Наиля Хабибуллина: та, кто возвращает в жизнь свет

«Если бы я прожила пять жизней…»

Отец Наили Хабибуллиной — Мухамет Хайрутдинович Вахитов — был знаменитым медиком. Родился он в 1918 году. В 1942 выпустился экстерном из медицинского института — и его сразу же отправили на фронт. 23-летним парнем он попал на передовую и стал начальником медсанбата. Он сортировал поступающих раненых — по сути, определял, кому умирать, а кого можно спасти, кого оперировать, а кого пытаться лечить консервативно…

Огромная ответственность, свалившаяся на плечи молодого медика, дала ему огромную жизненную закалку. В должности полкового врача он дошел до самого Берлина. А вернувшись домой после войны, Вахитов продолжил учиться в мединституте. В 1947 году получил специальность фтизиатра, потом работал в аппарате республиканского Минздрава, но быстро охладел к административной карьере. С 1953 года Мухамет Хайрутдинович преподавал в родном институте. Защитил последовательно кандидатскую и докторскую диссертации, с 1966 по 1984 год возглавлял кафедру социальной гигиены и организации здравоохранения.

По стопам отца пошел и старший сын — Шамиль Мухаметович тоже впоследствии стал организатором здравоохранения и профессором. А вот Наиля Мухаметовна выбрала стезю своей мамы — та всю жизнь проработала детским офтальмологом в родных Дербышках, где жила их семья. Сейчас доктор рассказывает:

— Можно сказать, что у нас большая династия, и вокруг в семье были разговоры только о медицине. Поэтому на другие области особо я и не замахивалась. Хотя в детстве у меня были такие рассуждения: если бы я прожила пять жизней, то сначала бы стала путешественником, потом переводчиком, потом учителем, потом физиком, а в конце — все-таки врачом.

Девочке в начале семидесятых было сложнее, чем мальчику, поступить в медицинский институт. Но Наиля была старательной и настойчивой. Чтобы хорошо знать физику (которую тогда сдавали для поступления), она перевелась в школу №131, которая гремела хорошей подготовкой по естественно-научным дисциплинам уже тогда.

— Когда мы оканчивали школу, наша учительница химии Тамара Федоровна Алиева спросила, кто из нас собирается поступать в медицинский. Таких нашлось пятеро. И она сказала: «Хотите вы того или не хотите, вы будете знать химию на пять». И она нас так вымуштровала, мы так старались… Она дала нам колоссальную подготовку. Все три года, что у нас шла химия в мединституте, я шла на тех знаниях. И мне удалось даже сдать биохимию экстерном — мне преподаватели говорили, что до меня на это никто не замахивался.

Училась в медицинском девушка хорошо — во многом потому, что не хотела подводить прославленного отца, орденоносца и ветерана. Именно поэтому старалась прыгнуть выше головы — пятерки получала не только ради себя, но и ради него.

«С первого дня от окончания института я работаю офтальмологом»

Вот уже 42 года Наиля Мухаметовна в медицине. Своей первой любви — офтальмологии — никогда не изменяла:

— С первого дня от окончания института работаю офтальмологом. У меня не было сомнений в выбранном пути. Просто мне очень нравилась физика, оптика. Я ее обожала. Офтальмология совмещает в себе работу ума, логику, изящество и необходимость оперировать. За долгую карьеру освоила большой перечень хирургических вмешательств — и до сих пор постоянно что-то новое пытаюсь почерпнуть, потому что без этого нельзя работать и развиваться.

Сначала Наиля Мухаметовна 5 лет работала в РКБ, со взрослыми пациентами. Ординатуру она оканчивала в офтальмологической клинике на Бутлерова, потом работала там. О том, что будет детским офтальмологом, не думала до самого 1994 года, до тех пор, пока ее не пригласили возглавить открывшееся отделение в ДРКБ.

Хорошо, что пришла сюда подготовленным специалистом: я убеждена, что на детях учиться нельзя!

— В детство меня сначала не тянуло вообще, — рассказывает доктор. — Но во взрослой сети мне в один прекрасный момент стало скучно. Мы и хрусталики ставили, и отслойки сетчатки оперировали, и глаукому я освоила… Всё делали — вроде бы всему я там научилась. И вдруг мне предложили другой мир — детскую офтальмологию. Здесь надо еще больше логики, больше рассуждения, больше надо знать физику, глубинным образом понимать, что такое зрение, как оно в мозге формируется. Здесь и нейрохирургия очень близко. Мне стало очень интересно. С тех пор я здесь работаю. И считаю, что выбор был не напрасен. Хорошо, что пришла сюда подготовленным специалистом: я убеждена, что на детях учиться нельзя!

Действительно, «придя в детство», Наиля Мухаметовна уже знала все раны, травмы, катаракты, глаукомы... Но и открывать для себя пришлось многое — например, освоить новую для себя область, косоглазие. Его доктор считает одной из самых сложных для понимания областей офтальмологии. Ведь для этого надо понять, как формируется образ в мозге, и каждый раз уметь составить в уме проекцию.

Но прежде чем достичь высот офтальмологической хирургии, Наиля Мухаметовна прошла огромную школу. Сначала была общая хирургическая практика в институте — доктор с благодарностью вспоминает ее. Потом — интернатура в РКБ. Так получилось, что своей первой самостоятельной операции доктор не помнит — все потому, что задолго до нее прошла через множество операционных в качестве ассистента:

— В глазном отделении РКБ я ассистировала всем врачам подряд, вызывалась сама чуть ли не на каждую операцию во время интернатуры. Выходила с работы, еле таща ноги: потому что от одного хирурга перебегала к другому и к третьему. Но в итоге я знала, как оперирует каждый хирург. Знала все их методы: как они держат пинцет, как шьют, как держат иглу. И это все откладывалось в голове. И мне потихоньку начали давать маленькие этапы операций. То есть под конец интернатуры мне уже дали оперировать катаракту, но какую именно — я не помню, ведь до этого разные этапы этой операции уже делала, и все в памяти сейчас уже слилось…

Глаукомы, ретинопатии…

Спектр операций, которые делают сегодня в отделении Наили Мухаметовны, огромен. Сегодня ДРКБ может похвалиться тем, что это одна из очень немногих клиник в России, где оперируют врожденную глаукому так, что дети после нее идут в обычную школу.

— То есть они не инвалиды по зрению в итоге! Самым маленьким ребенком, которому я оперировала глаукому, была девятидневная девочка. А сейчас она уже взрослая девушка, и недавно я узнала, что с нее сняли инвалидность. Значит, все у нее хорошо и она прекрасно видит этот мир. Это же здорово!

Да, такие дети потом всю жизнь должны наблюдаться у офтальмологов — надо отслеживать, что происходит с рубцом от лазера. Но они видят!

И еще одно колоссальное направление в детской офтальмологии, которое блестяще ведет отделение под управлением Наили Мухаметовны, — ретинопатия недоношенных. Доктор рассказывает:

— Сейчас неонатологи научились выхаживать деток, родившихся сильно раньше срока. И такое рождение раньше практически гарантировало проблемы со зрением в будущем из-за недоразвития глазного яблока. Представьте себе: ребенок еще долго должен был находиться в бескислородном пространстве, но он рождается преждевременно. Кислород вызывает изменения на сетчатке, глазном дне, появляются патологические сосуды, которые ведут за собой отслойку сетчатки и впоследствии — практически полную слепоту. Но мы диагностируем этих малышей, наблюдаем их, оперируем. Представьте, он родился на 26—27 неделе развития. И сегодня все детишки, рожденные меньше 34 недель гестации, подлежат скринингу на ретинопатию недоношенных. И мы 5 лет назад успешно ввели новый метод лечения таких детей — им делается специальная инъекция, которая препятствует развитию патологии. А вторым этапом идет операция лазером. Да, такие дети потом всю жизнь должны наблюдаться у офтальмологов — надо отслеживать, что происходит с рубцом от лазера. Но они видят!

«Я сама!»

Наиля Мухаметовна рассказывает о своей работе так, что видишь: она искренне любит все, что делает. И всех, над кем работает. Она говорит: в операционной нет места эмоциям. Но каждый случай, когда удается вернуть ребенку зрение, вызывает непередаваемую радость у всего персонала отделения.

Мы все вместе обнимались и радовались за него. Вот такие были у нас эмоции. А раньше таких детей не лечили…

Как волшебную сказку, доктор рассказывает истории о том, как в ее отделении лечат глаукому детям. С недавних пор для этого используется новая методика, разработанная в Уфе. Она заключается в том, что между склерой и сосудистой оболочкой глаза вводится биологическая ткань — аллоплант. Она улучшает питание сосудистой оболочки — и дети начинают видеть. Звучит как сложный кусок из медицинского учебника? Зато выглядит как чудо. Доктор не может сдержать эмоций, когда говорит об этом методе:

— У меня есть маленькая пациентка, ей пять лет. Весной этого года мама привела ее за ручку, ребенок был практически слепой на оба глаза. Дома она ориентируется по теням, а в незнакомой обстановке — только с мамой. Я сделала ей операцию на один глаз — и девчушка начала бегать! Она отталкивала маму: «Я сама!» Все ходила и изучала, ушла из отделения сама. Потом мы сделали ей второй глаз — и сейчас она вообще гуляет на улице сама. И знаете, это было настолько яркое ощущение у меня… Эта методика настолько ярко проявила себя! Или вот мальчик, подросток. У него был инсульт, он лежал в неврологии. Из этого состояния его вытащили — но мальчик ослеп, потому что за время инсульта успел частично атрофироваться зрительный нерв. Он еле-еле различал солнечный свет. И ему тоже мы сделали эту операцию. Он ушел из отделения, видя только тени. А через месяц — представляете? — приходит один, без поддержки. Это было буквально вчера. Проверяю ему зрение: один глаз — 50%, другой — 40%. Да, у него узкое поле зрения. Но он же видит! И он снова начал учиться в школе Представляете? Мы все вместе обнимались и радовались за него. Вот такие были у нас эмоции. А раньше таких детей не лечили…

«Чаще всего детские травмы связаны с недоглядом родителей»

Очень много вопросов у Наили Мухаметовны возникает к родителям маленьких пациентов. Например, часто ее отделение сталкивается с травмами глаз. И тут она категорична:

— Чаще всего детские травмы связаны с недоглядом родителей. Это красной нитью проходит всегда, когда мы обсуждаем травмы глаз у малышей. Каждый такой случай очень драматичный. Я никогда не забуду случай: ребенку 9 месяцев, и у него проникающее ранение роговицы разбитым фужером. Мама рассказала: «Я решила протереть фужер, и он упал». А ребенок ползал в это время по полу у мамы под ногами, поднял голову, чтобы посмотреть наверх, — и получил вот такое ранение. И было это в 11 часов ночи. И у меня возникает вопрос: а почему девятимесячный ребенок в это время не спит, а ползает по полу и наблюдает, как мама протирает фужер? Глаз малышу как орган мы спасли тогда, но зрение у него, конечно, сниженное. Потому что разрез прошел через всю роговицу. И таких вот родительских оплошностей мы видим очень много! Или вот еще случай: я уже два года лечу ребенка, который наткнулся глазом на электроды от сварочного аппарата, ползая у себя во дворе. Ему был всего год! Этот грифельный электрод прошел ему через всю глазную орбиту в голову. Нейрохирурги убирали куски из мозга, а я из века. Естественно, зрительный нерв атрофировался — и я уже полтора года вынимаю части этого электрода, потому что они рассыпались… Опять-таки, почему такой малыш один ползал во дворе и почему электроды торчали кверху? Куда мама и папа смотрели? Так что я со страниц вашего издания хочу призвать родителей к ответственности за детей!

Так что результат лечения во многих случаях зависит от родителей, от того, насколько они готовы участвовать в процессе.

Доктор констатирует рост родительской инфантильности — считает, что времена меняются и воспитание в семье изменяется тоже. И не в лучшую сторону.

Подростковые травмы тоже доставляют множество разнообразных (и всегда неприятных) эмоций докторам. Наиля Мухаметовна рассказывает: ребята дерутся, причем жестоко: ломают друг другу глазные орбиты, при этом ущемляются мышцы глаза. Может развиться косоглазие, гематома. В таких случаях офтальмологи работают в содружестве с нейрохирургами.

— Была у нас тяжелейшая травма с переломом основания черепа, шейных позвонков. С нашей стороны там была контузия глазного яблока. А произошло все так: один мальчик подошел к другому и на ровном месте ударил его со всего размаха тяжелейшим портфелем. Мы спросили его: «Да как же так, за что?» И он ответил: «А я в кино видел, один дяденька другого так же ударил, тот встал и пошел». В кино-то герой встал и пошел, а тут ребенок лег и лежит, не дышит… Как вот с этим быть? Как такого избежать? — задается вопросом доктор.

И ответов не находится.

...И другие вопросы к мамам и папам

Ответственность родителей — многогранная. Доктор просит уделять детям внимание и пытаться формировать с ними доверительные отношения. А в качестве примера приводит случай:

— К нам как-то раз попала девочка со страшным кератитом (воспаление роговицы, — прим. ред.). Такое воспаление может возникнуть только от контактных линз. Но мама ничего об этом не знала, и ребенок тоже отрицал. Мы девочку разговорили, и оказалось, что ей очень хотелось носить контактные линзы, а ей их не покупали. И она решила померить бабушкины. Надеть — надела, а вытащить не может. И она из-за страха, что ее мама накажет, десять дней ходила в этих линзах… Это же какой страх должен был быть у нее? Я, конечно, не говорю, что не надо детей в семье наказывать, но не до такой же степени запугивать ребенка!

Кстати, о контактных линзах. Сегодня офтальмологи сталкиваются с чередой кератитов, вызванных контактными линзами. А ведь роговица — это святая святых глаза. И возникает это поражение не потому, что врач неправильно выписал линзы, а от неправильного обращения с ними:

— Например, подросток уснул в контактных линзах или забыл вовремя поменять раствор, который уже мхом порос… Или он руки не моет перед тем, как надеть линзы. Из-за несоблюдения гигиенических правил обращения с контактными линзами возникают такие поражения. Так что родителям надо быть внимательнее! Это прекрасное средство коррекции, просто отличное. Только дифирамбы могу петь контактным линзам. Но, как и любое дело, они требуют ответственности.

Когда у меня появляется жалость к пациенту — значит, мне пора в отпуск. Естественно, у меня по отношению к нашим малышам есть эмоции, но в операционную я их не пускаю.

И еще Наиля Мухаметовна призывает родителей слушать докторов и вместе работать над излечением ребенка. Например, когда делается операция по избавлению от косоглазия — доктор говорит, что делает только 50% работы, ставя глаза ребенка прямо. Родители должны продолжить лечение — выполнять все предписания, водить ребенка на аппаратные процедуры… Лечение косоглазия — труд родителей, говорит врач. И такая же история складывается со многими другими болезнями. Но родители порой ведут себя по-разному.

— Например, у нас сейчас женщина написала отказ от лечения тяжелейшего кератита у дочери, — сетует офтальмолог. — Потому что она прочитала инструкцию к препарату — и увидела там много побочных эффектов. Что-то ей не понравилось, и она считает, что надо отказаться. Наших предупреждений она не слышит, а ведь мы хотим, чтобы ребенок был здоров… Так что результат лечения во многих случаях зависит от родителей, от того, насколько они готовы участвовать в процессе. Мы только в тандеме должны работать.

«Когда у меня появляется чувство жалости — значит, мне пора в отпуск»

Наиля Мухаметовна выглядит строгой и собранной. Но когда начинаешь с ней разговаривать — видишь ее большое сердце, в котором помещается и любовь к профессии, и сострадание к пациенту, и стремление подарить ребенку все краски этого мира. Но она безапелляционно заявляет:

— Когда у меня появляется жалость к пациенту — значит, мне пора в отпуск. Естественно, у меня по отношению к нашим малышам есть эмоции, но в операционную я их не пускаю. Кстати, когда я еще работала со взрослыми пациентами, мы делали им операции под местным наркозом. И они потом говорили мне, что чувствовали, когда я до них дотрагивалась, а когда — ассистент. Так что мое участие и сочувствие они ощущают кожей. Я и сейчас, через 42 года после начала карьеры, через сердце пропускаю каждого пациента. Но размякнуть и быть несобранной себе не позволяю!

Заведующая отделением не может закончить рабочий день и закрыть за собой дверь отделения так, чтобы не думать о пациентах. Она должна быть на связи круглосуточно. «В огороде сажаю редиску — а телефон рядом лежит», — улыбается доктор.

— Мне муж говорит: «Ты замужем за офтальмологией». И он в какой-то мере прав, конечно. Это очень важная часть моей жизни.

Муж Наили Мухаметовны — тоже медик, он занимается лучевой диагностикой. И доктор констатирует: если бы не это, семейной жизни не получилось бы. Ведь только врач может понять, почему жена-медик треть месяца проводит на дежурствах. Почему ей приходится постоянно быть на связи и думать о пациентах. Почему она так беззаветно предана своему делу. Ведь он — такой же. Супруги вместе 42 года — ровно столько же, сколько наша героиня работает врачом.

— Мы успевали вместе всё. Всегда смотрели в одну сторону. И я очень благодарна и ему самому, и тому, что он тоже медик. Иначе невозможно было бы прожить вместе столько лет, вырастить двух дочерей и всегда понимать друг друга.

Я всегда сейчас удивляюсь, когда родители рассказывают, что у них ребенок не хочет есть то или другое. Да вы же его толком и не кормили как надо!

«То, что недоплатишь мяснику, переплатишь аптекарю»

Наиля Мухаметовна признается: всегда старалась вести здоровый образ жизни. И это с ее стороны не пустые слова. Она как врач авторитетно заявляет: мы — действительно то, что едим. И приводит две поговорки: «То, что недоплатишь мяснику, переплатишь аптекарю» и «В день по яблоку — врача побоку». Поскольку родители были медиками, доктор с детства росла в осознании бережного отношения к своему организму:

— Мы жили в Дербышках. И у нас там всегда была очень жесткая, высокоминерализованная вода. Я прекрасно помню, как наша мама не разрешала пить ее некипяченой. А еще она всегда недосаливала пищу — и мы привыкли к такому питанию, ведь оно гораздо здоровее. И я всегда сейчас удивляюсь, когда родители рассказывают, что у них ребенок не хочет есть то или другое. Да вы же его толком и не кормили как надо! Вы сунули ему чипсы и «кириешки» — разумеется, он не захочет есть нормальную еду!

Доктор приводит любопытную статистику: оказывается, риск развития близорукости у подростка на 30% снижается, если в дневное время гулять на свежем воздухе по 2 часа. Гиподинамия, бич нашего времени, негативно влияет на здоровье детей. А Наиля Мухаметовна вспоминает свое детство, проведенное в постоянном движении, взять хотя бы то, что с отцом они катались на лыжах и в 25-градусный мороз… Отцу она благодарна за то, что вырастил детей в парадигме отказа от вредных привычек:

— Даже на фронте, в этом аду, он ни разу в жизни не выкурил ни одной сигареты. А как у начальника медсанчасти в его распоряжении всегда был спирт. И он рассказывал: бойцы порой просили у него отлить немного из медицинских запасов. А сам он не пил. Видимо, какая-то генетическая закалка осталась и у меня. Никогда не пробовала курить — мне это было неинтересно. Так что вкусовые пристрастия закладываются родителями, как ни крути. И я своим детям примерно то же самое прививала — муж тоже очень меня всегда в этом поддерживает. Так что мы стараемся.

«Может быть, пора уже завязывать с врачебными услугами?»

Наиля Мухаметовна Хабибуллина всей своей жизнью, всей работой доказывает преданность своей профессии. Она говорит, что любит свое дело: изящество, красоту своей работы, любые новшества в ней. И в этой любви доктор не разделяет свою работу на какие-то отдельные сегменты.

Медицина, как и образование, — это одновременно и высокое искусство, и искусное ремесло. Но никак не услуга!

Но есть и не очень приятная вещь, которую выделяет для себя патриарх татарстанской офтальмологии. И сюрпризом для корреспондента «Реального времени» это не стало — ведь уже не в первом «Портрете» мы видим, как доктора сетуют на то, что они с некоторых пор «занимаются оказанием медицинских услуг».

— Я ведь родом из Советского Союза. И тогда я была врач, уважаемый человек — ко мне прислушивались. И не имели права усомниться в моих словах и тем более повысить на меня голос или открыть дверь в мой кабинет левой ногой. А сейчас, когда мы стали «оказывать услугу», многое изменилось. Я не могу забыть день трагедии 11 мая, когда к нам поступали раненые дети. В тот день глазную неотложку перевели в другое место из приемного отделения. И пришла мама, привела ребенка с конъюнктивитом. Она говорила: «Ну и что, что тут раненые? У меня тоже ребенок, почему я с ним должна куда-то идти? Принимайте меня здесь, вы обязаны». О чем это говорит? Может быть, пора уже завязывать с этими «услугами»? Мы с ними ни к чему хорошему не придем. Медицина, как и образование, — это одновременно и высокое искусство, и искусное ремесло. Но никак не услуга!

Но неприятные моменты Наиля Мухаметовна старается не держать в голове. К каждому пациенту доктор должен относиться одинаково — все они нуждаются в медицинской помощи. И акцентироваться на негативе — неправильно:

— Иначе ведь работать не получится. Я должна быть спокойной и позитивной, по-другому никак!