Казанец в Мьянме: «Мне вернули вещи, сказали не пользоваться телефоном, разрешили покурить»

День второй

В конце первого дня Заид приехал со мной в гостиницу, там мы поменяли деньги, и я ему заплатил. Тем вечером в номере мне было очень тоскливо, я думал, что не переживу столько дней здесь один. Тоска пришла из ниоткуда.

На следующий день рано утром я получил свой бесплатный завтрак, и в 8 часов Заид и водитель ждали меня у гостиницы. Снова дорога, пробки. Я был спокойней и уравновешенней, чем в первый день, и в дороге мы говорили с Заидом — я даже попросил, чтобы, пока мы едем, он рассказал о своей собственной жизни и жизни в лагере на родном языке.

Мы прибыли в лагеря, и на повороте какой-то парень — очень молодой, мне кажется, ему было лет 17 — с толстой деревянной палкой остановил нашу машину и заговорил с водителем. Тот дал ему денег. Заид объяснил, что это один из «плохих парней», которые считают, что это их территория! Местная мафия.

Мы ехали по песку, на котором дети рисовали какие-то линии, прыгали, кидали камни. Мне кажется, в детстве мы тоже играли во что-то такое, только с мелом на асфальте.

Мы вышли из машины. Я уже чувствовал себя смелее, более открыто снимал, смотрел на людей.

Нам в спину стали сигналить. Это были двое мужчин на мотоцикле. Они поздоровались со мной за руку, спросили, как у меня дела, и попросили пропуск, которого у меня не было. (Еще когда я был в Казани и мы общались с Заидом через Facebook, я спрашивал его о пропуске, но он ответил, что его жена работает в каком-то отделе, так что никаких проблем не будет.) Эти мужчины тут же обратились к Заиду. Я не понимал слов, но тон был агрессивным. Короткий разговор — и один из мужчин вскакивает, очень быстро подходит к Заиду и несколько раз бьет его по лицу. Все это время моя камера работала — я просто опускал ее, чтоб не привлекать внимания. Но когда Заида ударили, я по инерции нажал «off»!

Заида куда-то повели, он успел только обернуться и показать рукой: «СТОЙ ТУТ, ВСЕ НОРМАЛЬНО».

И я потерялся. Я видел, как они отдаляются, а я стою один на той многолюдной улице. Все дети, которые играли в свои песочные игры, все взрослые стали просто глазеть на меня. Встали вокруг меня, ничего не говорили, не улыбались — просто смотрели. И их количество возрастало в геометрической прогрессии… Я думал, что сейчас умру. Мне хотелось катапультироваться. Я нервно говорил «хеллоу», нервно улыбался, но они не реагировали — просто продолжали смотреть, и ВСЕ. И это было невыносимо.

Я двинулся, очень медленно и осторожно, к тому месту, где стояла машина, на которой мы приехали. Водителя не было. Я просто сел внутрь — она же была без дверей — и мне стало легче. Не знаю, что мной двигало, но в этот момент я включил диктофон и убрал его в карман. Через минуту или две те же мужчины вернулись за мной. Меня привели в открытую военную палатку с двумя столами, внутри было несколько солдат с оружием и какой-то мужчина — по его лицу и виду казалось, что он здесь главный. Меня посадили за стол, Заид сидел на полу в углу. С нами стали говорить. Я отвечал им, откуда я, как меня зовут и что я делаю в лагере без пропуска. Заида подвели ко мне и о чем-то спросили. Он ответил, и тот же мужчина, что бил его раньше, вскочил снова, схватил толстый бамбуковый обрубок, подбежал к Заиду. Меня скрутило от ужаса. Я закрыл глаза, весь скукожился, но удара не было…

Очень долго тянулись расспросы. Я писал на листике: где живу, как зовут моего отца, как зовут мать, где работаю, адреса и т. д… Приходили все новые люди, задавали одни и те же вопросы. Смотрели мой паспорт, фотографировали мой паспорт, фотографировали меня, меня с Заидом. В общем, это было очень весело. В какие-то минуты в мыслях я нервно смеялся, потому что мне не верилось, что все это действительно происходит. Я стал успокаиваться. Я мало двигался — просто сидел на стуле. Заида то и дело дергали: поднимали на ноги, велели стоять на коленях в углу — и каждый раз, когда они обращались к нему, тон у них был резкий и агрессивный. Когда приходили новые люди, они говорили друг другу «РОХИНГА» и показывали пальцем на него и на меня. Со мной говорили достаточно аккуратно, меня очень плохо понимали…

Потом появился еще один мужчина — лет 30, одет в синюю форму. Естественно, он задал те же вопросы. Все, что было у меня с собой, — это маленькая сумка на поясе. Он попросил отдать ее и стал перебирать мои вещи: телефон, камеру, сигареты, воду, пластыри, антисептик. Зачем мне нужны пластыри и антисептик, мне пришлось объяснять на пальцах и пантомимой… Я заметил, что они посмеиваются надо мной. Потом он начал смотреть содержимое камеры и телефона — там были записи и фото с первого дня. Потом выяснилось, что мы с Заидом познакомились на Facebook, и они стали читать нашу переписку. Увидели сообщение, в котором Заид писал, что проблем с пропуском не будет, и стали на него гнать еще жестче. Я боялся, что они скажут удалить все содержимое или вообще заберут камеру, но никаких комментариев не последовало. Меня беспокоил лишь мой включенный и все еще лежащий в кармане диктофон. Еще одна причина, почему я старался не привлекать лишнее внимание… Если бы они нашли включенный диктофон, точно записали бы меня в шпионы…

Я осмотрелся. Палатка была открыта, жизнь рохинджа все так же кипела снаружи, и я мог ее наблюдать. Но в тот день не я наблюдал рохинджа, а они меня. Те же люди, которые окружили меня раньше на улице, и с ними другие сидели на холме недалеко от палатки и смотрели, как спектакль, на то, что происходило внутри. Мысленно я улыбался — внутри себя. От того, что события происходили такие фантастические, я перестал верить, что это правда. И страх исчез, я действительно поверил в то, что это игра, а не жизнь, что, если даже я погибну, у меня будет второй шанс. Мне стало все равно, и я просто отдался всему что происходит!

Все это тянулось долго. Мне вернули вещи, сказали не пользоваться телефоном, разрешили покурить. Я курил и, когда на меня перестали обращать внимание, выключил диктофон…

Пришел новый мужчина, огромный-огромный, с автоматом — подошел ко мне чуть ли не цыпочках, очень мягко задал все те же вопросы. Это выглядело очень смешно. Мы плохо друг друга поняли, и он отошел от меня. Ах да, он тоже сфотографировал все, что мог. В какой-то момент в палатке появилась женщина в парандже и с ребенком на руках. Это была жена Заида. Она вступалась за него, но его к ней не подпускали, а ее не особо слушали. Ребенок кричал, женщина плакала… Я сидел рядом с женой Заида и его дочкой, а он оставался в углу. Прошло много времени…

Вернулся мужчина в синем костюме. Он сиял, излучал самоуверенность. Он сел за стол, подозвал меня, спросил, все ли у меня в порядке. Жена Заида время от времени ухищрялась подбегать к нему и передавать ему ребенка, но ее тут же гнали обратно на стул, а его — в угол. Мужчина в синем сказал, что сейчас мои данные проверяют, потому что заботятся о безопасности. Мне посоветовали не волноваться. Предложили еды — я отказался. Мне принесли бананы и воду, я попил воды. Мужчина в синем стал задавать новые вопросы и смеяться над тем, как я пытаюсь на них отвечать. Я предложил использовать для удобства гугл-транслейт. Он сказал, чтобы я подсел ближе. Мы начали общаться. Все затихло. Люди, наблюдавшие за палаткой, разбрелись — мы торчали здесь уже часов пять. Бродили солдаты с автоматами, сидели люди — все вернулось в обычный режим.

И тут произошло самое неожиданное из того, что могло произойти: в очередном сообщении через гугл-транслейт мужчина в синем написал: «Я счастлив, что встретил тебя, ты чудесный мальчик, я хочу, чтобы ты был со мной, и мы жили в Бангладеш вечно».