Владислав Стаф: «Мы знаем Солженицына, Шаламова, Гинзбург, но воспоминаний о ГУЛАГе очень немного»

Преподаватель Школы исторических наук НИУ ВШЭ Владислав Стаф об ужасах лагерей для политзаключенных

Сегодня, 30 октября, в России вспоминают жертв политических репрессий. Приуроченная к этой дате акция памяти «Возвращение имен», организованная в Москве международным обществом «Мемориал», собрала тысячи людей. Участники зачитали в микрофон имена погибших в застенках НКВД, трудовых лагерях и на расстрельных полигонах. Собравшиеся почтили память репрессированных и возложили цветы к Соловецкому камню на Лубянке. О непростых судьбах политзаключенных и ужасах ГУЛАГа в интервью «Реальному времени» рассказал преподаватель Школы исторических наук НИИ ВШЭ, магистр культурологии Владислав Стаф.

«В лагерь мог попасть кто угодно, потому что постоянно менялась идеология»

— Владислав, что предшествовало печальной участи миллионов репрессированных людей, за какие правонарушения чаще всего попадали в лагерь?

— Ответ очень простой: за любое правонарушение. К тому же помимо тех людей, кто действительно был троцкистом (меньшевиком, анархистом и т. д.), было очень много историй, как человек мог попасть в лагерь как троцкист, но так и не поняв, кто такой Троцкий. Есть такая история даже с одним музеем в Якутии, который в моем исследовании есть. Учительница русского языка и литературы в школе села Томтор (около села Оймякон) рассказывала мне, что у нее отец был неграмотным якутским охотником, который попал в лагеря на 25 лет за троцкизм. Он вышел из лагеря в 1960 году и умер в тот же год, так и не узнав, кто же такой был Троцкий. В лагерь мог попасть кто угодно, потому что постоянно менялась идеология. И даже тех, кого можно назвать преступниками по законам того времени, очень часто в нашем современном понимании — не преступники. Если человек от голода украл кусок пищи, это очень сложная юридическая и этическая проблема, можно ли его назвать настоящим преступником.

Были люди, которые попадали в лагеря вообще ни за что, например, по расовому или этническому признаку. Были, например, поволжские немцы, которых депортировали в Сибирь, и они тоже оказались в лагерях. Были и евреи, и другие меньшинства. Также были религиозные гонения. Можно было иметь просто необычную фамилию и это было уже поводом к тому, что человек является иностранным шпионом, его могли отправить в лагерь. На Бутовском полигоне рядом с Москвой расстрелян был даже один бур (житель Южной Африки, потомок голландских переселенцев), который вообще непонятно как оказался в Советском Союзе. Тем не менее его все равно выследили. Уж точно бур не собирался шпионить против Советского Союза или что-то подобное. Есть лагерь в Казахстане, который назывался АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Туда изначально отправлялись невиновные люди, это были женщины, чьих мужей арестовали. Женщины туда шли, как жены изменников Родины, и все знали, что они не совершили никаких преступлений. Они шли в отдельный лагерь вслед за мужем, то есть мужа отправляли в Сибирь, а они ехали в лагерь в Казахстан.

Дети репрессированных отправлялись в детский дом. Были и детские лагеря не в таком большом количестве, как взрослые, потому что детский труд все-таки не был настолько продуктивным, как труд взрослых заключенных. Очень часто дети, которые выходили из лагеря живыми, не могли найти своих родителей.

Есть лагерь в Казахстане, который назывался АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Туда изначально отправлялись невиновные люди, это были женщины, чьих мужей арестовали. Женщины туда шли, как жены изменников Родины, и все знали, что они не совершили никаких преступлений

— Какой смысл был создавать детские лагеря? Зачем это было нужно государству?

— Сейчас это хороший вопрос. На него сложно ответить. Во многом это было для перевоспитания детей за условные провинности их родителей, хотя очень часто родители сами не знали, за что они попали в лагеря. То есть не все заключенные ГУЛага были невиновными, были и уголовники, были и убийцы, кто действительно сидел за реальные преступления. С другой стороны, все они вместе с политическими заключенными использовались как бесплатная рабочая сила, по сути, как рабский труд.

— То есть дети из лагерей тоже трудились на стройках или производстве?

— Я знаю один пример — подростковая колония под Архангельском. И там до сих пор название «Конвейер» сохранилось, потому что там дети занимались пошивом одежды. Бывали и другие идеи, когда детей могли отправлять в небольшие экспедиции, чтобы они помогали что-то собирать для строительства заводов и прочего. Если родителей отправляли в лагеря, то с детьми тоже нужно было что-то делать. И часто поэтому открывались детские лагеря.

«Есть города в России, которые возникли сначала как лагеря»

— Чем, на ваш взгляд, было мотивировано решение о создании ГУЛАГа? Нужна была дешевая рабочая сила, чтобы вести стройки на севере и востоке страны?

— Не только для этого. Это все довольно сложный процесс, потому что изначально цель советских лагерей была — изоляция политических оппонентов. То есть, если мы посмотрим на Соловецкий лагерь, заключенные там не занимались никаким производственным трудом. Но иногда их заставляли работать. Существует документ, в котором говорится, что заключенных заставляли долбить лед в Белом море и носить воду из одной проруби в другой, это был бессмысленный очень тяжелый труд.

Годом рождения ГУЛага принято считать 1929 год, когда человек по имени Нафталий Френхель, изначально сам заключенный, а впоследствии ставший надзирателем на Соловках, предложил использовать труд заключенных для строительства каких-либо объектов. Тем самым они перевоспитывались и трудом компенсировали свою провинность перед советской властью. После этого уже стремительно начала развиваться система именно трудовых лагерей, направленных на освоение северных территорий. Это как раз 1920—1930-е годы, индустриализация страны. Стране нужны были новые ресурсы, освоение новых месторождений (прежде всего на севере) угля, золота, после войны добавляется уран и многие другие месторождения. В основном это все были регионы Крайнего Севера, где никто не жил. Хотя экономически уже подтверждено было, что ГУЛАГ неэффективен. Заключенных кидали в эти удаленные регионы, чтобы они занимались добычей полезных ископаемых в условиях Крайнего Севера, лесозаготовками и тем самым строили новую советскую экономику. И сейчас, на карте России и постсоветских стран видно, что даже инфраструктура железных дорог была построена заключенными лагерей. Новые города во времена ГУЛАГа очень часто были построены заключенными. Я не нашел в мировой практике опыт строительства таких городов, который был бы подобен советскому. Есть города в России, которые возникли сначала как лагеря, а потом уже стали городами. Один из них является даже областным центром — это город Магадан. Такого я не встречал ни в одной стране мира, разве что в Австралии, где новые города строили заключенные, но это было гораздо, гораздо раньше.

Годом рождения ГУЛага принято считать 1929 год, когда человек по имени Нафталий Френхель (на фото — справа), изначально сам заключенный, а впоследствии ставший надзирателем на Соловках, предложил использовать труд заключенных для строительства каких-либо объектов

— Насколько экономически эффективным был лагерный труд?

— Сложно говорить о ситуации в целом, потому что в силу огромных территорий Советского Союза везде лагеря были немного разными. Но очевидно — когда человек живет и работает как вольнонаемный, его труд эффективнее. А когда его плохо кормят и он является по сути доходягой, он не может эффективно работать даже независимо от того, насколько этична вообще сама идея отправить человека в лагерь, чтобы он не мог оттуда уехать. К тому же, рассуждая чисто экономически, для любого лагеря требовалось большое количество охранников, чтобы заключенные не подняли бунт, чтобы заключенные работали, чтобы следить за дисциплиной. Охранникам тоже нужно было что-то платить, они должны были питаться. И получалось, что производительность лагерей была ниже, чем если бы были построены изначально какие-то предприятия с обычным наемным трудом.

«Не было никакого мирового резонанса, потому что не поверили»

— Примерно каждая пятая семья в СССР столкнулась с репрессиями. Почему народ терпел?

— Тут тоже есть несколько ответов, потому что у каждого жителя Советского Союза был свой ответ на этот вопрос. Во-первых, мы сейчас знаем про ГУЛАГ гораздо больше и понимаем всю систему и всю трагичность ситуации. Далеко не все даже сотрудники НКВД понимали, как работала вся эта сеть лагерей. К тому же, когда человек работает сам в пенитенциарной системе, ему объясняют, что это уголовники, преступники и отношение к ним соответствующее. С другой стороны, почему люди молчат? Во-первых, это, безусловно, страх. К тому же многие еще помнили ужасы гражданской войны, когда был голод. И очень многие не понимали, как нужно себя вести и к кому обращаться. Первая публикация о лагерной системе появилась в мире уже в 20-х годах. И в эти публикации, в эти воспоминания просто не поверили. Одна из книг была 1926 года, когда один заключенный, Созерко Мальсагов, смог сбежать с Соловков и написал книгу про этот лагерь, изданную в Лондоне. И не было никакого мирового резонанса, потому что ему не поверили, что такое может быть в принципе.

Очень сильно повлияла на людей СССР Вторая мировая война. Советские люди, и так уставшие от репрессий, оказались в пекле Второй мировой войны, когда Советский Союз потерял десятки миллионов человек. Формулировка «лишь бы не было войны» очень часто способствовала тому, что люди могли мириться с бедностью, с тем, что они не знают о родственниках, что с ними случилось, лишь бы не видеть ужасов войны 1940-х годов. Вопреки многим расхожим убеждениям, пик ГУЛАГа приходится на конец 40-х — начало 50-х годов, тогда было больше всего заключенных.

Сильно работала советская пропаганда — нужно было сильно следить за границами и прочим. Конечно, не все верили в эту систему. Когда человека забирали ночью и увозили непонятно куда без права переписки, никто не мог знать, расстреляли его или отправили в лагеря. А после ликвидации ГУЛАГа, когда очень много заключенных выпустили в 1950-х годах, никто из них, вернувшись в семьи, старался не рассказывать о своем драматическом опыте пребывания в лагере.

— Такая секретность была?

— Да, люди боялись и не хотели вспоминать. Тем более когда человек сам считал, что он невиновен, что была какая-то ошибка, он не хотел еще раз переживать весь ужас прошлого. Были, безусловно, публикации воспоминаний, но если посмотреть на количество людей, прошедших через ГУЛАГ, а это около 20 миллионов человек, — это капля в море. Мы знаем Солженицына, Шаламова, Гинзбург… Но воспоминаний о ГУЛАГе очень немного по сравнению с количеством людей, прошедших через систему лагерей.

Мы знаем Солженицына, Шаламова, Гинзбург… Но воспоминаний о ГУЛАГе очень немного по сравнению с количеством людей, прошедших через систему лагерей

«Родственники после ареста кого-то из членов семьи старались оборвать связь с ними»

— Получается, бунты были только в самих лагерях, родственники заключенных не протестовали...

— Протестов массовых не было. Бунты были непосредственно в лагерях, особенно сразу после смерти Сталина -восстания в Норильске, в Карлаге и т. д. Родственники искренне верили, что члена их семьи быстро вернут. Они ничего не могли знать, где родственник находится, что с ним происходит. Искать единомышленников и пытаться понять, у кого такая же беда, люди не могли. В конце 1930-х годов во время большого террора многие после ареста кого-то из членов семьи старались оборвать всю связь с ним, вырезали из фотографий, меняли имена, фамилии, чтобы их, не дай Бог, тоже не забрали, как родственника врага народа. То есть это был прежде всего страх.

— Верно ли винить в репрессиях только Сталина?

— То, что Сталин во всем виноват, это некоторое упрощение. При том что Хрущев начал как раз политику десталинизации, он сам, например, возглавлял Украинскую ССР, когда там был голод начала 30-х годов. Он просто сам понимал, что эта система лежит огромным грузом на советской экономике и что таким способом невозможно построить не то что светлое будущее, а просто какую-то стабильную страну. Поэтому как раз после смерти Сталина начинаются массовые амнистии, забрасывается строительство огромных объектов: трансполярной магистрали Чум — Салехард — Игарка, подземный туннель на Сахалин. Стало очевидным, что эти стройки никому не нужны, они отнимали только огромное количество ресурсов и что вообще та система ГУЛАГа неэффективна.

«Многие писали доносы, чтобы обезопасить самих себя»

— Как обычно проходили судебные процессы над политическими заключенными?

— Во-первых, особенно в конце 30-х годов, были так называемые «тройки», когда три сотрудника НКВД, которые не видели человека лично, сразу выносили приговор. В основном это были смертные приговоры. За время большого террора было репрессировано 1,5 миллиона человек и примерно половина из них была расстреляна. Во время Второй мировой войны, в 40-е годы, расстрелов было уже меньше по той причине, что нужны были хоть какие-то люди, чтобы отправить их на фронт. Заключенных могли отправить на фронт. Но в целом уже было больше бумажной составляющей в судебных делах. Но если мы посмотрим обвинительные приговоры, то не нужно быть экспертом, чтобы понять, что эти дела сфабрикованы. Когда человек неграмотный обвиняется в том, что он японский шпион. Тут понятно, что он никак не мог быть японским шпионом, потому что не мог физически передавать какие-либо данные, независимо от того, знает он кого-то из японской разведки или нет. Таких приговоров было очень много. Особенно в 30-х годах многие сотрудники НКВД писали прошения с целью увеличить квоту и больше устроить арестов, тем самым пытаясь выслужиться. Многие из них делали это не для того, чтобы более эффективно работать в их понимании, а чтобы обезопасить самих себя. Потому что если пишешь доносы и арестовываешь больше, то возможность того, что тебя арестуют самого, гораздо ниже. Но кого-то и это не спасало.

— Какой психологический портрет работника НКВД вы бы нарисовали? Может ли человек видеть пытки других, сам активно участвовать в них, а потом спокойно приходить домой, целовать жену, играть со своими детьми?

— Это очень хороший вопрос. Если сказать о тех, кто собственно расстреливал арестованных, тут были самые разные истории. Были так называемые палачи-рекордсмены, на которых кровь нескольких десятков тысяч человек. Это тяжело представить. Человек каждый день приходил на работу и расстреливал несколько человек пулей в затылок.

У очень многих из них были большие проблемы с психикой. Многие из них спивались. У очень многих причиной смерти был цирроз печени, потому что человеческая психика не может выдержать такого количества убийств. Надзиратели в лагерях просто воспринимали заключенных как преступников и у них изначально было такое к ним отношение. Потому что никто не собирался проверять, за что человек попал в лагерь — это по доносу противника, что-то он украл у советской власти или он действительно является уголовником. Поэтому для надзирателей все эти люди были равны.

Очень многие сотрудники НКВД, которые после окончания системы ГУЛАГа оставались на службе, старались не вспоминать и не говорить об этой системе. Последнюю ситуацию мы видели недавно, когда на Украине открыли все архивы, связанные с советским периодом. Было одно прошение бывшего сотрудника НКВД, которому 95 лет, он требовал сделать секретным его дело до его собственной смерти. Он не хотел, чтобы все обсуждали, что он работал в НКВД в сталинское время.

Очень многие сотрудники НКВД, которые после окончания системы ГУЛАГа оставались на службе, старались не вспоминать и не говорить об этой системе

«Репрессировали не только людей, в Тыве есть история про репрессированного коня»

— Какая из историй судеб погибших и покалеченных ГУЛАГом вас лично больше всего поразила?

— Наиболее страшная история и место, которое я видел, это Колпашевский Яр в Томской области. Это место, где советская власть дважды убила людей. Колпашево — это административный центр Нарымского округа, болотистая местность, куда еще до революции ссылали людей. Кстати, в Нарыме отбывал свой срок сам Сталин до революции. И в годы большого террора в Колпашево была тюрьма НКВД, там производились расстрелы. Там же людей и закапывали. Но город Колпашево находится на высоком берегу реки Обь и каждый год река немного размывает этот берег, а берег очень высокий — около 10 м (я там был и сам видел). И в 1979 году, когда прошло уже 40 лет после окончания большого террора, на первомайской демонстрации в городе произошло ЧП, потому что выяснилось, что снова обвалился кусок берега. И открылось массовое захоронение. Со стороны реки видно было, что там лежат человеческие останки. Тогда уже было не НКВД, а КГБ. В Москву были сразу направлены запросы, что с этим вообще делать. Сначала попытались все убрать, потом оказалось, что захоронение гораздо больше, чем все думали изначально. В итоге вместо того, чтобы останки этих людей перезахоронить, было принято решение все ликвидировать. К берегу подогнали два буксира и стали размывать этот берег винтами, под винты летели человеческие останки. И рядом стояли лодки сотрудников КГБ, которые привязывали к останкам тел металлолом и топили их в реке. Эта история меня очень сильно поразила, когда я был в городе Колпашево 2,5 года назад. Это одно из самых страшных и депрессивных мест в мире, в которых я когда-либо бывал.

Есть истории, когда репрессировали не только людей. Республика Тыва вошла в состав СССР только в 1944 году, до этого она являлась просоветским государством и там тоже были репрессии. Там сохранилась абсолютно немыслимая история про репрессированного коня. Когда была еще Тувинская Народная Республика, в 1938 году, в Туве был легендарный скакун Эрир-Кара, его хозяина репрессировали и расстреляли, а коня сняли со скачек и до сих пор никто не знает, что с ним случилось. Скорее всего, его использовали на лесоповале где-то в Сибири. До сих пор ходит много легенд по этому поводу. То есть его репрессировали как коня врага народа. История немыслимая, она открывает целый пласт — от этой системы страдали не только люди, но и животные. И когда я был в Туве, меня даже познакомили с племянником хозяина этого коня, ему сейчас 82 года. Когда смотришь на этого человека, то понимаешь, что это не какой-то миф. Этот человек в детстве, маленьким мальчиком, действительно видел этого коня.

По истории ГУЛАГа документальных фильмов снято не так много. Сейчас, на мой взгляд, что интересного делают — это проект «Музея истории ГУЛАГа», который называется «Мой ГУЛАГ». Журналисты находят людей, прошедших лагеря, и проводят с ними интервью, расспрашивают про личный опыт. На сегодняшний день у них есть огромная база фильмов, их уже больше 100. Это очень хороший визуальный материал. Фильмов про ГУЛАГ я не видел очень таких сильных, потому что всегда очень чувствуется позиция режиссера. Есть несколько американских фильмов, там это все сводится скорее к массовой культуре, а не к какому-то документальному разбору, что же это на самом деле было. Фильм «Власть Соловецкая», который вышел в 1988 году, про Соловки очень хороший. Тогда уже стало можно говорить про Соловецкий лагерь.

И еще очень важно, продолжая тему видео: тот же самый «Музей истории ГУЛАГа» делал ряд экспедиций по местам бывших лагерей в труднодоступных местах — где-нибудь на Чукотке, на Колыме. Близко к большим городам уже не сохранилось никаких лагерных построек, потому что все растаскивали на дрова, на металлолом. А в удаленных частях Сибири 501 стройка, остатки Полярной железной дороги, которую так и бросили. Там как раз остались руины лагерей. У нас есть некоторое представление, как ГУЛАГ выглядел, но когда ты видишь, как эти руины выглядят сейчас, это абсолютно уникальный материал, по которому действительно можно понять, что это действительно было. Это не просто какие-то тексты и воспоминания.

Близко к большим городам уже не сохранилось никаких лагерных построек, потому что все растаскивали на дрова, на металлолом. А в удаленных частях Сибири 501 стройка, остатки Полярной железной дороги, которую так и бросили

«Документы по ГУЛАГу закрыты до 2044 года»

— Можете сказать как преподаватель: достаточно ли знает о ГУЛАГе молодежь?

— Сейчас про ГУЛАГ знают, безусловно, больше. С другой стороны, случилась такая ситуация, что о ГУЛАГе стали говорить много в СССР в конце 80-х годов, в последние годы перестройки. Эта тема была очень актуальной. А потом, после развала Союза в связи с кризисом и дальнейшими проблемами, эта тема стала обсуждаться меньше. При том что было больше возможностей для изучения материалов, просто у людей были другие потребности в новых экономических реалиях. Сейчас часть документов до сих пор закрыта, некоторые архивы, открытые в 90-е, теперь снова закрыты. И сегодня то, что удалось оцифровать в 90-е годы, доступно в Америке, но недоступно в России. В 2014 году должны были снять запрет со многих документов по ГУЛАГу, но этот срок передвинули на 30 лет вперед, и теперь документы закрыты до 2044 года. Сейчас достаточно много мы знаем про ГУЛАГ и все основное мы уже нашли, но есть целый пласт документов, который вообще не изучен.

В российском сознании сейчас эта тема не вызывает большого интереса, потому что очень тяжело представить человеку, который не занимается этой темой, насколько это была большая сеть лагерей, что это было такое. Во многом это связано и с тем, что сейчас в регионах России уровень жизни довольно невысокий. И когда человек пытается как-то прожить на низкую зарплату, ему неинтересно, что здесь были ГУЛАГи или происходили другие страшные вещи, ему хватает проблем современности. Это тоже нужно понимать. Скажем, в Москве эта тема больше обсуждается, чем в регионах, особенно в регионах Севера, где лагерей было гораздо больше. Плюс в Москве, в мегаполисе эта тема гораздо спокойнее обсуждается. Когда в небольших городах живут потомки и надзирателей, и заключенных, конечно, стараются об этом не говорить. Очень часто такое было, что заключенные могли стать надзирателями, а надзиратели могли стать заключенными.

— Когда вы начали изучать тему ГУЛАГа, изменилось ли ваше отношение к СССР и коммунизму?

— Темой ГУЛАГа я стал заниматься в 2015 году, однако для меня это не было чем-то новым, потому что про сталинские репрессии я знал с детства. И поэтому для меня не было здесь чего-то принципиально нового, единственное, чего я не знал, это такого количества конкретной информации названий, мест. Но окончательно я понял, что этой темой надо заниматься, весной 2015 года, когда был на русском Севере и местный житель стал объяснять, что, кроме Соловков, больше никаких лагерей там не было. Потом он стал рассказывать, что отец его подруги убежал из лагеря Северодвинска (тогда Молотовска) и пришел пешком по льду с Северной Двины в Каргополь (на юге Архангельской области). Это дистанция сопоставима с протяженностью такой страны как Франция. И я не могу проверить, это миф или нет, но информация о том, что в Архангельской области не было больше лагерей, стала поводом для того, чтобы заниматься этой темой.

Я как раз больше занимаюсь тем, как с темой ГУЛАГа стали работать после того, как лагеря закрылись. Мое исследование посвящено музеям памяти о ГУЛАГе. Я изучаю то, как эта тема начинала обсуждаться и бывшими узниками, и людьми, не имевшими к лагерям никакого отношения, как эта тема мемориальной памяти ГУЛАГа прорастала в постсоветской России до сегодняшнего дня.

Мое исследование посвящено музеям памяти о ГУЛАГе. Я изучаю то, как эта тема начинала обсуждаться и бывшими узниками, и людьми, не имевшими к лагерям никакого отношения, как эта тема мемориальной памяти ГУЛАГа прорастала в постсоветской России до сегодняшнего дня

«В 2015 году в Москве был открыт новый современный музей истории ГУЛАГа»

— Как сейчас в научных кругах преподносят историю ГУЛАГа?

— С одной стороны, мы видим, что в 2015 году в Москве был открыт новый современный музей истории ГУЛАГа. С другой стороны, мы знаем конфликты вокруг музея «Пермь-36». Мы знаем последние конфликты вокруг Сандармоха (Республика Карелия). В 2018 году был закрыт народный музей истории ГУЛАГа в Йошкар-Оле. Поэтому вроде бы интерес есть, а с другой стороны, все очень неоднозначно. В 2015 году была создана концепция по увековечиванию памяти жертв репрессий, но пока что рано еще ее анализировать. Законодательно признана вся чудовищность этих преступлений, но во многих регионах эта тема не обсуждается. Как, например, в местах, где было больше всего лагерей — в Республике Коми или на Колыме.

Мне стало интересно проследить тему: как в России возникали музеи памяти о ГУЛАГе. Вообще есть такой мировой тренд создания музеев памяти, музей Холокоста, депортации, рабства, голода и так далее. Мне стало интересно, что происходило в России с этой темой. Я просмотрел все музеи, какие есть на постсоветском пространстве, а их сейчас около 150. Я выделил все музеи, которые можно назвать полноценными музеями памяти, то есть музеи, имеющие здание, имеющие специалиста по этой теме. У меня получилось девять в разных регионах. Я стал ездить по ним и собирать материалы. Все музеи государственные, у них есть архив, что позволяет брать интервью не только у работников музеев, но и проверять все документально, чтобы это было полноценное историческое исследование. Я ездил по многим регионам — и Соловки, и Пермский край, Томская область, Кузбасс, Республика Тыва. Посмотрел много этих музеев, нашел людей, которые создавали эти музеи, и сейчас дописываю это исследование.

— У вас скоро выйдет книга по истории создания лагерей для политзаключенных?

— Надеюсь. Сначала диссертация, а потом книга.

— Зачем сегодня нужны музеи ГУЛАГа? Почему они должны существовать?

— Я сам, как исследователь, задаюсь вопросом: насколько подобный музей нужен и насколько это правильный способ рассказа о прошлом. Это один из примеров, как можно рассказывать о прошлом — через экспозиции, через проекты, через артефакты, личные вещи людей, кто прошел через ГУЛАГ, какие-то доски, фрагменты бараков, проволоки, кружки, миски, привезенные из лагерей. Музей — это такой институт сохранения и консервации прошлого. В данном случае ничего лучше человечество не придумало. Есть форматы виртуальных музеев, они пока что не получили такого большого распространения, как музей материальный, где лежат оригинальные вещи той эпохи. Они как раз подчеркивают историческую подлинность — это не просто подделки какие-то, а реальные вещи той эпохи. Я считаю, что ни у одного музея памяти нет правильной или неправильной стратегии. Они прежде всего должны сохранять материал, они занимаются оцифровкой документов, берут интервью у тех, кто прошел через ГУЛАГ. Это во многом такой исторический и социальный институт, формирующий гражданское общество и показывающий, что бывает, когда не соблюдаются права человека. Это касается не только музеев о ГУЛАГе, но и о Холокосте, и других подобных.

Матвей Антропов
ОбществоВластьИстория

Новости партнеров