нужд, товарную продукцию давало только сено (у некоторых было до 400 копен). И у этих помещиков господствовало трехполье. Большинство служилых этой группы — «приборные», их оклад редко превышал 3—6 руб. в год. Хотя жеребьи этой группы и не самые малые, но они не всегда обеспечивали «государеву службу». Из 83 семей только три имели 1—2 крепостных, у всех остальных не было ни дворовых, ни крестьян, но, как это было у вдовы Чуреевой из дер. Чюваш, пахали ясачники «сверх своих жеребьев».

Наконец, в последней группе тоже было 83 помещика. У большинства из них пашни насчитывалось от 7 до 12 четей в поле, а сена — от 100 до 1 500 копен. Бывали случаи, когда служилые татары брали луга «из найму» у русских помещиков. В 122 (1614) г., например, Чембулат Емяшев «наймовал» луга на 200 копен на р. Нурме в дер. Кудашево Зюрейской дороги, у помещиков Гр. Дедюлина и Дм. Берсенева. Из 83 семей семь владели мельницами-мутовками, да и то «вопче» с ясачниками; только С. Арезепов имел 2 мельницы. Кабаков у всей группы было только 3, бортных ухожаев — всего один. В писцовой книге неоднократно имеются указания на то, что эти угодья недостаточны для служилых татар, вследствие чего они переселяются в другие деревни.

Так как подавляющее большинство служилых татар были «по прибору», т.е. из ясачников, то очень часто случалось, что у служилых оставался «ясачный жеребий», с которого только не взимался ясак, но этот жеребий уходил из ясачной общины и становился поместьем. Вследствие этого ясачники в случаях «прибора» части ясачников на государеву службу теряли довольно много своей общинной земли.

Таким образом, писцовая книга И. Болтина вскрывает хозяйственную мощь различных групп служилых татар, их социально-экономические взаимоотношения с ясачниками; книга содержит убедительный материал об антикрепостнических тенденциях среди татар и о степени товарности их хозяйств. Крепостническая прослойка у служилых татар количественно была совершенно незначительной.

Что касается татар-ясачников Казанского уезда, то, судя по писцовой книге И. Болтина 1602—1603 гг., основным их занятием было земледелие. Самым распространенным среди них был пашенный жеребий размером от 6 до 10 (24% ясачников) и от 10 до 15 четей (35,8%) в поле. Обеспечивающим существование жеребьем для того времени необходимо считать от 10 до 20 четей в поле. Таковым в Казанском уезде обладали 56% ясачников. «Голодный» жеребий (до 6 четей в поле) имели 13,6% ясачников, а вообще недостаточный — 38%. Имущая прослойка, имевшая от 20 до 30 четей в поле, была весьма немногочисленной (6%).

Луговые угодья, как и пашня, распределялись неравномерно. Самым распространенным был жеребий от 100 до 200 копен сена на один двор, такой жеребий имели 47,3% ясачников; от 200; до 300 копен на 1 двор имели 22,6%, от 300 до 400 копен — 6,6%, а свыше 400 копен — 1,9% ясачников. Не обеспеченных сеном было 21,6% ясачников — они имели меньше 100 копен на 1 двор. Писцовая книга И. Болтина очень редко отмечает за ясачниками прочие угодья и предприятия (бортные, рыбные и др.). Таким образом, в начале XVII в. имущественная дифференциация ясачников-татар была выражена очень резко.

В писцовой книге И. Болтина лучше, чем в каком-либо другом документе этого времени, освещается положение татарских ясачников, но все же перечень ясачников нельзя считать полным, так как оброчные книги с луговых угодий упоминают свыше 30 ясачных деревень, в которых И. Болтин не был. Следовательно, всего в Казанском уезде упоминается свыше 110 селений ясачных татар. Тем не менее и этим количество ясачных татарских деревень не исчерпывается.

В начале XVII в. в писцовой книге в 13 селениях Ногайской дороги записано 177 ясачных дворов, по Зюрейской дороге в 19 селениях — 143 двора, по Арской дороге в 16 селениях — 135 дворов и в 25 деревнях Алатской и Галицкой дорог — 345 ясачных дворов. Это позволяет заметить, что населенность деревень по Ногайской, Алатской и Галицкой дорогам почти вдвое выше, чем в деревнях по Зюрейской и Арской дорогам. Объясняется это тем обстоятельством, что в селениях Арской и Зюрейской дорог было значительно больше служилых татар, да и плодородные земли Ногайской дороги привлекали к себе больше населения; кроме того, необходимо учитывать и то, что царские карательные отряды в XVI в., особенно в 1564—1566, 1582—1584 гг., активнее действовали именно в селениях по Арской и Зюрейской дорогам. В той же писцовой книге отражено обострение земельных отношений ясачников не только с русскими, но и с татарскими помещиками. Сведения оброчных книг по луговым угодьям дополняют данные И. Болтина сведениями об отдельных лицах, пользовавшихся за оброк сеном с казенных лугов. Когда Янбарис Яушев платит оброка 1,5 руб. за 300 копен сена, или Бутыш Шигаев берет за денежный оброк 350 копен сена за р. Камой против Берсута, или Уразбахта Чюреев арендует на р. Шошме 300 копен сена, то мы с уверенностью можем считать таких ясачников куда более зажиточными, чем те, которые с арендованных казенных лугов получали по 20, 30, 40 копен сена. Если эти последние восполняли сеном с казенных лугов нехватку фуража в своем хозяйстве, то крупные арендаторы либо были связаны с рынком, либо имели собственные гурты скота.

Писцовая книга И. Болтина не фиксирует за ясачниками тех доходов, которые они имели, обслуживая помещичьи угодья, — доходов, не подлежавших никакому обложению. Тем не менее такие доходы реально существовали, являясь результатом договора со служилым помещиком, обычно заключавшегося всей сельской общиной или артелью, как это бывало на рыбных ловлях, где ясачники платили только «третью рыбу», а две брали себе. Только единичные ясачники могли быть закабалены помещиком при невыполнении долговых обязательств, но и подобная кабала преследовалась законом, исходившим из интересов государственного фиска.

В документах зафиксированы случаи столкновений помещиков и ясачных татар. Дозорная книга Посника Белокурова 1618 г. констатирует насильственный захват ясачной татарской земли в дер. Кугурчиной по Ногайской дороге: помещики С. Аристов и В. Землянов «ворвались на их землю с людьми, с крестьяны и с самопалы и саблями, вспахали землю насильством и посеяли». А в дер. Именкеске, где поселился служилый литвин Михайло Вербицкий, у него потравили весь хлеб, так как он получил опальное поместье Ишея Илчибекова, уже бывшее в эксплуатации ясачников.

Переписная книга 1646 г. по Свияжскому уезду фиксирует 498 служилых татар-помещиков, из которых крепостных имели лишь 120 помещиков (24,1%). Кроме того, у многих помещиков жили бобыли и «соседи». Всего служилые татары имели поместья в 136 селениях Свияжского уезда. Особенностью этого времени было наличие у служилых татар значительного количества русских крепостных; встречалась и крепостная мордва. На земле помещиков Акугулова и Кибеева жила «ясачная чебоксарская чуваша», а на земле в деревнях Лаща, Болтаева и Юзюкова — «цивильская ясачная чуваша», но эту «чувашу» нельзя признать крепостной — скорее всего, служилые помещики сдавали землю ясачным чувашам в долгосрочную аренду. В починке Иванаева на р. Черемшане у служилого татарина Иваная Баубекова было два крестьянских двора — один русский, другой татарский, 3 двора бобыльских (во всех дворах 15 душ мужского пола) и 5 дворов пустых, так как один крестьянин бежал, а остальные четыре татарина «вышли в казаки». Таким образом, выход в казаки означал переход на положение служилых людей, которых помещик не мог задерживать у себя, так как служилый татарин не располагал ими так, как русский помещик своими крепостными.

Следовательно, в середине XVII в. в Свияжском уезде дворов крестьян и бобылей в поместьях служилых татар стало значительно больше, но крепостное право на них не распространилось так, как на крестьян русских помещиков. Для служилых татар характерны больше феодально-арендные отношения, чем крепостнические. А так как подавляющее большинство служилых татар совсем не имело крестьян и бобылей, то это в классовой борьбе того времени больше сближало их с антикрепостническими элементами.

То же самое наблюдается в Казанском уезде в 1646 г. Здесь было всего 619 дворов служилых татар-помещиков, из них 449 помещиков (72,3%) не имели крестьян и бобылей, а остальные 170 помещиков имели 575 дворов крестьян с 1 672 душами мужского пола. Кроме того, у этих помещиков были бобыли, дворовые, задворные люди, «соседи» и наймиты. Наймитов упомянуто всего 25 душ, но важно отметить их появление в деревне у служилых татар. Бобылей указано 48 дворов, дворовых — 58 дворов, задворных — 34 двора и «соседей» — 37 душ. Как видим, преобладали крестьяне, но из них далеко не всех можно назвать крепостными. Даже у старинного крепостника Кадрека мурзы, сына князя Камая Смиленева, в дер. Чалны из 6 крестьянских дворов было два двора мордовских, один «черемисин» и один «ясачный черемисин», который платил в государеву казну полный ясак, а помещику — полуполтину за год. У него же бобыль Баймурзко Емаев был «черемисин». У служилого татарина Толбая Ишеева в дер. Инсе жил дворовый Антуганко с братом Барсубкой, «и тот же Барсубка платит в государеву казну пол-ясака, а живет своим двором». За Иштереком Семенеевым в дер. Ярыкло числилось 74 двора крестьян, из которых 18 дворов «написаны на пол-ясака», а 2 двора — на полный ясак. В дер. Ардяш под Сарапулом у служилого татарина Богдана Исенеева сына Яушева были «написаны на ясаки» 5 дворов и 13 душ крестьян. После этого понятно, что служилый татарин довольно хладнокровно относился к стремлению его крестьян считаться ясачниками, а не помещичьими крестьянами, поскольку их ясачное положение не лишала помещика возможности пользоваться их трудом на договорных началах.

Сложившееся в середине XVII в. положение, при котором подавляющее количество служилых татар не имело крестьян, определяло политику самодержавия, направленную на превращение в конечном счете служилых в ясачников. И служилые, и ясачные татары давление крепостного права больше ощущали со стороны государства, чем в отношениях между собой.

По сравнению с началом века в середине XVII в. количество служилых татар сильно возросло, однако очень многие из них имели поместья, но не имели ни крестьян, ни дворовых людей. В начале XVII в. мы констатировали в Казанском уезде группу помещиков в 50 человек, имевших крупные и средние поместья, а в половине XVII в. таких помещиков стало меньше, так что из 170 помещиков едва можно насчитать 25 человек с более или менее значительными поместьями. Крупнейшими землевладельцами были князья Яушевы, Асановы, Яникеевы, Хозяшевы, Смиленевы и некоторые другие. Большинство же служилых татар владело угодьями, но в их распоряжении были один-два крестьянских двора или два-три дворовых человека, обслуживавших помещика, но не обрабатывавших землю. Следовательно, в середине XVII в. еще более резко определилась общая тенденция в сторону уравнения татарских помещиков с ясачниками или государственными крестьянами. Так, служилый татарин Урукчей Утешев «живет за Богданом мурзою Яушевым, наймуя пашенные земли, а не верстан де за бедностью». Другой пример: в дер. Мозяр служилый татарин Утегей Ямаметев с двумя братьями «живет в закладе у ясачника Коробайки в дер. Каратман». В дер. Хозяшевой по Зюрейской дороге четверо служилых татар, имея дворовых людей, соседей и даже наймитов, жили на земле Московова, который, видимо, скупил жеребьи своих трех товарищей или взял их в аренду. Таким образом, поместная система развивалась вширь, но глубоко не проникала, почти уравнивая мелкопоместных татар с крестьянами. Внеэкономическое принуждение тоже мало давало себя чувствовать. Так, в дер. Алан у служилого Ижбулатова записаны бобыль с «соседом», которые ему не принадлежали.

Один из ярких примеров захвата земель ясачных татар служилыми татарами представлен в «отдельных книгах» Еф. Скрипицина 1643 г. В починке Сердя по Алатской дороге служилый татарин Кебек Сабакаев с братьями завладели ясачной землей, заставив уехать из деревни ясачных татар Агишка Кудайбахтеева, Палатка Няникова и Атычка. Такая же участь готовилась для Чемея Чепаева, но его челобитной о проверке владельческих прав Сабакаевых, видимо, неожиданно был дан ход и в результате произведенного сыска захват земли был предотвращен.

Сведения о татарской деревне конца XVII в. дает писцовая и переписная книга казанского стольника И.И. Кайсарова 1685 г.93, но эти сведения очень бедны. Касаясь лишь Зюрейской дороги, книга описывает только поместья и вотчины русских помещиков; служилых татар она совершенно не касается, а ясачные татары представлены только по одному с. Черемыш. Эта книга пестрит сведениями о том, что ясачная татарская земля в большом количестве переходила во владение русских помещиков, а татарские ясачники должны были переселяться в другие места. Так было, например, в дер. Енасалы и Русской Черемышевой.

Татары-ясачники дер. Татарской Черемышевой платили ясака 27 алтын 4 деньги и 20 пудов хлеба. Но во всей деревне не было ни одного ясачника, с которого взимался бы полный ясак: 7 хозяйств из 13 были полуясачники, два хозяйства платили по 1/4 ясака и одно хозяйство — 1/8 ясака; только один ясачник платил 3/4 ясака и два ясачника — по 5/8 ясака. На ясак пашни приходилось в трех полях 24 чети и лугов 8 десятин. Ряд ясачников имел до 200 бортных деревьев, 5 ясачников «гоняли подводы». Не в пример 1603 г. в ясачной деревне исчезли перелог и заросли — трехполье господствовало на всей пашне. Количество ясачников с начала века увеличилось на 8 дворов, но лугов стало несколько меньше. Рентабельным нельзя назвать уже хозяйство полуясачника, с тем большим основанием надо считать нерентабельными более мелкие хозяйства. В общем хозяйства ясачников в конце XVII в. в большинстве своем были экономически несостоятельными. Это было вызвано тем, что ясачники потеряли много земли в пользу служилых татар и русских помещиков.

Писцовая и перечневая книга Свияжского уезда 1686 г. стольника Г.А. Суворова дает описание 28 хозяйств служилых татар с. Архангельского, в прошлом дер. Татарское Бурнашево. Менее половины хозяйств — 11 имели от одного до трех дворов крестьян, а у прочих были только пашня и луга. Угодья этих хозяйств настолько измельчали, что их владельцев трудно отнести даже к средним помещикам: все они были на пути превращения в тяглое население. В том же селе жили и русские ясачники: крестьян — 180 душ и бобылей — 42 души, но все это население платило лишь 7 ¼ ясака, так как пашни было только 84 чети в поле и сена — 168 копен (на один ясак приходилось 12 четей пашни в поле и 40 копен сена). На четверти ясака было 6 дворов, на осьмухе — 30 дворов, 1/12 долю ясака платили 6 дворов и 1/16 долю ясака — 11 дворов. Ни одного крепкого хозяйства в окружении помещичьих земель! Мы видим, таким образом, что у русских ясачников дифференциация обозначилась еще глубже, чем у татарских.

*Редакционная коллегия: доктор исторических наук И.К. Загидуллин (научный редактор), кандидат исторических наук И.З. Файзрахманов, кандидат исторических наук А.В. Ахтямова.

**Татарская деревня второй половины XVI и XVII в. Опубликовано в сборнике «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы» (Рига: Издательство АН Латвийской ССР, 1963. С. 174—183).