«В Казани многие говорят: «Ну сколько можно про этот язык, про тюбетей, мы уже устали»

«Они проектировали авиационные двигатели, а я занимался какими-то каруселями»

— Интересно было бы узнать, как вы пришли к тому, чем сейчас занимаетесь, — к управлению парком, а затем и к другим проектам в индустрии развлечений и отдыха?

— По образованию я инженер-механик авиационных двигателей. Во время учебы никак не связывал себя с индустрией развлечений и даже не знал, как это называется. Отучившись на инженера, получил второе образование — управленческое.

В период, когда шла приватизация, я занимался разными видами деятельности, в том числе строительством. И как-то раз, в разгар 1990-х, проходил мимо нашего парка Горького. Объект был совершенно заброшенным, общее состояние там было крайне тяжелое. Мы переговорили с директором, решили вместе заняться парком, и вот так я втянулся в индустрию развлечений. С того момента прошло практически 20 лет.

— У вас действительно есть интерес к этой индустрии или это чисто бизнес?

— Честно говоря, мне всегда было несколько неловко перед своими коллегами, которые, как мне казалось, делают по-настоящему серьезные вещи. Они проектировали авиационные двигатели, а я занимался какими-то каруселями. Но потом я понял, что индустрия развлечений намного сложнее и многограннее, чем кажется.

В первую очередь, в части управления здесь есть огромное количество факторов, которые отсутствуют на обычном заводе. Одна из важных составляющих — работа напрямую с клиентом. Предугадать, понять и удовлетворить постоянно меняющиеся запросы всегда очень непросто.

Есть сложности при работе с территориями и земельными участками. Вместе с тем индустрия развлечений — это «железо» и сложные инженерные сооружения, которые должны функционировать безопасно. Это очень глубокий и разносторонний бизнес, который требует колоссального проникновения и понимания огромного количества аспектов — от психологии гостей до того, как отремонтировать шестеренку.

Индустрия развлечений — это «железо» и сложные инженерные сооружения, которые должны функционировать безопасно. Это очень глубокий и разносторонний бизнес, который требует колоссального проникновения и понимания огромного количества аспектов — от психологии гостей до того, как отремонтировать шестеренку

— Работая в этой индустрии порядка 20 лет, вы отмечали, как менялись требования клиентов к отдыху и развлечениям?

— За это время потребитель абсолютно точно стал более искушенным. Россия в этом отношении является одним из мировых лидеров: в рамках организации досуга мы заметно лидируем по качеству предоставления услуг. А запросы аудитории меняются постоянно, и здесь нельзя стоять на месте.

С недавних пор мы видим серьезный запрос на включение спортивной составляющей в организацию досуга, также люди хотят получать на территории парка качественный интернет, а в части аттракционов видеть использование новых технологий, к примеру, VR. И одним из важнейших современных требований является создание комфортных условий для маломобильных групп населения.

Бизнес развлечений продолжает держаться на плаву, даже несмотря на кризисы. Он не падает, как, к примеру, стройка или продажа автомобилей. Во-первых, есть дети, которых надо развлекать и которых никуда не денешь. Во-вторых, если валюта подорожала и вы не можете поехать за рубеж, приходится выбирать более доступную альтернативу. В-третьих, каждый взрослый все равно в душе остается ребенком и у него сохраняется потребность в развлечении.

Одна из важнейших составляющих нашей работы — это глубокое понимание запроса аудитории, который не статичен. Запросы эволюционируют параллельно с тем, как меняется общество и появляются новые технологии. Все это надо видеть, причем в перспективе.

«В Перми поставил рекорд — записывался на встречу с каким-то чиновником 6 месяцев»

— Насколько это прибыльный бизнес? И насколько рискованно инвестировать в сферу развлечений и отдыха?

— В 90-е было так: ставился аттракцион, и если он не окупался к концу сезона, это был плохой бизнес. Сейчас, конечно, все совсем иначе. Другое оборудование, конкуренция, иногда покупательский спрос эволюционирует не так, как хотелось бы. Все стало сложнее, но при грамотном подходе можно создавать экономически целесообразные проекты. Правда, сейчас и горизонт другой: если раньше был год, то теперь может быть и 15 лет.

К примеру, «Тюбетей Tower» рассчитывается на 7—8 лет. Если бы мне разрешили поставить его в 90-е, я бы откупил этот объект за год. Шучу, конечно (смеется).

Вообще, если говорить про «Тюбетей Tower», то мы обсуждали оформление сотрудничества в формате ГЧП. Мы плотно работаем с Талией Ильгизовной [Минуллиной] и ее командой, чтобы снизить нагрузку на бюджет Казани в части содержания общественной территории, когда проект будет запущен. Здесь нужен какой-то компромисс, потому что натыкать аттракционы в общественном пространстве — это не очень грамотно и эстетично. Мы это хорошо понимаем. В то же время кафе и аттракционы являются генератором денежного потока. Здесь должен быть соблюден разумный баланс эстетики, функциональной наполненности и коммерческой составляющей.

1/9

Если говорить про «Тюбетей Tower», то здесь нужен компромисс, потому что натыкать аттракционы в общественном пространстве — это не очень грамотно и эстетично. В то же время кафе и аттракционы являются генератором денежного потока. Здесь должен быть соблюден разумный баланс эстетики, функциональной наполненности и коммерческой составляющей

— Когда вы решили выйти за пределы Перми и начать реализовывать проекты в других регионах и странах?

— Непростой вопрос. Мы подходили к этому очень осторожно. Могу сказать, что свою роль в этой истории сыграло несколько аспектов. Во-первых, естественный эволюционный рост нашей команды. Во-вторых, различные бюрократические моменты. В Перми я поставил рекорд — записывался на встречу с каким-то чиновником 6 месяцев. У меня огромное количество подготовленных проектов по Перми, которые еще ждут своего воплощения.

— Насколько существенна разница в ведении бизнеса и реализации проектов в других странах и здесь?

— Мне вспоминается Ереван, на который я потратил почти 4 года. Конечно, с точки зрения гостеприимства все хороши, но за этим должна следовать деловая составляющая. Казань в этом отношении лидер. В Ереване нас великолепно встретили, но я так и не нашел местного Агентства инвестиционного развития. Не везде есть специализированные инструменты. Я общался с различными министрами, но это не совсем то, что представлено в Казани, где деловая часть поставлена максимально грамотно. В Дагестане, где мы реализуем проект «Стеклянный мост» в самом глубоком в мире Сулакском каньоне, все совсем по-другому. Везде свои особенности.

— А с какими еще странами, помимо Армении, вы работали?

— Я, пожалуй, не буду озвучивать другие примеры, поскольку наши проекты всегда требуют определенного терпения и времени. Цикл их принятия достаточно длительный. Построить объект не так сложно, а вот все остальное…

В ходе работы по Еревану я увидел всех президентов, посмотрел революцию, пообщался с помощником премьер-министра. Нередко происходит так, что пока ты договариваешься, парадигма кардинально меняется, и все надо начинать сначала.

В Перми у нас есть проект горнолыжного центра Губаха. Когда Максим Решетников стал губернатором Пермского края, у него ушел год на адаптацию и на то, чтобы понять значимость этого объекта для региона. Как только он адаптировался, мы провели два великолепных конструктивных совещания, он выехал к нам на Губаху, все посмотрел, и мы наметили перспективы. Но в итоге получилась анекдотичная ситуация: еще в пятницу он был у нас в горнолыжном центре в качестве губернатора, а в понедельник я вылетел в Казань и уже к вечеру увидел его по телевизору в должности министра экономического развития РФ.

«Зачем мы преклонили колени перед хамоном, когда у нас есть татарская вяленая баранина?»

— Кроме проекта «Тюбетей Tower» в Казани, вас что-нибудь еще связывает с Татарстаном? Возможно, родственные связи?

— Я татарин, мои родители родом из Татарии (я привык так говорить). В детстве на каникулы нас отправляли на все лето к бабушке с дедушкой в маленькую деревню Тулубаево Мензелинского района. Там я выучил язык. Это родина моих предков.

Мы очень плотно работаем с муфтием Пермского края, Всемирным конгрессом татар, проводим в нашем парке детский краевой Сабантуй, оказываем помощь в организации проекта «Татар кызы», работаем с татарской молодежной группой «Чак-Чак», но основной проект, который нас связывает с Татарстаном, это, конечно, Афкула.

Когда-то давно, более тысячи лет назад, существовала основная мировая транзитная магистраль — Великий Булгарский торговый путь. Он начинался в странах Магриба, проходил через Волжскую Булгарию и уходил на север в страны Скандинавии. Все мы слышали про Шелковый путь, а про этот, к сожалению, знаем очень мало, хотя по значимости в мировой истории они сопоставимы.

Одной из основных точек Волжского торгового пути был Великий Болгар, а конечным пунктом для булгарских купцов была Афкула, располагавшаяся на территории нынешнего Пермского края. В этом месте много лет ведутся археологические раскопки. И, кстати, в рамках исследований был найден мечетный светильник, что позволило ученым сделать вывод о том, что здесь находилась самая северная мечеть того времени.

Афкула с переводе с тюркского — поворотная крепость. Здесь располагалась торговая фактория, и чулыманские купцы уходили отсюда дальше — вплоть до Скандинавии, в так называемую Страну мрака. Часть территории Пермского края в то далекое время была частью Волжской Булгарии. Связь с Татарстаном очень глубокая.

1/3

Культура народа как плодородный слой почвы — формируется тысячелетиями и трудом сотен поколений, а размывается очень быстро

Одной из своих основных задач (может быть даже чуть больше, чем строительство «Тюбетей Tower») я считаю создание чего-то подобного Великому Болгару у нас в Пермском крае. Исторически это части единого торгового пути.

Надеюсь, что все получится, поскольку это очень глубокая вещь. Я даже написал письмо первому президенту Татарстана, Государственному советнику РТ Минтимеру Шариповичу Шаймиеву, в котором рассказал об этой идее.

Культура народа, как плодородный слой почвы — формируется тысячелетиями и трудом сотен поколений, а размывается очень быстро. Общественные пространства Казани и республики меняются очень быстро и с использованием самых современных подходов. Да, прогресс не остановить, но в то же время я считаю, что нам нельзя растерять истинно национальные вещи. Тюбетейка — практически единственный элемент национальной одежды, который еще сохранился. Здесь нужен очень тактичный и грамотный подход: новое должно идти рука об руку с бережным сохранением тысячелетних корней.

Я был в разных странах и городах и усвоил одну важную вещь: с точки зрения маркетинга есть взгляд стороннего наблюдателя и есть взгляд изнутри. Когда в Казани спрашиваешь про «тюбетей», многие говорят: «Ну сколько можно про этот язык, про тюбетей, мы уже устали». Но с точки зрения стороннего наблюдателя мы едем в Татарстан именно за чак-чаком, за тем, чтобы увидеть «Тюбетей Tower», попробовать татарскую утку и так далее. Нам рассказывают про какой-то хамон из Италии… Когда я приезжал к бабушке с дедушкой, мы спали в чулане, и эта баранья нога всегда висела у меня перед глазами. Зачем мы преклонили колени перед хамоном, когда у нас есть татарская утка и вяленая баранина? Мы должны гордиться своим.

Я встречался со многими руководителями — губернаторами, мэрами, главами стран постсоветского пространства, и могу сказать, что президент Татарстана — очень мудрый человек. На инвестиционном совете при президенте республики он сказал мне на татарском языке одну вещь: «Если у тебя получится поставить «Тюбетей Tower» (а он прекрасно понимает, насколько это сложно), твое имя будет вписано в историю Казани золотыми буквами». Это просто необходимо сделать, потому что «тюбетей» — это наша гордость.