Валерий Липский: «Я здесь поставлен на то, чтобы чиновники не воровали»

Степущенко личный прием не помог

— Валерий Андреевич, в Казань вы перебрались чуть больше года назад по президентскому указу. Что изменилось в вашей жизни, работе, структуре Следкома по РТ?

— Провел оргштатные мероприятия в управлении — за счет сокращения технических работников, кадрового и других подразделений увеличил штат следователей на 20 человек. Общее количество следователей в структуре управления увеличилось до 58%. Но изменились требования к работе — они стали конкретнее. Могу сказать — за прошлый год количество привлеченных к дисциплинарной ответственности сотрудников снизилось на 40%. И каждый из этих фактов — взвешенный и правовой. Но некоторые люди не приспособились к изменившимся требованиям и ушли.

Поменялся наш подход к работе с населением. Председатель Следственного комитета Александр Иванович Бастрыкин неоднократно ставил задачу — усилить взаимодействие с гражданами, не бояться встреч с ними на приеме. Моим первым распоряжением после назначения в Татарстан стал четкий перечень критериев — когда, в каких случаях необходимо принимать граждан. Даже в случае, если жалобы от них не было.

Все приемы граждан у нас идут под видео- и аудиозапись. Количество принятых проверяется. Нельзя просто взять и нарисовать цифры. При этом не было задачи добиться увеличения количества обращений — это просто игра статистики. Наоборот, с ростом количества приемов, жалоб и обращений в наш адрес все меньше.

В частности, руководителями территориальных следственных отделов за 2020 год было принято 6 795 граждан. А годом раньше — 1 483, то есть прирост составил 358%. К чему это привело? Количество обращений в следственное управление по Татарстану сократилось на 9%, а поступивших к нам из центрального аппарата — на 11%. Жалоб на наши действия, направляемых в адрес администрации президента РФ, стало меньше в 2,5 раза. И уже по первому кварталу 2021 года мы тоже фиксируем сокращение жалоб на четверть.

У нас работа такая — всегда будут жалобы и обращения, потому что в уголовном процессе две стороны — обвиняемый и потерпевший, и кто-то всегда остается недоволен нами. Пытаемся как-то вопрос уладить в правовом поле. Но проводя приемы чаще, мы новых жалобщиков не порождаем. Могу сказать — по значительной части обращений мы истину устанавливаем без возбуждения уголовных дел, разъясняем это людям, показываем. Где-то подходим к проблеме нестандартно.

1/3

— Часто обвиняемые тоже рвутся на прием. Это имеет какой-то эффект?

— Некоторых мы принимаем. Но им это в меньшей степени, чем потерпевшим, помогает. Вот замглавы МЧС Степущенко (обвиняемый в злоупотреблении полномочиями и растрате по госконтрактам на 56,7 млн рублей, — прим. ред.) ко мне незадолго до возбуждения дела приходил на личный прием. Сказал, что он ни в чем не виноват, и за них в республике никто не заступается. Мной было озвучено — так и должно быть. Это позиция руководства республики — объективно разбираться со всякими случаями растраты и хищения бюджетных средств.

Что касается этих контрактов по системе массового оповещения населения. По техзаданию она должна быть и проводная, и по каналам сотовой связи. В смонтированных установках сотовая связь есть, а проводов не было. В случае реальных катаклизмов это чревато — выйдет из строя спутник или при наводнении затопит вышки связи — соответственно, оборудование становится бесполезным. И в компетенцию замминистра эти вопросы входили.

— А к руководителю ГУ МЧС России по РТ есть вопросы?

— На данном этапе расследования по обвинению Степущенко вопросов к руководителю Главного управления МЧС по Татарстану у нас нет. Были вопросы по предыдущему уголовному делу (с ущербом 162 млн рублей, — прим. ред.). Но с учетом общественного резонанса оно передано в центральный аппарат СКР. И уже там будет дана юридическая оценка его действиям.

Про социальную напряженность, налоговый рекорд и обыски в ПСО

— Как относитесь к попыткам решать конфликты по бизнесу руками силовиков? Когда проигравшие дела в арбитраже пишут заявление о преступлении...

— Население иногда не верит, но данные факты все у нас строго пресекаются. Мы разграничиваем вопросы бизнеса, где идет спор хозяйствующих субъектов, и преступные действия предпринимателя. Перед возбуждением уголовных дел материалы доследственных проверок из территориальных отделов изучаются в аппарате [управления]. Есть четкие директивы — когда, в каких случаях и что предоставляется для согласования документов о возбуждении во избежание того, чтобы не было заказных уголовных дел. Бывает ведь и наоборот, когда реальное преступление пытаются преподнести как обычный спор хозяйствующих субъектов либо конфликт интересов.

Об изменениях в подходах к работе могу сказать: в 2020 году в Татарстане резко — с 38 до 99 — увеличилось количество уголовных дел по фактам невыплаты зарплаты. В период пандемии, когда по всем субъектам задолженность по зарплате росла, в Татарстане, благодаря нашей активной позиции, она сократилась с 300 до 200 млн рублей. Причем в оставшуюся часть входят 180 млн из так называемой банкротной задолженности, когда действия руководителей юридических лиц не образуют состава преступления. В отличие от тех, что не выплатили зарплату без уважительных причин.

По делам о зарплате в 2020-м возмещен ущерб и наложен арест на сумму около 100 млн рублей. И значительные суммы гражданам были выплачены предпринимателями до привлечения к уголовной ответственности. Мы гасили социальную напряженность в Татарстане. Ведь во многих организациях локдаун в пандемию восприняли так — у нас проблемы в бизнесе, и можно зарплату не платить.

У нас работа такая — всегда будут жалобы и обращения, потому что в уголовном процессе две стороны — обвиняемый и потерпевший, и кто-то всегда остается недоволен нами. Пытаемся как-то вопрос уладить в правовом поле

Хочу сказать, все факты обращений по невыплате зарплаты мною берутся на личный контроль. И в прошлом году значительный рост возбужденных дел привел к тому, что значительно сократилась задолженность работодателей. И я бы не сказал, что здесь спор хозяйствующих субъектов. Наоборот, мы защитили права простых работников.

Также в сравнении с 2019 годом у нас был рекордный рост направленных в суд дел по налоговым преступлениям. 20 дел никогда за период существования Следственного комитета в Татарстане за год не направлялось. Живыми деньгами в бюджет республики возмещено 340 млн рублей — в полтора раза больше результата 2019 года. Конечно, это слишком незначительная сумма. Арест на большую наложен.

Уже в 2021 году мы заключили соглашение по взаимодействию в этих вопросах с ФНС и МВД. В результате — только за первый квартал текущего года 501 млн рублей был возмещен в бюджет, то есть уже перекрыли итог всего 2020 года. А это бюджет республики, который позволяет платить людям зарплату и решать социальные вопросы региона.

Налоговый отдел в управлении создали еще в 2018 году. С моим приходом его штатная численность увеличилась с пяти до восьми следователей.

— Готовы комментировать последние обыски в ПСО «Казань»?

— Ходили разговоры, что эта организация неприкасаемая, но перед законом у нас все равны. Возбудили уголовное дело по неуплате налогов в ПСО «Казань», МВД выделило сотрудников полиции и способствовало проведению оперативных мероприятий. Прокуратура признала постановление о возбуждении дела законным. На сегодняшний день наложен арест на имущество организации в 1,7 млрд рублей. Будем расследовать, добиваться возмещения ущерба и привлечения виновных к уголовной ответственности.

«Петров вел себя... как настоящий мужчина»

— Как долго велась разработка в отношении экс-главы Приволжского управления Ростехнадзора Бориса Петрова? Возможны ли в его деле новые эпизоды?

— Дело возбуждено по материалам УЭБиПК МВД по Татарстану, изначально — в отношении неустановленных лиц. Петров по нему неоднократно допрашивался, собиралась доказательственная база его причастности. Были добыты доказательства получения взятки в сумме 1,4 млн рублей, и сейчас расследование находится в активной фазе.

Более подробно сейчас не могу сообщить, поскольку идет активное сопротивление расследованию. К примеру, Петров после задержания не менее восьми раз вызывал врачей скорой помощи. Жаловался на давление. Выплевывал таблетку от давления в мусорное ведро, а чтобы у него повысилось давление — отжимался в камере от пола. Это все фиксировалось. В общем, вел себя достойно, как настоящий мужчина...

Мы просили суд о реальном аресте, суд назначил домашний. В комментариях к публикациям СМИ обсуждается — мол, нашли такую незначительную сумму, а человек похитил гораздо больше. Наш ответ: в стране существует презумпция невиновности. По факту, который мы считаем доказанным, ему и предъявили обвинение. Остальные факты проверяются. Им будет дана оценка в ходе предварительного следствия. Квалификацию и количество преступных деяний определим в дальнейшем.

По факту, который мы считаем доказанным, Петрову (на фото) и предъявили обвинение. Остальные факты проверяются. Им будет дана оценка в ходе предварительного следствия

— Сколько дел возбуждено лично вами за 12 месяцев? Это много или мало?

— Лично мной возбуждено 64 дела в отношении 55 лиц. Показатель 2019 года превышен. Речь идет как раз о спецсубъектах — адвокатах, главах, депутатах, следователях, прокурорах. Материалы по причастности судей тоже собираем мы, а возбуждает лично глава Следственного комитета.

В отношении трех судей мы возбуждали уголовные дела, сейчас получено согласие по четвертому. Только сегодня получил решение Высшей квалификационной коллегии. Будем эти материалы направлять в Следственный комитет — на возбуждение.

По истории, связанной с бывшим председателем одного из районных судов Татарстана, тоже была проявлена принципиальная позиция. Мы это дело не придавали огласке. По делу находятся под стражей шестеро, в том числе племянник бывшего председателя суда и двое начальников налоговых инспекций. Фигурантами было организовано похищение предпринимателя, у которого путем мошенничества и фальсификации учредительных документов было похищено 79 млн рублей.

За согласием в ВККС по председателю суда мы не обращались. Теперь это вопрос наших коллег — в этом году дело с учетом сложности и резонанса было передано в третье следственное управление с дислокацией в Нижнем Новгороде. Теперь надзор за этим делом осуществляет Генеральная прокуратура РФ. На мой взгляд, доказательств там собрано достаточно. Кстати, сын этого судьи уже отбывает наказание за мошенничество. Так что в Татарстане интересно.

«Если будем покрывать своих — это породит безнаказанность»

— Можно ли считать сигналом обществу резкий рост уголовных дел против следователей?

— Да, шесть действующих и бывших сотрудников Следственного управления привлекаются к уголовной ответственности за совершение общеуголовных и коррупционных преступлений. Для нашего штата — это много. Но мы не можем расследовать дела в отношении прокурорских работников, сотрудников администраций, депутатов, судей, если сами не наводим порядок в своих рядах.

Для справки: В ближайшее время перед судом предстанет экс-руководитель Набережночелнинского отдела Камиль Халиев. Под следствием — экс-руководитель Лениногорского МРСО Алексей Иванов.

— После решения суда о восстановлении Халиева на службе сложилась парадоксальная ситуация, когда действующий следователь является еще и подсудимым...

— А мы могли его отстранить от работы только в рамках предварительного расследования. Сейчас дело уже в суде. Мы решение о его восстановлении будем обжаловать. В приказе об увольнении делался акцент на дискредитирующее основание — совершение проступка, порочащего честь Следственного комитета.

Ну а пока данный сотрудник прикомандирован к другому подразделению — расследовать дела ему не даем. Если кассационный суд в Самаре отменит решение, то следственные действия с его участием окажутся нелегитимными.

Мы решение о восстановлении Халиева (на фото) будем обжаловать. В приказе об увольнении делался акцент на дискредитирующее основание — совершение проступка, порочащего честь Следственного комитета

На всякий случай, обвинение Халиеву я предъявлял за своей подписью как действующему сотруднику, хотя на тот момент он уже был уволен. Если бы это сделал обычный следователь, то в нынешней ситуации это могло стать основанием для возврата дела судом. Так что будем с подсудимыми и защитой в правовом плане соревноваться. Халиев ведь здесь работает дольше меня, так что я в принципе даже доволен, что дело для рассмотрения ушло в Кировскую область.

Могу сказать — у него контракт заканчивается через год, и в Набережные Челны он уже не вернется. Для меня это существенно, автоград — восьмая часть Татарстана, там должен быть нормальный руководитель.

— А нет ли новостей по гражданину Турции, чье дело об изнасиловании в Челнах прекратили «за отсутствием события преступления»?

— Он убежал, объявлен в международный розыск. По другому эпизоду они (обвиняемые сотрудники СКР, — прим. ред.) выводили из дела родственника бывшего премьер-министра республики, а в обвиняемые определили заведомо невиновного человека. Он полгода просидел под домашним арестом, и дело о гибели двоих человек на стройке прекратили за деятельным раскаянием. Ну как это объяснить с правовой точки зрения?!

Что касается Лениногорска — там по руководителю тоже дана принципиальная оценка. Иванов обвиняется в том, что взял 7 млн рублей. Алчность подвела.

— А как дела против «своих» отразились на работе коллектива?

— Считаю, что коллектив это воспринял с пониманием. К нашей подследственности относится расследование дел в отношении своих же сотрудников. Если мы будем их покрывать, то элемент доверия к нам будет утрачен. Это породит безнаказанность и еще больше усилит коррупцию.

«Здесь мощный костяк «важняков»

Тем сотрудникам, которые из Московской области, из Башкортостана поехали за мной сюда, я сразу сказал: «Узнаю о какой-то противоправной деятельности с вашей стороны — также жестко накажу». Не надо сюда ехать, чтобы зарабатывать здесь деньги (помимо зарплаты). Можете строить карьеру, но не набивать карманы. Соответственно, в приехавших я уверен.

— А сколько человек приехали?

— Тех, кого я приглашал — семеро, включая моих заместителей и руководителя 5-го отдела по расследованию особо важных дел (о налоговых преступлениях). Недавно приехали еще два общественных помощника с Мытищ, сами родом из Подмосковья. Они у меня в Мытищах еще студентами стажировались. Сейчас сдают документы, будут следователями.

Ребята-следователи, которые были назначены в территориальные отделы, поначалу вызывали у руководителей отделов опасения — будут плохо работать и заниматься сливом информации мне. А по факту на каждого из этих парней сейчас возложили большой объем работы и претензий к ним нет. Руководители отделов теперь не хотят с этими сотрудниками расставаться.

К нашей подследственности относится расследование дел в отношении своих же сотрудников. Если мы будем их покрывать, то элемент доверия к нам будет утрачен. Это породит безнаказанность и еще больше усилит коррупцию

— Но в Казани тоже было на кого опереться?

— Здесь в Татарстане — мощный костяк «важняков» (следователей по особо важным делам — прим. ред.), сильный коллектив, много грамотных сотрудников. Некоторые новеллы, используемые здесь, мне ранее были неизвестны. И я не стал исключать их из работы. Здесь раньше были сильные руководители — Киршин и Николаев. Сильное и хорошее управление сформировалось. Приятно было его возглавить.

«В Башкирии на местах началось байство»

— Менталитет национальных республик отличается от мест, где вы служили раньше?

— Я бы не сказал, что тут большая разница по сравнению с центральной Россией. Это мой четвертый субъект. И Татарстан, и Башкортостан примерно схожи по этническому составу, структуре экономики, национальностям и количеству населения. Могу отметить только положительные черты: башкиры и татары — деятельные и трудолюбивые, эффективные специалисты. С ними приятно работать.

Татарстан обгоняет Башкирию по развитию экономики. Это видно по бюджетной политике, количеству предприятий. И Казань обогнала Уфу по благоустройству.

— А в криминальном плане?

— Здесь больше банд в свое время было. Их остатки мы сейчас добиваем. А так в криминальном плане — примерно одинаково. Но где больше бюджет — там больше хищений. При этом, исходя из статистики, получается, что тут чиновники умнее — шифруются лучше, красивее. Поэтому выявленных фактов хищений бюджета тут меньше, а привлеченных к уголовной ответственности спецсубъектов в Башкирии за год моей работы было вдвое больше, чем в Татарстане.

Но тут многое зависит еще от руководства республики. Если в Башкортостане и в Татарстане при Рахимове и Шаймиеве была примерно одинаковая ситуация, то при втором президенте в Башкирии уже были существенные просчеты в управленческой деятельности, и на местах началось байство. Все это в дальнейшем реализовалось в уголовные дела. А здесь — более строгая централизованная вертикаль власти. Поэтому чиновничьего порядка больше.

— Но с попытками телефонного права столкнулись?

— Это пресекается сразу, на корню. Вначале, наверное, непривычно людям было, а потом восприняли, как факт. Быстро прекратили. Я хожу на совещания в правительстве, у нас хорошее взаимодействие с руководством республики, с президентом. Конструктивно вопросы решаем.

У каждого — своя работа. Я здесь поставлен на то, чтобы чиновники не воровали. И мы на самом деле — помощники президента, а не оппоненты.

При втором президенте в Башкирии уже были существенные просчеты в управленческой деятельности, и на местах началось байство. Все это в дальнейшем реализовалось в уголовные дела

— А как оцениваете ситуацию с коррупцией в Татарстане в сравнении с Башкирией?

— Вопиющих фактов в Башкортостане было больше. Меня там поразил случай, когда решением Курултая перевели землю сельхозназначения в категорию земель населенных пунктов, при которой возможна застройка. А потом продают этот участок за несколько миллионов рублей, как сельскохозяйственный. Хотя решение о переводе уже есть. Ущерб бюджету — несколько миллиардов рублей!

В том же Башкортостане, как мы полагали, один председатель суда без проведения заседаний ставил печати на решениях по изъятию земли. И так совершались многомиллионные хищения госимущества. Недавно встречался с коллегой из Уфы — они завершили и направили в суд это дело.

О начале службы: «Каждый день как экзамен»

— Можете вспомнить свое первое дело? С какими сложностями пришлось столкнуться?

— Конечно, помню. Это был 1999 год. Я расследовал дело о воинских преступлениях неуставных взаимоотношениях, превышении должностных полномочий, нарушении правил несения караульной службы в гарнизоне Видяево. Там одни матросы-контрактники избили других при несении вахты. По делу было четверо обвиняемых, несколько потерпевших и много свидетелей. Еще было противодействие со стороны адвокатов обвиняемых, а я в должной мере еще не владел тактикой расследования. Поэтому допускал много тактических просчетов, ошибок, не умел составлять процессуальные документы, подвергался критике со стороны коллег (смеется). Не знал даже, как правильно формировать уголовное дело.

— А как вам первое дело сразу с четырьмя фигурантами дали?

— Так получилось — был период летних отпусков. Потом уже прокурор сказал — надо было тебе их давать по одному. С четырьмя сложно — очные ставки, противоречия. Сейчас многие вещи воспринимаешь с юмором, а тогда не до веселья было. Теоретических знаний хватало, но практика, которая у нас была в военном университете, оказалась недостаточной. То, что опытный следователь сделает за час и правильно, я тогда мог сделать за сутки и неправильно. Но все четверо в итоге получили обвинительный приговор.

Первые полгода приходил на работу в 7 утра и уходил в 22 часа. Каждый день был как экзамен. Приходилось общаться с командованием воинских частей, ведь нужно было военнослужащих — свидетелей, потерпевших — отрывать от службы. Командиры воспринимали, как младшего по званию. Принимая за лейтенанта — выпускника военно-морского училища — на флоте даже команда есть: «Офицеры и лейтенанты, строиться!». Мне приходилось объяснять свои полномочия следователя, что в силу отсутствия опыта было сложно. Но после первых трех дел стало проще. А уже после трех лет службы у меня не было ни одной переквалификации [обвинения в суде].

«У парнишки — рук нет, а его в СИЗО кипятком обливают»

— А какое дело было самым сложным в вашей практике следователя?

— Сложнее всего расследовать дела не чиновников-министров, а преступления своих коллег — сотрудников МВД. Вместе с ними ты раскрываешь убийства, они выявляют какие-то экономические, коррупционные преступления, но иногда приходится давать юридическую оценку их противоправным действиям.

В 2020 году мы привлекли к уголовной ответственности в Татарстане 50 сотрудников правоохранительных органов, в 2019-м таких было 29.

Помню, в городе Лобня расследовалось убийство подполковника РУБОПа и его супруги в начале 2000-х годов. Их застрелили в квартире. По этому делу обвинялись порядка шести подростков. Их делом занимался другой следователь, а мне, спустя 3 года передали уже заволокиченное дело в отношении неустановленных полицейских, которые избивали этих подростков, чтобы они признались. У этих потерпевших были зафиксированы многочисленные телесные повреждения — электротравмы, ссадины, переломы. И мне необходимо было разграничить — парни признались в двойном убийстве и действительно его совершили, либо признались в результате насилия?

— А приговор этим подросткам уже вынесли?

— На тот момент приговора не было. Суд вернул дело на доследование. Подростки были неблагополучные, большинство под стражей, и мне приходилось проводить опознание сотрудников полиции, доставляя их с воли в изолятор. Потерпевшие находились в «клетке», а кандидаты в подозреваемые — сотрудники полиции в форме — нет. И таких опознаний соответственно было проведено порядка 300. Ведь в раскрытии убийства участвовали около 40 полицейских, а опознание проводили с каждым из потерпевших подростков.

Из простых оперов эти люди успели вырасти. Один стал начальником пресс-службы по округу, другой — начальником отдела. Был среди них даже полковник. Соответственно, когда мне требовалось провести опознание — они прятались по году, болели. Тем не менее из этой толпы я смог вычленить троих, применявших насилие к подросткам.

И вот тогда было сложно — оперативного сопровождения не было ни со стороны МВД, ни со стороны ФСБ. Только все приходили и говорили: «А зачем тебе это надо?». И по факту мы это преступление раскрывали вдвоем, вместе с прикомандированным следователем. Было очень сложно. Сторона потерпевших подключала СМИ, мне ставили ограниченные сроки расследования этого дела.

При этом потерпевшие сидят в СИЗО, кого-то уже этапировали за другие преступления. У одного парнишки рук нет — он пишет, держа ручку во рту. А его в СИЗО кипятком обливают, чтобы он в отказ пошел. И вот я с этим дефицитом доказательств пытаюсь работать. На них очень сильно давили и по изоляторам избивали их. Я писал письма во ФСИН, чтобы пресекали.

Нехорошая информация доходила и с другой стороны. Были опасения, что деньги могут мне подбросить, чтобы дискредитировать. Поэтому резко ограничил количество контактов, был излишне подозрителен, зато нормально себя сберег. А дело по полицейским ушло в суд. Двое получили условные сроки, один умер в ходе процесса.

— Так подростки убивали или нет?

— По ним тоже был обвинительный приговор, но не в отношении всех шестерых. Мотив установили корыстный. Просто то дело дали неопытному следователю, он очень плохо закрепился с доказательствами, а потом, когда нужно было что-то фиксировать — у всех подростков уже была выстроена линия защиты, были адвокаты и законные представители — родители. Так что, когда я свое дело расследовал, нужно было и это не развалить.

Причем, пафос в том, что двое этих сотрудников с условными сроками продолжили работу в УВД Мытищ. И только когда меня в 2016 году в Мытищи назначили руководителем следственного отдела, их наконец уволили. Незадолго до моего прибытия. До этого я работал в Истре.

— А сейчас подобное происходит?

— Сейчас такого нет. Я честно скажу — сотрудники полиции для того, чтобы раскрыть преступление, насилия в основном уже не применяют. По большей части сейчас идет игра интеллектов.

О перспективах уголовного преследования Роберта Мусина, оправдательных приговорах и «лихих 90-х» Валерия Липского — читайте во второй части интервью в ближайшее время. Продолжение следует.