Диана Арбенина: «Первые 15 лет я была в абсолютной бессознанке»

«Словосочетания «Ночные снайперы» вообще не было в природе. Все это как новорожденный ребенок»

С. Крючков: Добрый вечер, здравствуйте! Это «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Проведут ее Марина Максимова и Стас Крючков. Наша гостья сегодня — музыкант и лидер рок-группы «Ночные снайперы» Диана Арбенина. Диана, здравствуйте!

М. Максимова: Добрый вечер!

Д. Арбенина: Здравствуйте! Давно не была на «Эхе». Огромное спасибо, что пригласили, мне очень приятно.

С. Крючков: Всегда ждем, всегда рады. У вас будет большой концерт 14 февраля.

Д. Арбенина: То есть мы так с места в карьер?

С. Крючков: Знаете почему? Потому что у вас там вышел трейлер, где в конце звучит фраза: «Все будет хорошо». Хотел спросить: почему все будет хорошо?

Д. Арбенина: А как иначе-то? Я не представляю себя, опять же, в каком-то другом ощущении жизни. Просто если бы я не верила в то, что вообще все хорошо и все будет хорошо, я бы не могла, наверное, писать эти песни. Более того: переживать… Я просто не хочу грузить. Я пришла после спектакля «Папа» с Маковецким в главной роли. Вообще это, по сути, был его бенефис. Я просто ревела всю вторую половину спектакля. Меня это так сильно вынесло, что… Я еще раз могу сказать, что надо верить в то, что все будет хорошо. Там очень жесткий сценарий, но потрясающий спектакль.

Несмотря на все эти тяжести, если бы я не была вот этим самым пресловутым (не люблю это слово) оптимистом — ну, наверное, все-таки, не оптимистом, а просто деятельным человеком — то я бы, наверное, здесь не сидела и давно бы уже все загнулось, и 26 с половиной лет эта группа точно бы не протянула. Если бы я не верила в то, что все будет хорошо.

С. Крючков: Было так, что опускались руки?

Д. Арбенина: Да конечно, очень часто. Можете себе представить: группа, которая возникла из ниоткуда. Словосочетание «Ночные снайперы», которого вообще не было в природе. Все это как новорожденный ребенок. В отличие от того, что ребенка мы, в принципе, можем узаконить в институте брака, записать его, здесь это, в общем-то, совершено непонятное такое новообразование, которое очень долго становилось на ноги в силу того, что никто им профессионально не занимался и так далее. Плюс это как был рок, так и остался. То есть, по большому счету, я не могу сказать, что я живу вопреки, а то я получаюсь такая героиня. Я не героиня, я абсолютно нормальный человек. Но, как говорил Мюнхгаузен, что-то героическое в этом есть. Поэтому, конечно, я предпочитаю улыбаться, я предпочитаю спасать вместо того, чтобы посыпать голову пеплом. Несомненно.

Я не героиня, я абсолютно нормальный человек. Но, как говорил Мюнхгаузен, что-то героическое в этом есть

«В 35 лет я просекла, что это…»

С. Крючков: Круто. А скажите, когда 26 с половиной лет назад все это рождалось, вы думали, что это будет долгоиграющая история?

Д. Арбенина: Нет, конечно. Я просто играла. Было очень много алкоголя, очень много всего такого, чего сейчас вообще нет и в чем я абсолютно нормально признаюсь, без какого-то ханжества и лицемерия. Да, были такие лихие рок-н-ролльные годы, которые, в принципе, грозили закончиться в мои 35 лет (это 10 лет назад, мне на сегодняшний день 45). И если бы я не остановилась, группы бы, наверное, сейчас не было. Потому что первые 15 лет я была в абсолютной бессознанке.

С. Крючков: Серьезно?

Д. Арбенина: Да, мы играли, каждый день что-то делали, концертировали. Было очень много — извините, без рекламы — «Балтики». Знаете, было такое пиво в Питере? Потом испортилось, сейчас не знаю. И у меня никогда не было целей. Никогда не было «я хочу собрать «Олимпийский»» или «я хочу собрать большую площадку». Мы просто куражились, и все. Я как сумасшедшая писала песни. И я до сих пор это делаю. И для меня это самое главное. Вот если бы не было этого, я бы к вам не пришла — просто мне не с чем было бы прийти. Почивать на лаврах? Ну, написала 15 лет назад какие-то пару нормальных классных песен — и что дальше?

С. Крючков: То есть вы такой сценарий для себя даже не допускаете?

Д. Арбенина: Какой?

С. Крючков: Вот я оставила музыку и занимаюсь, там…

Д. Арбенина: Нет, уже нет. В 35 лет я просекла, что это… Я не люблю эти громкие слова, но я просекла, что это судьба. Что это действительно какая-то предначертанная история, потому что она постоянно продолжается вопреки чему-то. Сначала это были родители, которые были категорически против того, чтобы я профессионально занималась музыкой. Я лингвист по образованию, и они хотели, чтобы я занималась языком, чтобы я в какой-то момент улетела на Аляску…

М. Максимова: Почему на Аляску?

С. Крючков: Русский как иностранный?

Д. Арбенина: Потому что мы жили в Магадане. И Аляска была ближе, чем Москва. И люди, которые заканчивали наш университет, нормальные головастые ребята — не ботаны, а нормальные головастые ребята — после 3-го курса сваливали работать в нефтяные компании и так далее. И у меня была именно эта перспектива.

М. Максимова: В общем, жили бы богато и счастливо с американским паспортом.

Д. Арбенина: Безусловно. А я перед 3-м курсом вдруг прилетела первый раз в Питер, ступила своей ногой на питерскую землю и моментально влюбилась в этот город. И бросила университет. Мама была просто в шоке. Мама вообще не понимала этого. Мама — журналист, у нее в руках была отличная профессия. Просто сейчас она не работает, ей 72 года. Работает, кстати, у нас в группе. Продает майки, вот это все. Вообще классно! Затыкает нас всех за пояс своей энергией. Она была против того, чтобы я занималась музыкой. Потом я все-таки вопреки этому начала ею заниматься и улетела из Магадана в Питер. Мне никто не подал руки, меня никто не обнял на прощание из родителей, потому что все…

М. Максимова: Они считали, что вы просто закапываете свою жизнь, карьеру…

Д. Арбенина: Они считали, что я их предала. Было так. Это было такое конкретное предательство семьи и вообще всего — и карьеры, и будущего, и, собственно, настоящего, и брата, который на 12 лет младше. Потом «Снайперы» как-то образовались, как-то все это потекло, и как-то все стало происходить, понимаете, вопреки нормальной логике.

Потому что когда человек хочет чего-то достичь, он берет органайзер и пишет: хочу выпустить альбом. После этого хочу собрать, условно, «Горбушку» (ДК Горбунова). Тогда это еще был легендарный зал, который мне действительно когда-то хотелось собрать. Но у него все-таки есть какие-то даты, какая-то последовательность, логика событий. У меня ее никогда не было. И у меня ее вообще никогда больше не будет — я это четко понимаю. Потому что чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что так и должно было случиться. И при этом я не тот человек, который… Я не много говорю?

С. Крючков: Нет. Вы человек спонтанных решений в этом смысле?

Д. Арбенина: Да, я человек спонтанных решений.

Стоило бы, наверное, сыграть такой дешевенький концертик в плане продакшна: «ВТБ Арена», заработать денег и положить себе в карман. Наверное, это логично и классно, правда? И стоит это сделать. А мне это неинтересно. Мне интересно по-другому

«Мне кажется, что меня выносит чутье»

С. Крючков: Просто мы традиционно задаем вопрос о судьбоносном, поворотном решении в жизни, которое предопределило карьеру. Тут, мне кажется, бессмысленно.

Д. Арбенина: Я абсолютно спонтанный человек. Но, опять же повторяю, мне кажется, что меня выносит чутье. Вот именно чутье мне говорит… Или это можно назвать сердцем, или чутьем, но точно не разум, извините. Особенно женщина и разум — это такая относительная штука, относительные величины, скажем так. Логики в моих поступках практически никогда нет.

Вот опять же, Стас, например, мы начали с этого концерта. Мы сыграли в «Олимпийском». Там был обалденный продакшн, шоу и так далее — не боюсь этого слова, это было круто и все было классно: рок-н-ролл, 25 лет.

И вот мне предлагают сыграть следующий концерт. «Где ты хочешь сыграть?». Я говорю: «Я хочу «ВТБ Арена». Я пришла туда, посмотрела: «Twenty One Pilots», такой классный зал, европейский! Я хочу! «Окей», говорит мне организатор. Я говорю: «Сережа (Мельников его зовут), но на этот раз ничего такого не будет. Не будет шоу — будет только свет и звук». Он говорит: «Ну ништяк, отлично. Рок-н-ролл, все здорово». Я говорю: «Ну да, но…» Он сразу напрягся: «Но?». Я говорю: «Как тебе сказать… В принципе, я думаю, в этом тоже ничего такого нет, но сцена будет стоять посередине». Он говорит: «Черт возьми!». А дальше начинается продакшн. И сейчас он выливается вообще в другие деньги в сравнении с «Олимпийским». И вот где вот эта самая логика, где эта последовательность?

С. Крючков: Больше?

Д. Арбенина: Конечно. Я сегодня с утра этим занимаюсь. Просто 14 февраля не за горами — считай, 2 месяца осталось. Поэтому никакой логики нет, все очень спонтанно. Другое дело, что во мне есть такая штука (особенно после рождения детей) — если я сказала, что сделаю, я сделаю.

М. Максимова: Даже если в какой-то момент считаете, что, может быть, не совсем стоило бы?

Д. Арбенина: Что значит? Стоило бы, наверное, сыграть такой дешевенький концертик в плане продакшна: «ВТБ Арена», заработать денег и положить себе в карман. Наверное, это логично и классно, правда? И стоит это сделать. А мне это неинтересно. Мне интересно по-другому. И пусть я, скажем, пролечу (ну, я не пролечу, конечно), но, например, заработаю не столько. Зато мне будет прикольно, мне будет интересно.

М. Максимова: А почему? Потому что это какой-то новый, больший, не знаю, более объемный вызов?

Д. Арбенина: Что касается людей, в «Олимпийском» было 20. Здесь их намного меньше — всего 12.

М. Максимова: Нет, здесь не вопрос людей…

Д. Арбенина: Вы имеете в виду глобальность целей?

М. Максимова: Да, вот как-то вот…

Д. Арбенина: Я никогда не сопоставляла цели по их сложности. Мне всегда было тяжело, всегда было непросто. При том что не было же никаких ни «крыш», ни денег, ни продюсеров, ничего. Мне всегда было капец как тяжело, но в этой тяжести, наверное, все-таки во мне вдруг в какой-то момент закалился этот самый стержень, который есть и который, опять же, вопреки всему существует. Но я вот так живу.

Мне всегда было капец как тяжело, но в этой тяжести, наверное, все-таки во мне вдруг в какой-то момент закалился этот самый стержень, который есть и который, опять же, вопреки всему существует

«С Сургановой мы чуть-чуть повозились как крысы в банке»

С. Крючков: То есть вы держите все? Вы стержень этой группы?

Д. Арбенина: Да, я все держу. Я стержень этой группы. Поэтому когда нас объявляют, например, «Диана Арбенина и «Ночные снайперы»», я думаю: «Хо, интересно, а кто такие «Ночные снайперы», извините?» Три пацана, которые со мной сейчас играют. Ну ништяк, отлично, допустим.

С. Крючков: Они сессионные, они меняются?

Д. Арбенина: Да, все люди, с которыми я начинала 25... ну, сколько там — 26... давайте округлим, 25 лет назад — никого из этих людей нет. Никого.

М. Максимова: А почему?

Д. Арбенина: Ну, разошлись. С Сургановой мы разошлись — я попросила ее уйти, потому что у нас (я уже тогда понимала) диаметрально противоположные музыкальные вкусы. Мне нужен был больше рок-н-ролл, ее тянуло в другую сторону. Поэтому мы так чуть-чуть повозились, как крысы в банке или тараканы, и потом я в какой-то момент просто позвонила ей и говорю: «Слушай, Светка, надо расставаться». Она спросила: «Когда?» Я говорю: «Сейчас». — «В смысле?» Дело было в декабре. Я говорю: «Сегодня». Мы встретились и расстались.

Все остальное происходило исключительно по этой же причине. Кто-то, например, запил — стал алкоголиком, которого не вылечить. Кто-то стагнировал в игре на барабанах. Просто не хочу называть имен, потому что зачем? Это мои коллеги, и я действительно питаю к ним очень классные, хорошие, человеческие чувства. Но музыка — это не богадельня.

М. Максимова: То есть это были не какие-то музыкальные разногласия?

Д. Арбенина: Нет, как раз-таки музыкальные.

С. Крючков: То есть, возможно, была работа «на троечку», скажем так.

Д. Арбенина: Я не приемлю работы «на троечку». Если у меня лопаются жилы на шее, значит, и ты должен мне соответствовать. Если нет — не проблема: ты не плохой, ты просто другой. Ты просто играешь по-другому, ты существуешь в другой парадигме. Люди, которые работали и работают со мной — может быть, они меня чуть-чуть ненавидят, конечно, но они отдаются мне полностью. Да, у них есть свои семьи, дети.

Вот сейчас рядом со мной два человека — мой пресс-атташе и мой директор — у них есть семьи, дети. Но они понимают, в какую адскую машину они попали. Но извините, пожалуйста, есть жертвы, безусловно. Я не могу сказать, опять же, что я прямо жертва, но я, наверное, все-таки чем-то пожертвовала ради сцены, ради того, что мы все сейчас наблюдаем. И это качество, кстати, с годами меня все больше и больше устраивает. Я имею в виду качество песен, качество музыки, качество аранжировок. Все это теперь очень серьезно. И если говорить про цели… Отлично, я так, как будто солирую.

Я не приемлю работы «на троечку». Если у меня лопаются жилы на шее, значит, и ты должен мне соответствовать. Если нет — не проблема: ты не плохой, ты просто другой.

«Везде ленинградский рок-клуб, и везде рок-н-ролл, и везде братство»

С. Крючков: Извините, вы хотите сказать, что какие-то первоначальные опыты были в меньшей степени серьезными с точки зрения саунда?

Д. Арбенина: Первоначальные опыты? Полный отстой. Альбом «Рубеж», с чего начинала эта группа — это просто антимузыкальный альбом.

М. Максимова: Даже «31-я весна»?

Д. Арбенина: «31-я весна» — это, опять же, что называется, Господь смилостивился, я бы так сказала, и просто послал одну песню из вот этих 14… Раньше же еще писали очень много песен в альбомах. Не по 11, не по 9, а нормально — 14, 17. Вот 14 песен там было — и одна нормальная песня. Все остальное аранжировано вкривь-вкось, антимузыкально. Это вообще не аранжировки. Это ужасно! Мы загубили 13 моих песен. 12 — там одна сургановская песня.

М. Максимова: А не было желания переписать, переделать?

Д. Арбенина: Вы знаете, артисты делятся на две категории: те, которые написали две песни, и потом 25 лет их переаранжировывают и выходят с ними на сцену… А я пишу новые песни. Мне неинтересно — что родилось, то родилось. Я не могу все это переписывать, переиздавать, переаранжировывать.

М. Максимова: То есть какого-то переосмысления пройденного материала — такого нет?

Д. Арбенина: Я благодарна прошлому за то, какая я была тогда. И альбом «Рубеж» — он антимузыкальный, но он, конечно, знаете, как ребенок-уродец, но ты его тоже любишь, понимаете. Но следом за ним вышел альбом «Цунами» — роскошный альбом. И с него началась электрическая история. И если сейчас посмотреть на то, как мы эволюционировали, мы действительно пришли, конечно же, к грамотному музыкальному звучанию, классным аранжировкам и отличным музыкантам, которые сейчас в группе.

С. Крючков: Давайте послушаем, к чему вы пришли. Это сингл, который появился буквально недавно — сингл «Рим». Он меня впечатлил.

Д. Арбенина: Он клевый. Он хороший.

С. Крючков: «Конец связи» — сингл Дианы Арбениной и группы «Ночные снайперы». Совершенно новый, результат 26-летней эволюции. А с чего, собственно говоря, этот рок-н-ролл начинался? Это же не был 1996, 1993 год. Как он в Магадане?

Д. Арбенина: В Магадане вообще ничего не было. Я никого не знала. Говорили, что есть классные группы «Конец света» (еще играли — либо «Конец, Света», либо «Конец света») и еще «Восточный синдром», что ли, называлась группа. Но я была малявка. Я вообще никого не знала. И когда я приехала в Питер, я была такая наивная, что думала — просто это так смешно сейчас звучит — что вот выхожу на Невский проспект, и идет Майк Науменко. Он уже умер, но, в принципе…

С. Крючков: Не исключено.

Д. Арбенина: Ничего страшного. И везде ленинградский рок-клуб, и везде рок-н-ролл, и везде братство. И так далее. Я приехала и, конечно, попала в совершенно другую ситуацию. И намека на мои такие вот абсолютно детские мечты не было. Такой нормальный, классный, угрюмый город, свинцовый. Постоянно дождь. В него влюбляешься просто наотмашь. И я там застряла на 10 лет — на 10 счастливых лет. Но он очень сильный. Если ты слабее, то он либо обходится с тобой жестоко, либо ты должен стать сильнее. Я это очень быстро поняла.

М. Максимова: Вы изначально были сильнее, или он сделал вас сильнее?

Д. Арбенина: Когда я приехала, я просто рубила эту пресловутую правду-матку как таковую. Мне говорили: «Почему ты как шпала? Ты прямая как шпала. Так вообще не принято. У нас все такие гибкие». А на Севере вообще все такие достаточно прямолинейные ребята. При том что я сейчас не говорю про какие-то зоны. Как говорил Высоцкий, их там не больше, чем в Москве. Просто все-таки какая-то другая общность людей всегда была в Магадане, на Колыме, на Чукотке, где мы жили с родителями. Я не привыкла к этому… Это даже чуть-чуть смахивало на малодушие в какие-то моменты. Поэтому я приехала такая очень конкретная. У меня было три песни — «Рубеж», «Я раскрашивала небо» и такая очень веселая песня «Меня кормит тоска».

Помню, когда мы ее играли в одном из кабаков (мы же зарабатывали деньги везде, потому что денег не было в принципе), разыгралась отличная история. Мы играли, и перед нами был такой стол, за которым сидели бандюки — в 1994 году. И вот в какой-то момент — они что-то бегали, бегали, и вот мы спели эту песню, и встает такой парень, подходит к сцене: «Иди сюда». Я наклоняюсь. «Еще раз спой эту песню». А «крыши» же нет, ничего нет. Мы спели еще раз эту песню. Он подходит: «Еще раз». Я говорю: «Ну, поем еще раз». Потом начинается потасовка, и одному из этих чуваков отрезают ухо. Хлещет кровища. Это просто капец! Это очень классная история. Они там поразбирались, а на сцене вообще-то что-то происходит. «Все, хватит, идите к нам за стол». Я думаю: «Караул!» Мы такие садимся за стол, он говорит: «Ну… еще раз эту песню». И так: «Меня кормит тоска-а-а-а, а тебя благода-а-ать».

Просто кошмар! Я как сейчас вспомню… Ненавижу эту песню, кстати сказать. А пацан, которому отрезали ухо — он еще был лысый вдобавок ко всему. Это все очень наглядно происходило. Вы хотели еще что-то спросить?

С. Крючков: По поводу рубрикации. Вы сказали, что разошлись с Сургановой, с некоторым ребятами, в том числе, потому что музыкальные вкусы, вы говорите, недостаточно рок-н-ролльные. Для вас важно сохранять рок-н-ролльность? Или это всего лишь навсего какие-то ярлыки, шаблоны?

Д. Арбенина: Сейчас я прекрасно понимаю, что я не играю русский рок. Мне неинтересно играть три аккорда. Я просто даже не знаю, как объяснить это на человеческом языке, но есть абсолютно специфическое звучание русского рока сегодняшнего дня, Если говорить, например, про моих любимейших мастодонтов, как то Цой, опять же Майк, о котором мы говорили, БГ, Бутусов — их трогать не стоит, потому что это величины. Они уже вне всяких жанров. Что касается вот этой молодой поросли, которая сейчас что-то как-то пытается изобразить, меня не впечатляет никто. И мне не нравится узость их мышления. Мне больше нравится музыкальность.

Кстати сказать, если говорить про музыкальность и про русский рок, мне всегда было тесно. Я понимала, что если заковать себя в рамки, так сказать, этого жанра… Почему «так сказать» — потому что он тоже такой странный в этой стране. Он же не у нас родился — рок-н-ролл. Мы просто слепо повторяем — как можем, так и повторяем. Но если говорить про то, как это все звучит, то мне нравится более мелодичная музыка. Просто более мелодичная, может, где-то в чем-то более сентиментальная. Но при этом я могу себе позволить жесткач, могу себе позволить очень агрессивные барабаны, очень классную ритм-секцию. Я не завишу от жанров вообще.

Я спасаюсь только любовью, конечно. Просто иначе я бы погибла — абсолютно точно. Как только я понимаю, что мир становится очень агрессивен ко мне и я истончаюсь просто до волокна

«Сердце ты при всех прочих равных можешь потрогать, а душу нет»

С. Крючков: Знаете, за какую фразу как-то зацепился у вас — «Сердце не делится на половины». Долго думал. Оно претерпевает ущерб, оно опустошается, потом наполняется вновь и оживает? Что значит «не делится»? Можете лично мне сказать об этом?

Д. Арбенина: Рассказать вам про мое сердце?

С. Крючков: Нет, про вашу интерпретацию. Это же фраза из вашей песни. Это такая восстанавливающаяся структура, сугубо эмоционально? Потому что вы говорите, что вы человек нерациональный, не человек рациональных решений, рациональных действий. Хотя это, конечно…

Д. Арбенина: Я спасаюсь только любовью, конечно. Просто иначе я бы погибла — абсолютно точно. Как только я понимаю, что мир становится очень агрессивен ко мне и я истончаюсь просто до волокна. Как, например, сегодня. Сегодня такой день. Он был такой с утра, и так почему-то случилось — закончился… Слава Богу, еще не закончился, у нас классный, позитивный эфир. Но то, что было в театре, было совершенно иначе.

Я спасаюсь детьми. Вот сейчас я позвонила домой. Просто они сейчас на репетиции у Кости Хабенского — они ходят в труппу. Еще не приехали домой, поздно. Я говорю: «Укладывайте детей со мной». То есть я знаю, что сейчас приеду домой после эфира и лягу с ними. У меня мальчик и девочка. Вот я лягу посередине, обниму их и выдохну. Мне, конечно же, иначе страшно. Я просто не представляю себе, что со мной было бы, если бы в 35 лет у меня не появилось вот этих двоих детей. Я просто не понимаю, за что прятаться. И я прячусь, как любая… Я вроде такая бойкая, знаете, но я очень тонкая. Мне часто бывает как-то страшно. Поэтому я, как любая женщина, мне кажется, прячусь именно в такие вещи.

С. Крючков: Вот вы говорите алгоритм: противопоставить этому истончению любовь. А бывают же ситуации, когда ни фига не противопоставишь. Ну нельзя ответить любовью — просто вот только в лобешник.

Д. Арбенина: Ну, с этим проще. Слушайте, вот я просто очень люблю конкретные примеры. У меня такая достаточно серьезная и очень сильная, хотящая быть сильной, девочка Марта и очень тонкий парень Артем — сын, я имею в виду. И вот я на них смотрю. Во-первых, я в недоумении, потому что мальчики не должны плакать. Я понимаю, что это просто полная фигня, потому что он плачет чаще, чем она. Вот им сейчас по 10 лет — будет через 2 месяца. Вот мы смотрим какой-то фильм. Например, хозяева потеряли собаку. Он плачет, а она так заглядывает — он плачет или не плачет? «А, плачешь…» Она даже такая. И я ему говорю… А он ходит на бокс. Причем неслучайно ходит.

М. Максимова: Сам? В смысле, сам сделал выбор?

Д. Арбенина: Он не сам сделал выбор. Я решила, что ему надо ходить на бокс, чтобы научиться драться и себя защищать.

Я как-то встречаю его из школы. Вот они бегут… А в каждом классе есть — можно это слово сказать? — западло. Ну, я уже сказала. Вот такой мальчик есть в каждом классе, такой вот просто… Мои дети бегут, и он такой — опа! — и подножку Артему. Артем падает, встает и бежит дальше. Добегают до меня, я говорю: «Сынок, скажи, пожалуйста, а почему ты поднялся, побежал дальше, и с Сашей (Сашей звали) не разобрался?» Он говорит: «Ну, я так к тебе спешил». Я говорю: «Тема, тебя же сейчас обидели. Тебе же подножку поставили. Значит так: если тебя будут обижать, ты первый раз говоришь «пожалуйста, меня не трогайте». Второй раз — говоришь «я второй раз повторяю — меня не трогайте». А третий — бей. Бей конкретно и сильно. А если кого-то будет не устраивать — родителей, учителей — всех отправляй ко мне».

Это я к чему говорю? К тому, что надо уметь себя защищать. Но, как правило, подвох таится там, где мы не ждем. Подвох таится, может быть, именно в этой самой любви, которая бывает, скажем, не очень удачная, не очень счастливая. Но именно в этих ситуациях я и защищаюсь этой самой любовью, как это ни парадоксально звучит. Потому что мне кажется, если ты действительно глубоко любишь человека, то, несмотря на то, что ты можешь где-то обламываться, где-то страдать, тебя, твою душу это лечит, и ты таким образом работаешь — душевно работаешь. И если бы этого не происходило, я бы ни одной песни не написала.

М. Максимова: Вот смотрите: у вас есть музыка, песни, которые вы любите писать, любите этим заниматься. У вас есть дети. И несмотря на то, что вы говорили, что бывают в жизни какие-то моменты, какие-то ситуации, какие-то люди, наверное — вас тем не менее можно сейчас назвать счастливым человеком?

Д. Арбенина: Конечно, безусловно. Не гневи Бога. Я счастливый человек. Я здорова, у меня здоровы родители, они живы. У меня классные, здоровые (тьфу-тьфу-тьфу) дети. Мы находимся в студии и можем говорить друг с другом. Нет, я абсолютно счастливый человек.

Как правило, подвох таится там, где мы не ждем. Подвох таится, может быть, именно в этой самой любви, которая бывает, скажем, не очень удачная, не очень счастливая. Но именно в этих ситуациях я и защищаюсь этой самой любовью, как это ни парадоксально звучит

М. Максимова: То есть есть что-то, чего вам не хватает?

Д. Арбенина: Ну, послушайте, каждому чего-то не хватает, боже. Вот мне, например, не хватает уверенности в том, что я вытяну это самое 14 февраля. Но я же вытяну, мы же прекрасно это понимаем. Поэтому нет, я всем довольна, все нормально, все хорошо.

С. Крючков: Но писать песни — это не работа?

Д. Арбенина: Это крест. Это вообще такое испытание! Если раньше я как-то так: ну да, я пишу песни, все понимаю, то теперь я даже прячу гитару, я ее так обхожу, потому что каждая песня дается мне колоссальным количеством энергозатрат, вот это самой даже не сердечной, а душевной боли. Я в какой-то момент вдруг четко разделила сердце как орган, который находится в нас, и душу, которую мы никогда не увидим и которая рулит нами. Потому что я сегодня в театре плакала не потому, что у меня сердце заболело, а что-то необъяснимое с тобой случается. Ты не можешь это потрогать. Сердце ты при всех прочих равных можешь потрогать, а душу нет. Тем не менее она вылетает из нас при смерти.

«Я, конечно, максималистка, но если говорить о жизни, то дети учат толерантности, безумному терпению и, конечно, компромиссам»

С. Крючков: При этом я просто вспомнил интервью, которое вы давали нашим коллегам. Там вы сказали, что песни рождаются из несчастья. Но, тем не менее, вы говорите, что вы счастливый человек и пишете песни, которые…

Д. Арбенина: Я бы так сказала: умный человек, человек осознанный и неравнодушный, незашоренный не может быть на 100% счастливым. В нас все равно есть грусть. Во мне ее очень много. Но она не противоречит тому, о чем вы конкретно меня спросили. Если говорить, да или нет, счастливый я человек или нет — конечно, я счастливый человек. Но во мне очень много ума, во мне очень много печали. Когда я вижу, как люди взрослеют и забывают, какими они были детьми, конечно, мне от этого грустно. И песни, мне кажется, рождаются из вот этой, извините за слово, именно экзистенциальности существования на этой земле. Но так получилось, что я не дура. Может, кстати, по большому счету я веселая. Но при этом я очень четко и цепко наблюдаю за всем, и во мне все должно резонировать, все должно быть гармонично.

Поэтому песни выносят очень много сил. Я, после того, как пишу, ложусь на пол. Не сижу в кресле или на стуле, а мне нужно просто лечь. Как вот, например, занимаешься йогой — в конце просто ложишься, выдыхаешь и какое-то время погружаешься в себя. И в этом момент мне даже детям нечего дать. Если бы дети появились рядом со мной, я бы сказала: «Извини, пожалуйста, отойди». Потому что это моя судьба, это моя жизнь. Это мой разговор с миром и с моим количеством лет на земле. И к любви это, конечно, не имеет никакого отношения.

С. Крючков: Дети музыкой занимаются?

Д. Арбенина: Да, они ходят в музыкальную школу. Я вчера говорю: «Марта, давай с тобой поспорим, что ты крестиком не вышьешь?» Мы увидели какой-то гобелен. Она говорит: «Ну, поспорим». Я говорю: «Хорошо. Если ты проспоришь, будешь играть на пианино 5 часов». Она говорит: «Мама, ты что, это же удовольствие». Я: «Аллилуйя! Как хорошо, Боже мой».

С. Крючков: По поводу споров и конкурсов. Вы постоянно проводите «Снайперский квартирник», запустили в «Инстаграме» конкурс и уже даже подвели его результаты. Что это за мероприятие такое, расскажите слушателям.

Д. Арбенина: Это все пошло с этой питерской традиции, когда были квартирники, когда еще не было этих, мне кажется, самоубийственных в своем цинизме «гуляний по крышам», экскурсий по крышам. Сейчас в Питере есть экскурсии по крышам.

С. Крючков: А что в этом циничного? Это же круто.

Д. Арбенина: Да ладно! Слушайте, я знаю питерские крыши.

С. Крючков: Романтика.

Д. Арбенина: Романтика — это когда мы туда залезали.

С. Крючков: А, то есть когда организованно — это фуфло.

Эти люди, которые приходят и смотрят на тебя с обожанием — и ты это понимаешь. И потом, ты не можешь им врать — они сидят перед тобой, как дети.

Д. Арбенина: Когда организованно — это фуфло. И когда за деньги — это фуфло. Когда у тебя есть проводник, и ты идешь по этим крышам. А я в свое время могла быть проводником, потому что знала, какая крыша открыта, какая закрыта. Это было круто. То же самое с квартирниками. Когда начались квартирники, и все — 15 рублей, пожалуйста, на входе оставляйте, вот там, в шляпе. Я не понимала: это как вообще, это что такое? Это неправильно. 15 лет мы этим занимаемся, и каждый год в декабре я таким образом подвожу итоги. Мы всегда это делаем в клубе моей подруги. Клуб называется «Дума», здесь недалеко. В «Думе» — хорошо так звучит, правда? Просто зашибись.

С. Крючков: Единственная нормальная Дума.

Д. Арбенина: И мы проводим там эти ежегодные встречи.

М. Максимова: Дума-то действительно недалеко. В какой Думе вы проводите?

Д. Арбенина: Некоторые говорят: «Не понял, в каком смысле, какая Дума?». Я говорю: «Есть такой клуб «Дума», находится около Красной площади». Он: «А, он около Красной площади?!» Такой небольшой клуб. Конечно, желающих туда попасть масса. Это понятно. Он небольшой, вмещает где-то до 100 человек, но это уже душиловка — человек 70—80, плюс какие-то приглашенные и так далее. Я провожу такой конкурс. Я всегда ломаю голову: «Господи, что бы такое придумать, чтобы как-то запустить 70 человек?» А которые будут стоять на улице — конечно, я их тоже запущу. Мне говорят: «Ты же всех запустишь — давай тогда официально меньше». Я говорю: «Подожди, ну почему?»

И вот они присылают свои работы. В этом году они делали для группы такой типа видеоклип в «Инстаграме». Мы выпустили четыре сингла — «Гавань», «Секунду назад» и «Рим». Три сингла — почему я сказала четыре? А, я уже думала о следующей песне. И мы отобрали этих людей, и вот они придут 21-го числа. Я сажусь перед ними, группу тоже беру с собой. И вот мы играем, я с ними разговариваю, отвечаю на их вопросы. Они просят спеть такие песни, которые я вообще уже не помню. Я пытаюсь их вспомнить, они дают мне книжку, я по этой книжке пою эти тексты. Это, конечно, уносит огромное количество сил, но в этом есть абсолютный резон. Потому что ты понимаешь, сколько ты сделал за год. Что-то успел сделать.

С. Крючков: Собственно, хотелось бы подвести итоги: зачем, для чего, почему?

Д. Арбенина: Понимаете, Стас, это получается как-то само собой. Ты садишься напротив и вдруг понимаешь, что ты так нормально поработал. Понимаешь даже не по количеству песен, которые ты выпустил, а все-таки по тому, как ты себя чувствуешь внутри себя самого. Насколько ты понимаешь, что ты не пошел с собой на какие-то компромиссы, что остался верен себе. Вот такие вечные, глубинные вещи. Эти люди, которые приходят и смотрят на тебя с обожанием — и ты это понимаешь. И потом, ты не можешь им врать — они сидят перед тобой, как дети.

С. Крючков: Для вас это важно — никаких компромиссов? Прямо максимализм, максимализм, максимализм?

Д. Арбенина: Я в данном случае даже не знаю, что ответить. Я, конечно, максималистка, но если говорить о жизни, то дети учат толерантности, безумному терпению и, конечно, компромиссам. Безусловно.

«Григорий Лепс — трудяга. Он делает вид, что он такой, будто ему все все равно, у него такой образ»

М. Максимова: А что касается компромиссов, возвращаясь к жанру — рок, рок-н-ролл, но при этом видели ваши выступления и с Валерием Меладзе, и с Лепсом? Как это сочетается?

Д. Арбенина: Класс, отличные. Понимаете, они мне очень нравятся по своей подаче. По тому, как они себя… Во-первых, они сами себя сделали. Это абсолютно точно. Что касается Григория Лепса, это было классно, потому что он мне позвонил и сказал: «Слушай, у тебя есть такая хорошая песня — «Очень хотела». В альбоме «Выживут только влюбленные». Давай ее споем?» Я сказала: «Конечно, я за», и он так конкретно ее… Причем он трудяга. Он делает вид, что он такой, будто ему все все равно, у него такой образ.

Я пригласила его в «Олимпийский» спеть эту песню, мы с ним встретились, и я говорю: «Гриша, я хочу предложить тебе…» Он говорит: «Спеть?». — «Подожди, кроме спеть». А он в прошлом барабанщик, если вы не знали. Ну, понятно, что он давно уже не играет. Я говорю: «Гриша, я предлагаю тебе сыграть на барабанах». Он такой: «Слушай…» Я говорю: «Подожди, не говори «нет». Я тебя умоляю, не говори «нет». Смотри, мы поставим две установки. Сядет мой барабанщик, сядешь ты. Разнесем вас по разным сторонам сцены. Вы будет солировать, друг с другом. Это будет круто! Пожалуйста, не говори мне «нет»». Он такой сидит… А он же постоянно курит. Вообще, кстати, себя не бережет. А отказать… Он очень меня уважает.

С. Крючков: То есть вы реально допускали, что он может сказать «нет»?

Д. Арбенина: Я, кстати, не напористая. Если бы он сказал «нет», я бы, конечно, поняла — он уже давно не играет. И я смотрю: в конце вечера (а это было в начале) он уже сидит, играет на барабанах. То есть его так вштырила эта идея! Он приехал на чек в «Олимпийский» первым! Приехал на прогон. А у нас там еще был какой-то мост высокий. Он просто отвел все эти чеки, все эти репетиции. Я просто сидела и думала: «Вот ничего себе человек — как выпадает из своего имиджа!» Вроде такой, ему все все равно — а он выпевает каждую ноту. Он конкретно следит за всем, что происходит с ним в песне. Он меня, конечно, многому научил в этом. Только он взвалил на себя, конечно, безумное количество дел, тянет безумное количество артистов. Я так смотрю и думаю: «Гриша, ты же талантливый, а все остальные кто?» В этом смысле я очень принципиальная, безапелляционная.

М. Максимова: То есть вы допускаете для себя какие-то отступления от этого жанра? Просто когда мы вспоминали про группу, что были какие-то музыкальные разногласия.

Д. Арбенина: Мы же уже пришли к тому, что жанр — это не более чем рамки. Для меня это не более чем рамки. А мне рамки на фиг не нужны. Их для меня нет. Конечно, если говорить про жизнь — да, я живу в обществе. Я обязана приходить на репетицию, приходить в хорошем настроении, даже если мне очень плохо. Если у меня плохое настроение, я обязана всегда быть контактной для людей. Я не имею права хамить, не имею права общаться плохо. Ну, этому меня научили, в том числе родители. Потому что когда был переходный возраст, в 13—14 лет, я открывала дверь с ноги, а отец мне говорил: «Сейчас ты пойдешь обратно в свою комнату, закроешь дверь, вынешь лимон из-за щеки и вернешься обратно». Меня в этом смысле очень жестко поломали.

Поэтому в этом смысле да. А что касается таких рамок, если говорить про музыку — то почему не попробовать себя? Почему не взять в какую-то песню арфу, если ты вдруг решил, что тебе нужна арфа? Если это не коррелирует каким-то образом со словом «рок-н-ролл» — ну и что? Вообще не вопрос, вообще не авторитет. Но есть, например, инструменты, которые 100% — не 100, конечно, процентов 70 — не появятся в этой группе. Но все остальное возможно. Вот я, например, не представляю себе «Ночных снайперов» с волынками. Понимаете? Я себе не представляю. Но как говорил Вуди Аллен: «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах».

Жанр для меня это не более чем рамки. А мне рамки на фиг не нужны. Их для меня нет

С. Крючков: Слушайте, все равно вернусь к русскому року. Альбом «Невыносимая легкость бытия». 25 лет в прошлом году, 26 с половиной в этом — вам, 26 лет назад выходит альбом «Гражданской обороны» «Невыносимая легкость бытия». Есть здесь какие-то параллели?

Д. Арбенина: Нет, узнала после.

С. Крючков: Здесь больше Кундеры или больше вас?

Д. Арбенина: Конечно, Кундера. Это Милан Кундера. Я как раз в то время, в 2000-х годах… Во-первых, это была «Невыносимая легкость бытия», но мне всегда больше нравился его роман «Бессмертие». Он меня как-то сильнее цеплял. Но я так много переосмыслила за эти полтора года с момента этих юбилейных лет, с 2018 года, когда группе исполнилось 25. Я так много встретила фальши, так много встретила того, что мне то же самое, что просто кислотой полить.

С. Крючков: Фальши в чем, извините?

Д. Арбенина: Фальши в людях, фальши в проявлениях людей на сцене. Я увидела очень много людей, которым там явно не место, а они там стоят, очень долго стоят, и будут стоять еще миллиарды лет. Очень много было вопросов, условно говоря, к профессии, в которой мы находимся. И все это вылилось именно в это словосочетание. И когда я назвала так альбом, кто-то мне сказал: «Слушай, а ты в курсе, что у Летова вышел такой альбом?» Кстати, я не знала, что 26 лет назад…

С. Крючков: 1996 год.

Д. Арбенина: Классно! Ну, я же говорю: все знаки. Я сказала «классно» — мы, кстати, отлично общались, я очень его уважала.

С. Крючков: Лично общались?

Д. Арбенина: Да. Причем он был такой человек — такой задира, а в жизни он же был очкарик. Такой очень застенчивый очкарик. Я помню, мы с ним пересеклись — не помню где. Где-то в Сибири. Он сидел в столовой со своей то ли с женой, то ли с подругой — неважно. И они так очень нормально, интеллигентно завтракали. А мы ввалились все с похмелья. Я помню, как наш гитарист — такой просто лобище — взял очередной стакан и сказал: «Ну что, похмелимся?» И мне стало так стыдно. То есть вообще все было по-другому.

«Если я пишу «Доброе утро, страна!», это мой текст»

С. Крючков: Участие в деятельности благотворительных фондов — «Всемирного фонда дикой природы»...

Д. Арбенина: Только если верю. Природе верю, Хаматовой верю, Хабенскому верю. Больше нигде меня нет.

С. Крючков: Будете продолжать этим заниматься?

Д. Арбенина: А почему нет? Вот 1-2 июня Костя пригласил меня опять сыграть Багиру в «Поколении Маугли», в мюзикле. Мы это уже делали, и вот он мне предложил опять. Я прекрасно понимаю, что все, что он заработает, пойдет не в карман — никогда в жизни. Я просто могу поклясться своими детьми. Это кристально чистый человек. Конечно, я там буду, и, конечно, я буду играть. Если и мои малолетки еще как-то созреют до того, чтобы нормально репетировать (Артем, Марта, вы спите, я прекрасно это понимаю, но, тем не менее, нормально репетируйте, ладно? — если вы меня сейчас слышите), то я буду счастлива.

Природе верю, Хаматовой верю, Хабенскому верю. Больше нигде меня нет

М. Максимова: Про соцсети хотела спросить. Вы у нас, кстати, последний раз были довольно давно. Вы тогда говорили: вот есть у меня какая-то наполовину живая, наполовину мертвая страничка в «Фейсбуке» и нет никакого «Твиттера». Сейчас «Инстаграм».

Д. Арбенина: Только «Инстаграм».

М. Максимова: Без него жизни не представляете?

Д. Арбенина: Это инструмент работы — на 90%. Я настолько легко это делаю, что мне это не доставляет… То есть я не сижу в социальных сетях вообще. То есть меня нет ни в «Твиттере», ни в — как это называется? — «ВКонтакте», ни в «Одноклассниках»… «Одноклассники» и «Контакт» — это одно и то же?

М. Максимова: Нет, это разные вещи.

Д. Арбенина: Это я что-то неправильно сказала? Они сразу заволновались. Я с большим уважением отношусь к социальным сетям: и к социальной сети «Однокласники», и «ВКонтакте», и к «Фейсбуку». Но дело в том, что у меня просто реально нет времени. Слушайте, я действительно есть только в «Инстаграме». И вот эта синяя галка — там действительно я. Если я пишу «Доброе утро, страна!», это мой текст.

С. Крючков: Огромное вам спасибо! Диана Арбенина, лидер рок-группы «Ночные снайперы», сегодня была гостем программы «Разбор полета». Провели ее Марина Максимова и Стас Крючков. Под занавес давайте еще один новый трек — «Секунды назад».

Д. Арбенина: Да, очень веселая песня. Ночная такая.