«Когда ты знаешь, что можешь помочь, — значит, надо помогать!»

Как сбываются мечты

Оля с детства хотела быть врачом — как ее мама, Людмила Наумова, известный врач-педиатр, заслуженный врач Республики Татарстан. Людмила Евгеньевна всю жизнь посвятила лечению детей, прошла в профессии путь от участкового педиатра до главного врача детской железнодорожной больницы.

— Помню с детства, как папа с утра дома неловко собирал мне волосы в хвостик, отводил в детский сад и просил воспитательницу: «Заплетите, пожалуйста, Оле косички, у нас мама на дежурстве»… С детских лет я очень хотела стать детским врачом и быть похожей на свою маму, пойти по ее стопам. После 8 классов обычной школы я перешла в специализированную школу №116 с медицинским уклоном. Там со школьной скамьи мы углубленно изучали химию, физику, биологию, которые нужны были для поступления в медицинский институт. Мы были первым выпуском этой специализированной школы, — рассказывает сегодня гематолог с 26-летним стажем Ольга Сергеевна Наумова.

В мединститут девушка поступила в 1990 году. В 1996 с дипломом врача-педиатра вышла из стен родного вуза и поступила в клиническую ординатуру по педиатрии при КГМА. Хотелось постичь профессию глубже. В это время Ольга Сергеевна работала в той же железнодорожной больнице, которой отдала всю свою жизнь ее мама. А после окончания ординатуры ее пригласили в детскую горбольницу №1, где очень нужен был врач-гематолог. Учебную стажировку по гематологии молодая доктор проходила в Москве, в Российской детской клинической больнице — РДКБ КГАОУ ВО РНИМУ им. Н.И. Пирогова.

На вопрос о том, почему Ольга Сергеевна стала гематологом и выбрала эту непростую специальность, она отвечает:

— Гематология — это зачастую «тяжелые» дети с серьезными заболеваниями. Моим учителем был доцент кафедры педиатрии и перинатологии КГМА, врач-гематолог Василь Миннеханович Зарипов, которому я очень благодарна за то, сколько полезных знаний и навыков в работе я от него получила. И он всегда меня учил: «Если можешь, помоги». И когда ты видишь, что можешь помочь этим детям — понимаешь, почему выбрала эту специальность.

Чем занимается детский гематолог?

Детский гематолог — это врач узкой специализации, который занимается лечением, диагностикой и профилактикой заболеваний крови у детей, начиная с младенческого возраста и до 18 лет. В Казани врачей этого профиля немного. Несколько из них работают здесь, в детской больнице №1 — тут есть и специализированное отделение, в котором лежат дети с соответствующими диагнозами со всего города, и кабинет в поликлинике. Онкологические болезни крови (например, острый лейкобластный лейкоз) до 2014 года тоже лечили здесь, но потом вся педиатрическая онкослужба республики сконцентрировалась в ДРКБ.

Ольга Сергеевна перечисляет, с какими болезнями имеет дело детский гематолог. Это анемии различной этиологии, связанные с низким уровнем гемоглобина; тромбоцитопатии, когда нарушаются функциональные свойства тромбоцитов; коагулопатии (дефицит различных факторов свертывания крови); гемофилии; болезнь Виллебранда; носовые кровотечения; лимфоаденопатии и другие заболевания.

Доктор рассказывает: сейчас в больницу попадает много маленьких пациентов с железодефицитными анемиями средней и тяжелой степени, ранней анемией недоношенных, при которой малышам требуются специфические препараты. Сюда попадают и дети с иммунными тромбоцитопеническими пурпурами — это очень тяжелое заболевание, при котором критически падает количество тромбоцитов.

Кроме того, в поле зрения врачей-гематологов попадают дети с носовыми кровотечениями. И если у вашего ребенка регулярно идет кровь носом — возможно, дело не в «слабых сосудах», а в нарушении свертывания, поэтому доктор рекомендует родителям показать ребенка не только ЛОР-врачу и педиатру, но и детскому гематологу.

Встречаются гематологи и с гемофилией. Кстати, вслед за своим опытным коллегой Рафаэлем Шаммасовым Ольга Сергеевна говорит, что сегодня качество жизни пациентов с гемофилией сильно улучшилось:

— Раньше, когда мы только еще начинали работать, больным с гемофилией приходилось переливать свежезамороженную плазму, криопреципитат, чтобы предотвратить кровотечение и гемартрозы. Сейчас все эти дети обеспечены факторами свертывания крови и могут их вводить дома или в поликлинике, амбулаторно. Это пожизненная терапия, но теперь дети хорошо обеспечены этим препаратом. Они ведут образ жизни, почти ничем не отличающийся от того, который ведут их здоровые сверстники.

Поэтому прежде всего педиатру надо наладить контакт с родителями, найти с ними общий язык и как можно доступнее объяснить им, что происходит

«Когда тяжело болеет ребенок, у мамы сначала всегда идет отрицание диагноза»

Гематологические диагнозы порой ставятся на всю жизнь. Но и терапия излечимых пациентов занимает не один день, все это непростые болезни. Между тем детский доктор работает не только с самим ребенком, но и с его родителями. Ольга Сергеевна рассказывает:

— Когда тяжело болеет ребенок, у мамы всегда сначала идет отрицание, непринятие диагноза. Поэтому прежде всего педиатру надо наладить контакт с родителями, найти с ними общий язык и как можно доступнее объяснить им, что происходит. На понятном им языке. Я должна понять, что мама хочет услышать в ответ, от чего ей станет легче. Нередко говорю: «Я тоже мама, у меня двое детей». Нужно показать сочувствие и участие — мы ведь тоже люди и тоже испытываем эмоции.

Сначала доктор подробно объясняет, какая диагностика предстоит ребенку, какие нужно будет провести исследования. Потом — какое лечение и качество жизни ждет маленького пациента. Именно на этом этапе, особенно если речь идет о пожизненной терапии, чаще всего у родителей включается отрицание или даже агрессия. Ольга Сергеевна относится к этому с пониманием, и даже если ее в сердцах обвиняют в недостаточной квалификации, спокойно продолжает разговаривать и предлагает привлечь второе врачебное мнение: есть коллеги в поликлинике и в ДРКБ. Есть в стационаре больницы и два психолога, которых иногда приходится привлекать для работы с ребенком и мамой.

«За долгие годы работы научилась держать себя в руках»

Профессия гематолога достаточно сложна и с эмоциональной точки зрения. Например, Ольге Сергеевне приходится проводить диагностические костно-мозговые и люмбальные пункции, чтобы исключить онкологию, прежде чем начать лечение при некоторых заболеваниях крови. Пункция — сложная, болезненная процедура, которую нужно еще и сделать с ювелирной точностью. Ольга Сергеевна умеет делать ее быстро, а чтобы снять боль, пациентам делают анестезию. Тем, кто постарше, доктор объясняет, что сейчас будет происходить и сколько времени это займет. Но малышам это объяснить очень сложно. Младенцам — тем более.

— Это сложная манипуляция, особенно если ребенок совсем маленький или тревожный или если очень тревожится мама. Конечно, чтобы облегчить ситуацию, мы стараемся пациентов обезболить. Но все равно плач, боль, страдания ребенка тяжело переносить даже нам, медикам. Когда я наблюдала эту процедуру в первые несколько раз, испытывала боль, страх и неприятие. Очень переживала: как ребенок отойдет от наркоза? Как он будет дальше? Но за долгие годы работы научилась держать себя в руках. Это очень тонкая и очень точная работа, я должна быть четко сконцентрирована.

Доктор признается: при этом она совсем не может себя назвать абсолютно хладнокровным человеком. Как женщина, как мать, она не всегда может поставить эмоциональный барьер между собой и своим маленьким пациентом и иногда все-таки пропускает его боль через себя.

— Но у меня есть одно увлечение: я очень люблю выращивать цветы. Просто стараюсь сажать у себя на участке как можно больше цветов, которые меня радуют. С удовольствием с ними работаю. Видимо, отрицательную энергию так отправляю в землю… — размышляет врач.

«У меня не должно быть больного ребенка. У меня должен быть здоровый»

От отрицательных эмоций доктору не скрыться, особенно если у него такая специальность. Со смертью маленьких пациентов сегодня гематологи сталкиваются реже, чем раньше, да и онкологических коек в этой больнице больше нет, но все равно у Ольги Сергеевны темнеет лицо, когда она говорит о неизлечимых случаях. Ей приходилось прощаться с пациентами:

— Это очень тяжело. Ты умираешь вместе с ним. Очень тяжело видеть ребенка, которому очень плохо, он неизлечимо болен и уходит у тебя на глазах. Очень тяжело видеть трагедию матери. И отдельно очень сложно видеть, как рушатся семьи, когда дети тяжело больны. Я много лет наблюдаю, как остаются одни мамы детей, которые долго лежат в больницах. Они проводят с детьми долгие месяцы, а отцы уходят из семьи. Возможно, это как-то можно понять рационально: мама по девять месяцев в году с ребенком находится в больнице, а папа задает себе вопрос: «Как это у меня больной ребенок? У меня не должно быть больного ребенка. У меня должен быть здоровый». И уходит. Наблюдать такое очень тяжело, но, повторюсь, я своими глазами все годы своей работы такое вижу.

Доктор вспоминает один такой случай: маму девочки с острым лимфобластным лейкозом, которая лечилась у нее в отделении, еще когда здесь были онкологические койки. Отец бросил семью достаточно быстро после начала лечения, а мать сказала врачу: «Ольга Сергеевна, я не могу не верить, что мой ребенок поправится. У нас все будет хорошо». Девочка поправилась. Сейчас ей уже 20 лет. И таких пациентов у нашей героини много. Они входят в многолетнюю ремиссию. Женятся и выходят замуж. Заводят собственных детей — и продолжают приходить к своей Ольге Сергеевне, поздравлять ее с праздниками и благодарить за подаренную жизнь.

— Они, которые когда-то так тяжело болели, особенно ясно понимают, как важно здоровье их собственных детей. Несмотря на свой юный возраст, эти мамы очень насторожены, очень внимательны к своему здоровью, к своей беременности, к здоровью своего ребенка. Проводят регулярные углубленные обследования. Но я так рада за них! — рассказывает доктор.

Очень многое зависит от того, как тщательно гематолог собирает анамнез: когда заболел, сколько дней болел, что происходило до этого

«Очень многое зависит от того, как тщательно гематолог собирает анамнез»

Работа гематолога порой напоминает детективное расследование. Конечно же, мы говорим о сборе анамнеза. Когда перед врачом ребенок, порой затруднительно выспросить его о семейном анамнезе, об аллергии на те или иные препараты, о том, не делали ли ему в последнее время прививок, и если делали, то какие. Он не всегда все знает, не всегда все помнит, и тогда доктор расспрашивает родителей. Но родитель родителю рознь: одна мама приносит толстые тома медкарт и дневниковых записей, вторая смутно припоминает, что, кажется, на что-то лет пять назад ребенок дал сыпь, а вот на что — уже и не припомнить. Приходится «сличать» показания, назначать аллергологические пробы на те или иные препараты (особенно на дженерики, которые, как говорит доктор, способны дать более сильную побочную реакцию, чем оригинальные препараты).

Отдельная категория пациентов — подростки. Очень часто они скрывают от матери те или иные аспекты своей жизни. А ведь именно эти аспекты, детали, особенности скажут доктору больше, чем полчаса вдумчивого разговора с мамой.

— Например, признается мне подросток, что уже год ест мел. Или хочет поесть земли. Или ему очень нравится запах метро. Под грифом «Вы только маме не говорите». А все это говорит о том, что у ребенка-то дефицит железа, — приводит Ольга Сергеевна самый очевидный пример. — Словом, очень многое зависит от того, как тщательно гематолог собирает анамнез: когда заболел, сколько дней болел, что происходило до этого… Соответственно, весь процесс лечения и наблюдения должен проходить в тесном контакте и сотрудничестве с мамой ребенка.

Порой на долгий сбор анамнеза у докторов просто нет времени и нужно подключать все свои аналитические способности сразу — например, чтобы быстро продиагностировать пациента в критическом состоянии. Ольга Сергеевна приводит недавний пример: в больницу поступил трехмесячный малыш, которому диагностировали геморрагический васкулит по сыпи на теле. В приемном покое у ребенка взяли кровь, и доктора ахнули: количество тромбоцитов было критически низкое. Оказалось, что у ребенка не васкулит, а иммунотромбоцитопеническая пурпура. Ребенка срочно госпитализировали в гематологическое отделение, пролечили качественным препаратом, и он быстро пошел на поправку.

— У этого заболевания может быть достаточно благоприятный прогноз, если вовремя начато лечение. Если острая форма, многие вылечиваются, потом в течение пяти лет наблюдаются у гематолога, и если болезнь не рецидивирует, она считается вылеченной. Но есть детки, у которых болезнь переходит в хроническую форму. Тут многое зависит от иммунной системы, от ответа организма, — рассказывает доктор. У малыша из вышеприведенного примера, как она считает, все должно быть хорошо.

«Вы понимаете, что ваш выпускной может стать последним?»

Обычно в ответ на слово «анемия» человек не реагирует как на что-то серьезное. Он думает: «Ну, это ничего. Сейчас питание усилю, яблок погрызу». Но анемия — штука серьезная, она может приводить к тяжелым ситуациям, вплоть до жизнеугрожающих. Особенно если речь идет о детях. И жизненно важно родителям это понимать! Ольга Сергеевна вспоминает случай, происшедший нынешней весной:

— В апреле к нам привели девочку с тяжелейшей анемией, в критическом состоянии. А мама не хотела ложиться с ней в больницу. Говорила: «У нас выпускной в садике, дочка на нем танцует, куда мы ляжем сейчас?» Я спрашиваю: «Вы понимаете, что ваш выпускной может стать последним? У вашего ребенка критическое состояние». Она отвечает: «Мы без вещей». Я кое-как ее уговорила, что папа привезет вещи, а им с ребенком нужно срочно ложиться. В результате пролежали они довольно долго. И эта мама пришла потом с благодарностью за то, что мы настояли на госпитализации и спасли ее дочку. А ведь сначала была настроена даже агрессивно: как же ребенок на выпускной не пойдет? Ей же танцевать надо с гемоглобином 48 (норма — от 110 г/л, — прим.ред.)…

Как развиваются такие состояния? Доктор начинает рассказывать: у малышей до года тяжелая анемия возникает, как правило, из-за раннего железодефицита у мамы во время беременности. Ведь чисто физиологически до 6 месяцев развития плода у него есть только материнский гемоглобин. Потом материнского становится мало, а свой не сформировался на фоне дефицита у мамы. В итоге малыши получают тяжелую железодефицитную анемию. Еще одна популярная причина анемии у маленьких детей — позднее грудное вскармливание и позднее введение прикорма. Эта практика сегодня модна среди приверженцев «естественного родительства»: дескать, что может быть полезнее грудного молока? Вот и кормят детей им чуть ли не до трех лет. А прикорм считают вредной пищей. Но это большое заблуждение. Следующая причина железодефицитных состояний крови — недостаточное питание детей из неблагополучных семей. Таких случаев, как отмечает доктор, становится все больше. Таким пациентам после лечения прописывается спецпитание (пюре в баночках), которое выдается в аптеке в течение определенного времени.

В ответ на тезис «в интернете написано по-другому», мне порой приходится отвечать резковато: «На заборе ведь тоже написано, но не всегда это правда»

Отдельная категория — девочки-подростки, которые увлекаются диетами. Они порой доходят до гематолога в состоянии анорексии. Но и питание всухомятку, и фастфуд, и гастриты, и холециститы — все это тоже факторы риска возникновения анемии. Надо еще учитывать, что при отсутствии ярких жалоб кровь такие дети не сдают годами — и попадают в приемный покой со слабостью, головокружением, сонливостью и даже обмороками.

А еще особенно внимательными к здоровью собственных детей должны быть семьи, практикующие веганство.

— У вегетарианцев часто бывает сочетанная анемия — и железодефицитная, и витамин B12-дефицитная. В таких случаях мы проводим диагностику. Берем анализы, смотрим витамин В12, фолиевую кислоту, сывороточное железо, сывороточный ферритин. Соответственно, и лечение при различных видах анемии будет разным. И психологический фактор сюда очень серьезно включается. Именно поэтому я очень благодарна, что в штате есть психологи, которым удается объясняться со всеми детьми, включая и сложных подростков. Некоторых удается переубедить, а некоторым просто настолько уже физически плохо, что они понимают: если не будут дальше принимать препараты или не изменят свой рацион, состояние будет усугубляться, — рассказывает Ольга Сергеевна.

«Вы идете к доктору, чтобы узнать, правда ли написана в интернете?»

Родители, которые раз за разом кладут в больницу детей, но дома не особенно-то заботятся об их здоровье, — не редкость. Не соблюдают врачебных рекомендаций, не показывают вовремя участковому педиатру, не водят их сдавать анализы. На вопрос о том, нет ли у доктора профессионального раздражения на таких мам и пап, Ольга Сергеевна отвечает:

— Какой мне смысл раздражаться? Моя работа — лечить этих детей, постараться помочь там, где я в силах это сделать. Но всегда пытаюсь найти подход к такой маме. Достучаться до нее, попытаться убедить. Если я просто раздраженно скажу ей «Вы ничего не делаете», она ничего делать не начнет. Стараюсь объяснять. Убеждать. Предупредить о возможных последствиях, если оставить все на самотеке…

Другая крайность — родители-гипердиагносты. Они перед приходом к доктору прочитали все, что нашли в Сети о беспокоящих их симптомах. После постановки диагноза вычитали себе подходящее лечение. А приходя к врачу, ожесточенно отстаивают свое «квалифицированное» мнение. Ольга Сергеевна говорит:

— В ответ на тезис «в интернете написано по-другому», мне порой приходится отвечать резковато: «На заборе ведь тоже написано, но не всегда это правда. Вы идете к доктору, чтобы узнать, правда ли написана в интернете?»

Поведение родителей пациентов за последние десятилетия изменилось, констатирует Ольга Сергеевна. И не в лучшую сторону. Как и многие другие наши герои, она замечает, что докторов стали считать обслуживающим персоналом, степень уважения к профессии снижается с каждым годом.

— Но мы же не обслуга. Мы — врачи. Раньше врач был очень уважаемым человеком. Теперь его значимость в обществе резко упала. Многие считают, что ты должен, просто обязан дать волшебную таблетку, чтобы завтра пациент поправился. А мы объясняем: такого не существует. Лечиться нужно долго. И успех не гарантирован — иногда прогнозы не совсем благоприятные. И общество почему-то винит в этом именно нас. Но мы не всесильны, и это не повод относиться к нам плохо, — размышляет наша героиня.

«Для меня ковид — очень болезненная, личная тема»

Когда пришел ковид, детская больница №1 была перепрофилирована в провизорный госпиталь. Работать остались врачи из всех отделений, в том числе и Ольга Сергеевна. Она рассказывает: изменить профиль больницы, резко перестроиться пришлось в течение трех дней. Медики разделили «чистую» и «грязную» зоны, привыкли к постоянному ношению масок и костюмов.

Заболевших детей здесь диагностировали, отделяли «ковид-положительных» от «ковид-отрицательных». Детей без коронавируса отправляли на госпитализацию в другие больницы города (при необходимости), пациентов с ковидом оставляли лечиться здесь. Детей с тяжелым течением заболевания, нуждавшихся в реанимационных мероприятиях, отправляли в ковидный госпиталь ДРКБ, а тут сконцентрированы были только легкие случаи и средне-тяжелое течение.

— Из нашего коллектива практически все врачи остались работать в больнице во время ковида, никто не ушел, — рассказывает Ольга Сергеевна. — Команда работала дружно и слаженно. Когда дети ложились сюда одни, мы постоянно держали связь с их родителями по телефону. Если малыши болели вместе с мамой или папой — мы здесь лечили обоих.

Вновь на плановую помощь больницу открыли в сентябре 2021 года, в ковидном режиме она проработала более года. А для Ольги Сергеевны пандемия изменила всю жизнь: коронавирус унес ее маму. Очень тяжело болела и она сама — две недели пролежала в больнице с поражением легких, дышать без кислородной маски могла не дольше четырех минут…

— Для меня ковид — чисто психологически болезненная и тяжелая тема. Я потеряла самых близких и дорогих мне людей. Мы, доктора, первыми с этим столкнулись, и это стало трагедией для многих. Те, кто не пережил то, что пережила я, наверное, меня не поймет. Я так боролась за свою маму, когда она попала в больницу! Я помню, что означает бессилие, когда ты не можешь ничего сделать, а тебе и самой становится все хуже. После того, как я похоронила маму, я еще 10 дней пыталась лечиться дома сама. Скорую вызвала только после того, как сатурация упала ниже 90, и я не могла уже сама дышать. А когда выписывалась — почувствовала, что просто не могу идти. Сын нес меня до машины на руках, я не могла пройти больше 50 метров. Это очень страшно, головой осознавать: ты вроде бы живой человек, но не можешь идти, потому что у тебя нет сил. Этот астенический синдром оставался со мной еще долго…

«Живи сегодня, здесь и сейчас»

Коронавирус изменил мировоззрение нашей героини. Как и многие ее коллеги, она на себе прочувствовала, как хрупка жизнь. Она рассказывает: живет в режиме нон-стоп, под девизом «Живи сегодня, здесь и сейчас». Потому что ни один человек не знает, что ждет его впереди. И учитывая, как сильно перевернул коронавирус жизнь доктора, она убеждена: жить нужно только сегодня. И если хочешь что-то успеть — успевай прямо сейчас.

На пациентов Ольги Сергеевны коронавирус повлиял тоже: дети, которые поступают в ее отделение после перенесенного ковида, имеют самые разнообразные осложнения: и на сердечно-сосудистую систему, и на легкие, и на иммунную систему тоже. И это — несмотря на то, что дети болели относительно легко.

— Это — область достаточно неизведанная, неизученная, — задумчиво говорит доктор. — Она требует дальнейшего изучения материала и наблюдения. Но я думаю, никто сейчас не может сказать: «Я переболел и полностью здоров».

Увеличилось количество заболеваний и по гематологическому профилю — например, рассказывает Ольга Сергеевна, у некоторых детей в постковиде развиваются неспецифические лимфоаденопатии или появляются другие патологические состояния.

«Делай добро и бросай его в воду»

За стенами больницы Ольга Сергеевна Наумова — обычная мама двоих детей. У нее дочка-пятиклассница и взрослый сын. Она так же, как остальные мамы, отводит дочку в школу по утрам, так же, как все, забирает ее вечером и садится помогать с уроками. Как и все остальные, так же плачет и огорчается, так же переживает за своих детей. «Я не железная, я обычный человек», — говорит доктор.

Признается: ей кажется, что она учится в школе вот уже в третий раз — сначала сама, потом с сыном, а теперь вот с младшенькой. Сын врачом быть не хотел, хотя Ольге Сергеевне казалось, что из него вышел бы отличный хирург. Но ребенок, насмотревшись с детства на то, какой нелегкий труд у мамы и бабушки, сказал: «Я так не хочу». А вот дочка увлечена романтикой материнской профессии. И мама признается:

— Я буду очень рада, если она выберет этот путь. Пусть будет у нас в семье третье поколение врачей. Потому что это прекрасная профессия, хоть и сложная. Но я уверена — к этому должно быть призвание. Человек должен хотеть лечить людей. Ведь столько людей оканчивают мединститут, но работать по специальности не идут…

Ольга Сергеевна говорит: живет, всегда помня два совета своей матери: «Делай добро и бросай его в воду» и «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Друзей у нашей героини действительно много, она светлый и общительный человек. И детям говорит: нужно стараться заводить как можно больше друзей, с которыми можно поговорить и поделиться.

Наша героиня любит путешествовать, но даже на отдыхе остается врачом: всегда отзывается, если кому-то рядом нужна помощь. Как-то раз, плавая в море, увидела, как человек неподалеку начал тонуть.

— Я увидела, что у него начался эпилептический приступ, и он просто пошел ко дну. Подплыла к нему, вытащила его на берег, оказала первую помощь. А когда увидела, что больше ему моя помощь не нужна, тихо ушла вместе со своей подругой. Они с женой даже поблагодарить меня не успели, а мне и не нужно — «делай добро и бросай его в воду», я ведь помню. Подруга, конечно, потом меня спрашивала: «Да как ты могла? Ты же могла утонуть сама, у тебя дети!» А как по-другому-то? — разводит руками Ольга Сергеевна.

«Люблю жизнь, люблю помогать людям»

На наш традиционный вопрос о том, что наша героиня не очень любит в своей работе, она хмурится:

— Самое тяжелое в моей работе — сказать матери: «Ваш ребенок неизлечимо болен». Или известить ее о том, что придется проходить тяжелый курс химиотерапии. Это сложнее всего — момент тяжелого разговора. Ты при этом отлично понимаешь, что перед тобой сидит такая же мать, как ты, вот только ей предстоит большое испытание. И чисто психологически мне сложно в такие моменты.

Доктор признается: бывают дни, когда она приходит домой в мрачных мыслях, не в силах выбраться из тяжелого настроения. И тогда она просто молча возится по хозяйству, стараясь не особенно говорить с близкими — просто не хочет приносить свои рабочие проблемы в жизнь семьи. «Я не из нытиков», — объясняет доктор. И конечно, снова вспоминает про свой любимый сад: рассказывает, как красота ее цветов и работа с землей помогает справиться с тяжелыми мыслями.

Но в противовес сложным ситуациям у Ольги Сергеевны — радость от того, что ее маленькие пациенты излечиваются. Возвращаются к нормальной жизни.

— Мне так нравится приносить пользу людям! Видеть счастливые глаза мамы, чей ребенок поправился! Когда мама тебе говорит «Спасибо, доктор, вы нам очень помогли», ты видишь отдачу. Мы, врачи, работаем не так, что день прошел — и ладно. Мы болеем за людей, хотим им помочь. Я люблю жизнь, люблю помогать людям, и это главное, ради чего я работаю. Когда я думаю, где бы хотела быть через десять лет — понимаю, что хочу так же, как сейчас, работать врачом здесь, в своем отделении. Здесь все мое. Когда ты востребован, знаешь, что ты можешь помочь, — значит, надо помогать!