«В 99% случаев в том, что ребенок получил травму, виноваты родители»

От санитара до заведующего отделением

В первый раз Алексей попытался поступить в медицинский институт в 1979 году, сразу после школы. Не получилось. Тогда он устроился работать санитаром в Институт травматологии и ортопедии. Через год — вторая попытка поступить. И снова не вышло — видимо, недостаточно знаний юноша освежил в памяти перед экзаменами. Пришлось сходить в армию. Вернувшись в Казань, Алексей Глушков снова пришел «санитарить» и поступил на рабфак мединститута. В это время и определился, что хочет быть именно педиатром, хирургом.

Как рассказывает доктор сейчас, «детство» выбрал, потому что тогда казалось, что с детьми работать проще. Оказалось, что это не так: во-первых, здесь надо работать еще и с родителями, и это едва ли не самое важное, что отличает детского доктора от взрослого. А во-вторых, в институте на педфаке студенты проходят и детскую патологию, и взрослую — получают, таким образом, более широкий спектр знаний.

Когда настала пора специализации, Глушков выбрал область травматологии и ортопедии — все-таки сказались несколько лет работы санитаром в профильном институте. Правда, распределиться туда после учебы не удалось — не было мест.

И молодой специалист отправился работать в знаменитую «пятнашку» — в легендарную больницу скорой помощи, которая в Казани принимала всю травму, которая собиралась по всему городу.

— Эта больница работала по всем профилям. Как говорил наш заведующий кафедрой Ренат Абдуллович Зулкарнеев, это была единственная больница, где мы могли увидеть и челюстно-лицевую хирургию, и нейрохирургию, и травматологию… Там собирались все сочетанные травмы, остальные клиники города были более профилированные. Кстати, когда больницу закрыли, очень было жалко тот коллектив, который там сложился. Это был теплый, уникальный коллектив, мы до сих пор друг с другом созваниваемся.

После закрытия больницы скорой помощи Алексей Адольфович ушел работать в поликлинику на Бигичева, а потом его позвал главврач ДРКБ — предложил организовать отделение травматологии и ортопедии. Это было в 2013 году, до тех пор в ДРКБ было ожоговое отделение с травматологическими койками. А после того как сюда пришел Глушков, возникло профильное отделение.

— Благо здесь уже были доктора, штат был набран. И в том, что нам удалось поставить здесь крепкое отделение, — наша общая заслуга. Начинали мы с ортопедии, потом добавили травматологию и уже вышли на высокий уровень. Сейчас мы работаем на уровне хороших федеральных клиник, делаем те же операции, что делают и там, вводим новшества, осваиваем новые приемы и методы. С нашим мнением считаются.

Сейчас мы работаем на уровне хороших федеральных клиник, делаем те же операции, что делают и там, вводим новшества, осваиваем новые приемы и методы. С нашим мнением считаются

Задача докторов в отделении — как можно быстрее и с меньшими потерями поставить пациента на ноги. Для этого, к примеру, широко применяются малоинвазивные методы. Новых методик работы появляется много, но новизна здесь — не радикальная.

— Согласитесь, трудно выдумать велосипед? — прищурившись, объясняет доктор. — Травматология и ортопедия — на самом деле достаточно консервативная вещь. И методики, которые применялись раньше, могут только усовершенствоваться, но никак не меняться на какие-то другие. Тот же самый аппарат Илизарова — он как был им, так им и остался. В нем могут быть облегчены кольца или спицы заменены на другие фиксаторы. Но принципы остались те же самые. Или взять гипс. Новое — это хорошо забытое старое. Когда я работал санитаром в начале 1980-х годов, уже применялись полимерные повязки. Но и от гипса никто не отказывался. Это универсальная вещь, и никуда от нее не уйдешь. Материала, который был бы так же гигроскопичен, еще никто не придумал. А полимер есть полимер, под ним конечность потеет и преет. У всего есть свои минусы. У гипса это вес, а у полимера — это то, что он не дышит.

«Надо быть идиотом, чтобы ребенка поставить на подоконник»

У Алексея Адольфовича очень четкая профессиональная позиция относительно того, по какой причине происходит подавляющее большинство детских травм. Он строго говорит:

— У родителей есть одна обязанность — оберегать ребенка. И я об этом никогда не устану говорить: в 99% случаев в том, что ребенок получил травму, виноваты родители. Это аксиома. Если речь идет о подростке, значит, они его в детстве не научили беречь себя. А на ровном месте травм не бывает. Булгакова вспомните: «Сам по себе кирпич на голову не упадет». А он врач был, Михаил Афанасьевич. Это родители либо не научили, либо недосмотрели, либо просто упустили из виду. Ведь что такое ребенок? Он никто. У грудного мозгов нет, он еще не соображает. Кто постарше — он еще глупенький. А кто подросток — у него юношеский максимализм, который родители победить не смогли. Вот и все!

Доктор приводит примеры: берет список свежих операций и начинает описывать случаи подряд, не пропуская ни одного.

Девочка 2015 года рождения, упала с велосипеда. Перелом костей предплечья со смещением, прооперирована.

Мальчик 2016 года рождения, перелом костей предплечья со смещением. Прооперирован.

Мальчик 2008 года рождения, перелом костей предплечья со смещением. Прооперирован.

Двое детей — в реанимации. Один выпал с пятого этажа, второй попал в аварию с родителями.

— И кто здесь, спрашивается, виноват? Дети, что ли? — экспрессивно спрашивает доктор. — В том, что они из окон выпадают, точно виноваты родители! В этом году еще поменьше случаев, а в 2019 году было случаев 20. Мы даже по телевизору выступали по поводу этих пресловутых москитных сеток. Дети на них облокачиваются и летят из окон вместе с ними. А кто виноват? Надо быть идиотом, чтобы маленького ребенка поставить на подоконник! Или чтобы обеспечить ему доступ к окну. Есть ведь ограничители, крючки. Родители знают о них, но не ставят. Хотя мы год от года повторяем одно и то же…

У родителей есть одна обязанность — оберегать ребенка. И я об этом никогда не устану говорить: в 99% случаев в том, что ребенок получил травму, виноваты родители. Это аксиома

Что касается характера детской травмы, то доктор видит, как она меняется с годами. Например, много появляется резаных ран — оказывается, дети режут ноги профнастилом, перелезая через заборы. Нередки случаи, когда многотонными железными дверями прищемляются пальцы. Или когда родители покупают мопед 15-летнему гонщику, и он на нем во что-нибудь врезается на большой скорости. Все это — приметы времени. Есть и менее очевидные вещи, но не менее серьезные:

— Есть у меня такое наблюдение: те велосипеды, которые сейчас продают, очень травматичны. И дело даже не столько в том, что они многоскоростные, сколько в том, что у них руль поперечный. Когда вилка руля поворачивается, то при падении или при аварии она наносит ребенку травму внутренних органов — наши хирурги часто встречаются с разрывом печени, селезенки. А раньше руль был более физиологичным, и травм таких не было. Это говорит о том, что государство ни за чем не следит. Да, велосипед, да, детский… А потом — что за штука такая беговел? В них же ноги в колеса или под колеса попадают, мы сталкиваемся и с такими травмами.

А что касается самокатов — то здесь Алексей Адольфович, который частенько встречается с результатом их использования, высказывается еще более жестко:

— Государству выгодно, чтобы ему платили налоги. А компании-прокатчики налоги платят. А на здоровье людей государству, получается, наплевать? — задает он риторический вопрос.

Еще один предмет возмущения травматолога — батутные центры, которые есть в каждом торговом центре.

— Сколько говорим об этом уже? — спрашивает доктор. — Там же дети получают переломы и другие травмы позвоночника, шеи ломают, потом остаются парализованными... Полеты эти заканчиваются здесь на койке, потом он еще год корсет носит, а бывают и еще более нехорошие травмы. А зимой у нас другая печаль — «ватрушки»…

«Никто не хочет с детьми заниматься»

Родительский инфантилизм современности, на который жалуются многие врачи старшего поколения, тревожит и Алексея Адольфовича. Он утверждает: родители просто не хотят заниматься с детьми, отсюда и происходит основная масса детских травм. Взять тот же батутный центр:

— Они туда их отправляют, потому что самим лень с детьми заниматься. Проще ребенка сдать туда, пусть он там скачет, прыгает, что хочет делает. А родитель будет сидеть, уткнувшись в телефон, и чатиться там. Пойдите в любой торговый центр, и что вы там увидите? Дети прыгают, мамы сидят в телефонах. Вот и все.

Пойдите в любой торговый центр, и что вы там увидите? Дети прыгают, мамы сидят в телефонах. Вот и все

Обращает доктор внимание и на возросшую популярность спортивных секций. Нет ничего плохого в разумных занятиях спортом, но ко всему нужен внимательный, разумный подход.

— Я вижу по своим пациентам: родителям удобно отдать ребенка в спортивную секцию, чтобы там с ним кто-то занимался. И они очень часто забывают, что тренеру на здоровье ребенка, в общем-то, наплевать. Им главное — результат. Смотрел я Олимпиаду, видел этих девчонок-гимнасток — ну это же испорченные дети. Из них ничего хорошего уже не выйдет. И с точки зрения здоровья там уже ничего нет. Она в 15 лет приходит сюда с убитой спиной, с ранним остеохондрозом. И гимнастки у нас тут, и фигуристы, и хоккеисты, и футболисты… Но родители же не думают об этом. Они приходят и начинают говорить: «У меня ребенок — профессионал». Я спрашиваю: «В каком смысле? Он этим деньги зарабатывает? Или что?» — «Нет, — отвечают, — но он спортом занимается профессионально». А на вопрос, что для них означают эти слова, они говорят: «Мы в это деньги вкладываем». Так вот с этого и надо было начинать… Я говорю: «Вам нельзя заниматься этим спортом». А у них контраргумент: «Мы уже купили форму». Что тут я могу сказать?

И наконец, Алексей Адольфович задумывается над глубинной проблемой: почему дети попадают в трагические ситуации? Не потому ли, что родители не развивают в них с самого детства чувства ответственности за свою жизнь и здоровье? И не потому ли, что реальную жизнь детям сейчас заменяют гаджеты?

— Я считаю, гаджет — это от слова «гад». Дети в них живут в иллюзорном мире, в котором нет опасности. Тот же самый казанский стрелок, который расстрелял в школе несчастных детей. Я почти уверен, что если б у него было нормальное детство, если б он бегал на улице с мальчишками и девчонками, этого бы не случилось. Ему детство заменили гаджеты и то, что он видит по телевизору.

«Сейчас имеет место потребительский экстремизм»

При своей четкой убежденности в том, что именно на родителях лежит ответственность за львиную долю детской травматичности, доктор сетует на то, что мамы и папы порой и в больнице ведут себя не совсем верно.

Вообще, главное различие детской травматологии от взрослой он видит в том, что здесь нужно работать еще и с родителями. А это с каждым годом становится все сложнее.

— Сейчас имеет место потребительский экстремизм, который родители очень часто применяют по отношению к докторам не только нашей, но и всех других специальностей. «Вы обязаны, вы должны, вы врете». И это — при том, что это они сами недосмотрели. Меня считают суровым доктором именно потому, что я говорю им правду и не держу при себе своего мнения.

Меня считают суровым доктором именно потому, что я говорю им правду и не держу при себе своего мнения

Диагностика по интернету — еще один бич современной медицины. Но в ответ на интернетные познания, демонстрируемые родителями, доктор с огромным стажем просто отвечает:

— В цивилизованных странах на кабинетах врачей висит объявление. Оно гласит: «Пациенты, которые поставили себе диагноз в Google, за разъяснениями пусть обращаются в Yahoo». Я так и говорю родителям: меня не интересует, что вы вычитали в «Гугле». Если у вас есть ко мне вопросы — я вам отвечу на них с удовольствием. И если мой ответ не звучит в унисон с тем, что вы вычитали — это мое право и мое мнение. Вы же ко мне за этим мнением пришли? Я его озвучил, и своего мнения в угоду вам не меняю. Как есть, я так и говорю. Моя задача — вылечить вашего ребенка, а не целовать вас за то, что вы за ним не уследили.

«Если у тебя нет профессионального отношения к боли — ты никудышный хирург»

Напускная суровость и жесткость Алексея Адольфовича будто идет вразрез с тем, как горячо он ратует за правильное отношение родителей к детям, за здоровье подрастающего поколения. И отзывы о его работе, кстати, делятся ровно на две диаметрально противоположные разновидности — «врач от бога» и «не пожалел и не выслушал». Глушков пожимает плечами:

— Да, я суровый. Но я должен сделать свою работу. Кстати, если врач говорит вам, что очень переживает за пациента, что ему тоже больно вместе с ним, что он испытывает серьезные эмоции при виде чужой боли — это лукавство. Такое может быть у начинающего врача. А у того, кто практикует очень давно, отношение к боли совершенно другое. Во-первых, ты ее не воспринимаешь так, как она кажется обывателю. Во-вторых, у нас профессиональный подход к боли. Если у тебя нет профессионального отношения к боли — ты никудышный хирург. Наша задача — снять ее, облегчить, уменьшить. А сюсюкать и жалеть — это не наше. Это не говорит о черствости. Это говорит о том, что перед нами стоит задача, и мы должны ее решить максимально быстро. А чтобы ее решить максимально быстро, ты должен быть как чекист. С холодным умом и без эмоций. Лично меня, кажется, ни разу не пробивало на эмоции. Когда я перед пациентом — у меня есть набор задач. Есть объект, в котором столько-то поломок. И ты должен эти поломки устранить. И если у тебя такое видение не сложилось — ты не профессионал.

Глушков рассказывает о родителях, которые на волне «потребительского экстремизма» начинают нажимать на докторов:

— «Ну да, мой ребенок получил травму, но я буду делать акцент на том, что вы нам обязаны. Моему ребенку нужно вот это и вон то». Но поймите: что вашему ребенку нужно, мы без вас знаем. Мы врачи, у нас опыт. Поэтому не лезьте, пожалуйста, с чужим уставом в наш огород, дайте нам поставить ваше чадо на ноги. Вот поэтому некоторые и говорят, что я жесткий человек, потому что я открыто в глаза говорю: вы ребенка своего не уберегли. Следить за ним — не значит одевать его красиво, водить в кино и батутный центр. С ним надо заниматься, читать книжки, его надо учить жить. Как звери учат своих детей охотиться. А нынешний родительский инфантилизм пытается это все подменить: тренера купить, учебу купить, репетитора, заменить общение с собой планшетом...

Если у тебя нет профессионального отношения к боли — ты никудышный хирург. Наша задача — снять ее, облегчить, уменьшить. А сюсюкать и жалеть — это не наше

Ребенка нужно готовить к любой ситуации, говорит доктор. И в этом заключается работа родителей. Маленькому человеку надо все объяснять и показывать, готовить его к любой жизненной ситуации — в этом и состоит процесс воспитания. И если ребенок воспитан правильно, ему в голову не придет проверять, а не обманула ли его мама, сказав, что прыгать с крыши опасно для здоровья.

Туризм, стихи и дом на природе

Алексей Адольфович производит сильное впечатление. Перед ним враз тушуешься и робеешь, особенно когда он, прищурившись, спрашивает: «Чего сказать-то хотели?» А послушав его категоричные суждения, задумываешься: а с детьми-то он как общается? Ведь врач должен как-то находить общий язык с пациентами?

И оказывается, что как раз дети-то его отлично понимают. Как он рассказывает сам, пациенты его не боятся, а опыт общения с подрастающим поколением у него огромный, и не только по больничной практике. Оказывается, Глушков еще со школьных лет занимался туризмом, а потом стал профессиональным туристическим инструктором — водил детей в походы.

— Водил и в горы, и на воду, и в лес. Ведь раньше это было очень широко распространено. Мы занимались во Дворце пионеров имени Алиша еще в семидесятых, когда учились в школе. Там был хороший турклуб «Меридиан». Потом мы стали инструкторами, сами стали водить школьников в походы. И я еще долго не бросал этого дела — когда выходил в отпуск, помогал водить детей по маршруту. В последний раз такое происходило 5 лет назад. Группу готовил мой знакомый профессиональный инструктор, а я шел ему в помощь. И там были школьники от 10 лет — мы ездили с ними в Забайкалье, в Восточные Саяны, в настоящие категорийные походы. Так что я с детьми совершенно нормально общаюсь, учу их избегать опасности, и они все прекрасно понимают. Ведь дети все одинаковые, на самом-то деле. Другой вопрос — как они воспитаны. И поэтому то, что могут сказать обо мне родители — это вызвано обидой на то, что им правду в глаза говорят. А я и не собираюсь никогда их поучать. Просто они же сами спрашивают, как так могло случиться.

Тот подход к воспитанию, о котором нам рассказывает Алексей Адольфович, он применял и к своим детям — у него уже взрослые дочь и сын, есть маленькие внуки. Сам он характеризует себя как не очень строгого, но справедливого деда.

Я с детьми совершенно нормально общаюсь, учу их избегать опасности, и они все прекрасно понимают. Ведь дети все одинаковые, на самом-то деле. Другой вопрос — как они воспитаны

Есть у Глушкова еще одно неожиданное увлечение: литература. Он пишет рассказы и стихи, его коллеги и знакомые отмечают его отличное чувство юмора и философский склад ума. Кстати, книга стихов Алексея Адольфовича внезапно показывает в суровом докторе-травматологе глубоко лиричного и поэтичного человека. А отдыхает он у себя дома, на лоне природы:

— В один прекрасный момент я развелся с женой. Ничего особенного не произошло, просто надоело все, захотелось пожить для себя хоть какое-то время. Так и делаю: купил дом в Марийке, там и отдыхаю. Огород, природа, лес, речка, озеро… Только вот собаки нет, я животных заводить не хочу. Потому что часто уезжаю — и мне жалко собаку оставлять там одну. Вот, кстати, кого мне очень жалко — так это животных. Они же бессловесные и беспомощные. Только и могут, что смотреть на тебя да радоваться тебе. Они от нас зависят на сто процентов. А человек — это такое животное, которое везде приспособится…