Александр Кушнир: «Когда ты пишешь то, чего нет, может получиться очень круто и очень красиво»

«Когда я был абсолютно счастлив»

Я первым рейсом прилетел сегодня в Казань, а ночью смотрел Познера. У него сидел умный дядька, в конце был вопрос, который я решил украсть и начать с него лекцию. Владимир Владимирович спросил: «Когда вы были абсолютно счастливы?» В 1987 году был фестиваль в Подольске, это 42 км от Москвы. Югославские критики потом назвали его советским Вудстоком. По разным оценкам, за три дня на каждом концерте присутствовало от трех до пяти тысяч человек. Выступали «Калинов мост», «Бомж», «Наутилус Помпилиус», «Настя», ДДТ, «Зоопарк», «Объект насмешек», эстонцы J.M.K.E., пара местных групп. Странным образом туда затесалась «Бригада С». Из Казани была группа «Холи».

Буду сегодня много говорить про свободу. В контексте того, что у вас делается в транспорте, я думаю, это очень актуально. Я был нормальный московский лошок, который гулял по Преображенке и в газете «Московский комсомолец» на стенде прочитал, что через неделю будет рок-фестиваль в Подольске. За два-три месяца до этого какой-то очередной концерт в Москве свинтили. Сообщалось, что в это воскресенье, с восьми до двенадцати часов, на станции метро «Ленина» можно купить билеты. Я приехал в Царицыно и увидел такое зрелище: выйти из метро нельзя, потому что в маленький автобусик, на котором приехали организаторы, стоит очередь из полутора тысяч хиппанов с волосами до жопы. Огромная очередь, которая не двигается. Я простоял час, пошел познакомился с девочкой, которая стояла близко к автобусу, сказал какие-то слова, которые девочки любят. И где-то через три часа взял билеты. Часть окна в автобусе была открыта, как форточка, там сидела бабушка и говорила: «Не бросайте мелочь в окошко!» Чеков и сдачи нет. Но ты уходишь оттуда с билетами в Подольск. Я тогда был абсолютно счастлив.

В Подольске реально был дух великой свободы. Моя свобода заключалась в том, что у меня был выбор — я получу по морде либо справа, где стояли менты с овчарками, либо слева, где были гопники из Набережных Челнов.

За три дня я со всеми познакомился. И через пару недель или месяцев уже сидел на редколлегии подпольного журнала «Урлайт». Мне сообщили, что завтра будет квартирник Кинчева. Он опять что-то ляпнул, «Алису» опять запретили. Мне посоветовали приезжать на станцию «Речной вокзал» пораньше. В итоге я насчитал в комнате 120 человек. Я сидел в кресле, одна девушка сидела на левой ноге, вторая на правой. Первое отделение играл Юрий Наумов, потом он Кинчеву подыгрывал. Я преподавал в математической школе и скоро написал заявление об уходе, потому что понял, что 25 лет живу неправильно.

«Вот Джон, ты с ним общаешься»

Я бы хотел рассказать про железный занавес. Судя по среднему возрасту в зале, все про него слышали, но мало кто застал.

Если у тебя дома был рижский радиоприемник — ты выиграл жизнь. Если машина — ты либо преступник, либо коммунист. И то и другое — нехорошо. От приемника шла медная проволока, выходившая в окно. И оттуда шли сигналы «Голоса Америки», «Свободы», «Радио Люксембург». Было счастьем, если ты понимал половину того, что говорили. На остальную половину шли глушилки. Припев из «Битлз» вы понимали, куплет — нет. И наоборот. Пластинки — через дипломатов, фарцовщиков, моряков, спортсменов. На Калининском проспекте работал магазин «Мелодия». Надо было прийти и с рассеянным видом постоять у входа, и продавцы сами тебя находили.

Мои приятели узнали, что есть такая библиотека иностранных языков. Там произносились правильные слова, что ты пишешь курсовую по зарубежной эстраде (слово «рок» вообще нельзя было говорить). Тогда иногда тебя пускали в спецхран, где была книга «Джон Леннон. Интервью». В центре Москвы, в 1978 году.

И вот ты сидишь, стол, лампочка, вот Джон, ты с ним общаешься. Мои друзья перечитали там все, включая номера NME, Melody Maker. А бабушки-библиотекари — они самые лучшие люди на земле. Они сказали, что такие книги еще есть в библиотеке имени Ленина. Через какое-то время тамошние бабушки взвыли, потому что моих друзей стало слишком много. И предложили спускать их на лифте прямо в спецхран. Там уже сидел критик Артемий Троицкий, который давно все понял.

Это урок, который можно для себя перенести в 2021 год.

«Кочевники» против «Аргонавтов»

В Питере в середине 1970-х возникла самая мощная интеллектуальная тусовка, на базе Ленинградского университета имени Жданова, вокруг факультета прикладной математики. Гребенщиков, Дюша, Фан, участники «Аквариума» начали в антисанитарных условиях писать альбомы. А что такое ленинградский рок? Была группа номер один — «Санкт-Петербург», потому что они пели на русском. Было очень много групп, о которых говорили: «Ты чё, не знаешь группу «Кочевники»?» Это собирательный образ, потому что таких групп было 300. И если ты был на их концерте — ты любимец жизни.

Эти группы легко обрастали мифологией. Они заставляли забыть рассказы мамы, папы, бабушки про блокаду. К примеру, про «Аргонавтов» говорили, что они Deep Purple играли лучше, чем Deep Purple.

Появилось несколько симпатичных парней с блестящим знанием английского. Они ходили по букинистическим лавкам: «А дайте ту книгу!» А это «Боб Дилан. Лирика». Я у Гребенщикова спрашивал: «Борь, как ты купил Дилана в Ленинграде?» — «Зашел и купил».

Троицкий говорит, это была тусовка с высочайшим интеллектуальным тонусом. Они были очень жадны к новой музыке, слушали все. Они также слушали весь винил своих родителей. Майя Кристалинская, Козин, Окуджава, Высоцкий, ранняя Пьеха, Мулерман, Ободзинский, Утесов, опальный Вертинский. Виноградов — это тенор тридцатых годов. Мне повезло с Курехиным делать интервью, и он мне пел виноградовское «Счастье мое!».

«Аквариум» знакомится с таким же идиотом, как и они, Михаилом Васильевичем Науменко, они записывают альбом «Все братья — сестры». Гребенщиков, Майк, Коля Васин, главный советский битломан, решают сделать альманах. Еще не было названия — «Рокси».

«Это выход в открытый космос без скафандра»

Мы переходим к технологии самиздата. Это 1000 проблем, которые надо решать одновременно. Это выход в открытый космос без скафандра. Проблема номер один — печатная машинка. Все печатные машинки в городе Ленинграде были зафиксированы в Большом доме как орудие пропаганды. Они нашли старую печатную машинку, которая нигде не была зарегистрирована, у родственников фотографа Наташи Васильевой.

Машинка теоретически может печатать сразу четыре-пять копий, которые давались знакомым с другими машинками. Получался такой беспроводной интернет. Тираж — от 15 до 20 экземпляров.

О чем они писали? Они писали о том, чего не существует. Они писали о питерском роке. У них не было клубов, студий, баз. Было несколько групп, поющих по-русски. И они создали целый журнал про то, чего нет, получив полную степень свободы.

Когда ты пишешь то, чего нет, может получиться очень круто и очень красиво. Через «Рокси» они создают эту самую сцену. К примеру — знакомится в Таллине «Аквариум» с «Машиной времени». И центральная статья Коли Васина написана про «Машину времени». Потом «Рокси» потихонечку начинает переводить тексты из Rolling Stone, NME, Melody Maker. Возникает настоящий рок-журнал. Первую машинку быстро вычислили. Мои приятели нашли другую, на которой печатался второй, третий, пятый, седьмой номера, — ее продают для музеев, очень дорого.

Азиатская «Згга»

У меня есть в коллекции маленький журнальчик с дурацким названием «Диско-старт», где основная статья называлась «Два слова в защиту советского панка». Кто был в Тбилиси? Там Кура, шашлыки, солнце, трехэтажные дома, постоянно белье сохнет. И вот — «Два слова в защиту советского панка».

Еще я нашел номера, которые выходили в Средней Азии, в солнечной Алма-Ате. Представьте себе лист А3, он сложен в восемь частей. Текст написан от руки, в основном это рисунки и комиксы. Журнал называется «Згга». Потому что не видно ни зги. И одним из редакторов был Рашид Нугманов, потом снявший «Иглу».

Я посвящаю лекцию другу «Рокси» из Казани. Это Борис Мазин, он недавно умер. По книге «Бегство из зоопарка» я с ним делал интервью. С Майком они дружили с 1984 года. Он наблюдал восход, пик, лютый алкоголизм и смерть Науменко. Отношения носили дружеский характер. Мазин отправлял БГ, Майку много пленки «Тасма», они просили покупать самую дешевую, писали не всегда на нормальной скорости, чтобы побольше музыки влезало. А в 1985-м он сделал пять квартирников Майка в Казани.

И они ему давали черновики «Рокси», а он отдал их мне. Я тащил в Москву четыре сумки. То еще зрелище было. Для музея русского рока я принес одно из интервью друзьям. Они говорят: «Рокси» — машинописный журнал. А тут тексты от руки написаны. Давай-ка посмотрим».

И вот перед ними интервью с Гребенщиковым — 36 страниц. В ярости отвечаю: «Вы мне не верите!» — «Ок, смотри, вот тут на восьмой странице другие чернила. И почерк другой, вставочка: «А хорошо бы еще денег иметь побольше». Ты лох, это почерк Гребенщикова, у него именно такое «щ».

Интервью все в правках Гребенщикова. А я, дурак, его подарил.

«Коммунистическое воспитание молодежи»

В Москве есть институт МИФИ. В 1980—1981 годах самая прогрессивная студенческая тусовка была там. Они любили музыку и хотели пообщаться. Чтобы баба Галя пропустила и дала ключ в комнату, они придумали, что раз в неделю по субботам будут проводить семинар «Коммунистическое воспитание молодежи». На первом семинаре выступил Артем Троицкий. На втором пел Андрей Макаревич. На третьем — Борис Гребенщиков и Дюша.

Те, кто из слушателей остался в живых и основал первый московский журнал «Зеркало», говорили: это был прорыв. Сидят два человека, один с акустической гитарой, другой с флейтой и поют: «Я инженер на сотню рублей, и больше я не получу».

Для них это стало прорывом в другое новое измерение музыки, жизни. И они не захотели заниматься тем, для чего учились. Они решили сделать что-то вроде «Рокси». Хотя, я думаю, что они про «Рокси» не знали. Троицкий попросил Гребенщикова написать про свою группу. И Гребенщиков в электричке с сильнейшей зубной болью написал «Правдивую автобиографию Аквариума». Даю вам первую копию (пускает по рядам, — прим. ред.).

К четвертому номеру они решили опубликовать стихи художника творческого объединения «Мухомор» Свена Гундлаха. Стихи у него были жесткие. Номер положили на стол ректору МИФИ Колобкову. Так «Зеркало» закрылось-переименовалось в журнал «Ухо».

Журнал «Ухо» — любовь моей лекции. В интернете вы найдете о нем много чего интересного. «Зеркало» был альманахом. Немножко про «Машину», «Воскресенье», Сережу Рыженко, «Мухомора». При этом москвичи очень завидовали питерцам, что у них есть Свинья, который пел в «Автоматических удовлетворителях», а на басу у них играл какой-то кореец по имени Виктор. В Ленинграде есть панк. Москвичам хочется писать про панк, но в Москве его нет.

И выходит второй номер журнала «Ухо» со статьей про группу «Золотая осень». Начинается она примерно так: «150 коротко стриженных подростков двадцатипятилетнего возраста сходят с ума под сценой, бьются лбами о жесткую дощатую поверхность и танцуют пого на подмосковном концерте группы «Золотая осень». Особым успехом пользуется хит: «В магазине — война, не достанешь вина. И как теннисный корт дорожает аборт».

Такой группы никогда не существовало. Как говорится, если врешь, ври убедительно.

И пошло сарафанное радио. Мол, неделю назад «Золотая осень» играла в Подольске!

А потом журнал «Урлайт» пошел дальше и придумал «Розовые двустволки», группу московских лесбиянок, которые пели на стихи Сафо и вагантов.

Технология двойного перевода

Потом умер Брежнев, начался Оруэлл, рокеров реально стали винтить. Мои приятели получали прокурорские повестки. Типа, чувак, еще один номер журнала — и решетка. Но они не могут бросить, для них это смысл жизни.

И представьте себе, что я, Александр Кушнир, делаю номер журнала. Я отдаю статью человеку, говорю: «Переведи статью на английский». Потом я передаю ее другому знатоку английского, не знакомого с первым. И говорю: «Нам один американец написал про русский рок статью. Переведи ее к воскресенью!» Так мы обманываем стилистическую экспертизу.

В сожалению, КГБ оказался умнее. Потому что журнал выходил с рисунками. А художник оставил на них подпись. Ю. Н. Ага, Юрий Непахарев, на допрос. Так разгромили журнал «Ухо».

Как группа «Холи» попала в Подольск

Максим Журавлев, группы «Макс и Ко», «Холи»:

— Мы начали выступать в 1984 году и тогда же стали выпускать — сначала для друзей — маленькую программку, афишу, где писали про наши выступления. Многие часто придумывали, говорили нам, что их запретили. Это было в порядке вещей. Гленн Казаков, наш тогдашний ударник, принес самиздатовские журналы, и мы решили сделать такие. Печатали на печатной машинке, которую мы взяли у папы нашего бас-гитариста Артура — поэта Виля Мустафина. Долгое время очень сильно боялись. Хотя, было, по-моему, правило, что самиздат нельзя распространять, но читать его ты имеешь право. То есть нельзя иметь с собой более двух экземпляров. Гленн, идя ко мне в гости, кидал мне в почтовый ящик копию «Аудио Холи». По журналу нас стали узнавать в Москве и Питере, наверное, это повлияло, почему нас пригласили в Подольск?

Александр Кушнир:

— А я прихожу на редколлегию «Урлайта», мне говорят: прислали катушку из Казани. На ней рисунок: мальчики, нечто среднее между модниками с Баумана и «Битлз». На обратной стороне они стоят голыми попами. И гениальное название — «Холи в натуре». Понимаете, на коленках, но все очень круто. Я сказал: «Я даже слушать не буду. Они мне уже нравятся».

Гленн, который как барабанщик был так себе, а журналист — круче меня, поступил круто. Он разослал по 12 городам-миллионникам письмо: «Привет, меня зовут Гленн, я редактор журнала, пишите про свой рок, давайте сотрудничать». Вот так он поступил. А я вам рассказал, как жить после 1 февраля.