Кремль, башня и колокольня: какие элементы строительства Русь унаследовала от татар?

IV. Быт

3. Постройки гражданские, военные и церковные. Терем, опочивальня, крыльцо, холодные постройки. Кремль, башня, каланча. Забелин о церковном зодчестве. Колокольни

На строительное дело у русских татары оказали сравнительно незначительное влияние; и это вполне понятно, так как на Среднем и Ближнем Востоке постройки возводились из камня или из кирпича, а у русских почти исключительно из дерева. Наиболее важным позаимствованием в этом отношении было устройство в больших домах третьего этажа или чердака. Чердаками или теремами в Московской Руси назывались комнаты, устроенные в третьем этаже над горницами, которые находились во втором. В царских зданиях чердаки имели то же расположение, как и средние этажи, также имели по нескольку комнат, но отличались от горниц тем, что были светлее и убирались красивее. В домах богатых людей чердаки иногда делались меньше второго этажа и заключали в себе только одну светлую комнату. Отличительной чертой теремов или чердаков (они же «светлицы») были большие «красные» или «косящатые», нередко двойные окна с косяками («колодами») и рамами («оконницами»). Окна эти были прорублены на все 4 стороны, благодаря чему чердаки пользовались обширным видом. Около чердаков устраивались балконы, или «гульбища», огороженные перилами, или «балясами». Из других восточных позаимствований, вошедших в состав русского жилища, были чуланы (тат.) Так назывались спальные комнаты или опочивальни. В чулане жены князя В.В. Голицына подволока и стены были обиты красным сукном, окна были со стеклянными рамами; кроме кровати, было много икон, часы с боем, зеркала, стол, две лохани.

Для входа в жилище существовало крыльцо, состоящее из нескольких ступенных входов и площадки для отдыха, носившей татарское название «рундук» (урындык — «сиденье»). В богатых хоромах обычно устраивали три рундука. Нижний рундук, на который вели три ступеньки, стоял перед хоромами на площади двора. Дальше ступеньки шли на средний рундук, откуда лестница поворачивала под прямым углом, вправо или влево, около стены здания, и вела на верхний рундук, который находился на одном уровне с полом сеней. Таким образом, крыльцо с входившими в его состав лестницами и рундуками было устроено вне самого здания, составляя его крыло, имеющее свою особую кровлю. Крыльцо было не только входом в жилище, на нем, именно на рундуках, устраивались хозяином на восточный лад почетные встречи дорогих гостей.

Кровли на жилых строениях делались весьма разнообразно. Распространенным типом кровли была шатровая, делавшаяся на 4 стороны. Слово шатер (перс. чадир — «палатка» и чатр — «зонтик») вошло в русский язык еще в домонгольское время. Подражая индийским образцам, иногда кровли делали в виде бочки.

Прочие восточные названия, тюркские или персидские, относятся к хозяйственным холодным и часто временным постройкам, это: амбар (перс.), балаган (перс.), киоск (перс.), лабаз (казах.), лачуга (тюрк.), халупа (перс.), шалаш (тур. салаш). Татарская кибитка (тат. кибит — «лавка», «магазин») получила в русском языке значение зимней повозки. Персидские балкон (балахане) и веранда (от бар амадан — «входить»), несомненно, пришли к нам с Запада, и, таким образом, являются западными позаимствованиями.

Больше, чем в гражданском зодчестве, татарское влияние сказалось в сооружениях военного назначения. Все наиболее важные из них носят татарские названия, а именно: кремль, башня, каланча.

Первый, кто поставил вопрос о происхождения слова «кремль», был Карамзин, который сначала склонен был видеть в нем татарское название, а потом от этого правильного предположения отказался: встретив в летописях старинное название кремля — «кремник», он заключил, что слово «кремль» произошло от кремня, названия твердой горной (каменной) породы, вопроса же о происхождении слова «кремень» Карамзин, разумеется, разрешать не стал, да, по-видимому, этот вопрос у него и не возникал.

Большую литературу, объясняющую происхождение слова «кремль», собрал в 40-х годах XIX столетия Снегирев, который сам видел в нем восточное позаимствование: он находил в нем сходство с Крымом, названием Таврического полуострова. На основании этой литературы в 70-х годах XIX века Грот доказывал, что «кремль» — исконно русское название, а Кубарев выводил этот термин из греческого языка. Почти одновременно с ними Золотницкий сближал татарское название крепости «кирмень», «кярмянь» с русским «кремль». В наше время проф. Мурзаев усмотрел в названии полуострова «Крым» монгольский термин «хэрэм» (крепостная стена, крепостн. вал; крепость, обнесенная стеной) и поставил вопрос перед лингвистами о «необходимости исследования связей русского «кремль» и монгольского «хэрэм» и объяснения появления звука «л» в слове «кремль». Пишущий эти строки пытался, независимо от Золотницкого, произвести название камня «кремень» и название крепости «кремль» от тюркского «кирман» — крепость.

Как видно из изложенного, большинство исследователей приходили к заключению о тюрко-монгольском происхождении слова «кремль».

Башня (от тюрк. слова баш — «голова») — здание, возвышающее свою голову над прочими постройками. Башни в старину сооружались в городских стенах для лучшей зашиты города.

Дьяченко в своем словаре, «не видя никакой логической основы заимствовать с татарского языка названия башни» и ссылаясь на трехязычный лексикон Поликарпова 1704 года, где для слова «башня» даны переводы: nuevos, turris и bassa, а также на Даля, у которого в числе синонимов для башни включено слово башта, думает, что слово башня заимствовано или с итальянского, или с среднелатинского, откуда происходит и европейское слово «бастион». При этом им дана ссылка на книгу «Первобытные славяне» Б.И. Флоринского.

Каланча (араб. кала — «крепость», термин, усвоенный и персами, и турками) — в древней Руси дозорная башня в крепости или на сторожевом посту для наблюдения за продвижением врага.

Не избегла восточного, в частности мусульманского влияния и церковная архитектура, что отметили прежде всего иностранные искусствоведы, как, например, Куплер (в его «Руководстве по истории искусств») и Розенгартен (в Die Architectonischen Stilarten). Они видели это влияние прежде всего в луковичной форме глав, отступающей от византийской формы, которая была усвоена русскими церквами в домусульманский период русской истории. О сходстве русской церковной архитектуры с архитектурой индийской в 40-х годах прошлого столетия писал также известный русский художник и профессор живописи Брюллов, который при этой высказал вполне правдоподобное предположение, что вкус к индийскому могли занести в Россию «пришлецы каменщики».

Забелин, пытавшийся доказать полную самобытность древнего русского зодчества, все же вынужден был признать большое сходство некоторых русских архитектурных украшений и форм с таковыми в Индии. Он это сходство видел в «индийской кудреватости в кривых линиях», в стремлении образовать из различных частей здания целую группу и придать каждой постройке, как и всей группе, свойства пирамидальности; в украшениях фриза или очелья окон и дверей; в церковных главах грушевидной формы, в бочкообразных покрытиях частей здания.

Говоря о сходстве русского церковного искусства с индийским, Забелин отрицал возможность позаимствования его из мусульманского мира, в частности из Золотой Орды. По этому поводу он писал следующее: «Тогдашняя Русь никаких художественных связей с Золотой Ордой не имела, а по различию веры не могла иметь ни в какое время». Искусство сосредоточивалось у Божьего храма. Таким образом, православный храм мог усвоить какие бы ни было, хотя бы очень мелкие черты мусульманских вкусов».

Говоря о невозможности заимствования магометанских форм в церковном зодчестве по религиозным мотивам, Забелин как будто забывает то, что он сам говорил с распространении этих восточных форм в гражданском строительстве, приводя в пример коломенский дворец XVII стол. с его бочкообразными и закругленными крышами. По его словам, дворец «сохранил неизменно, и в плане, и в фасаде, все типические черты древнейших построек и потому... может служить характеристикой как древних, так и современных ему деревянных построек». Почему же Забелин не допустил, что архитектурные формы мусульманского искусства прежде могли быть усвоены гражданским зодчеством, а потом уже с гражданских построек перейти на церковные? Быть может, потомy, что от гражданских деревянных сооружений с куполообразными и бочкообразными покрытиями до нашего времени образцов не сохранилось, тогда как каменных и деревянных церквей подобного типа к XX столетию уцелело довольно много. А потому естественно, что не только широкая публика, но даже такой крупный специалист, как Забелин, склонны были сбиваться на мысль о том, что «искусство сосредоточивалось у Божьего храма». Возможно, именно поэтому ни у кого не возникла мысль о том, что мусульманское искусство могло первоначально быть воспринято гражданской архитектурой, а потом уже усвоено церковной.

Интересно отметить, что по словам того же Забелина, «художества и ремесла сосредоточивались у Божьего храма опять-таки благодаря татарам, именно благодаря тем льготам, которые были даны духовенству и церковным людям татарами. К последним принадлежали и ремесленники, и писцы и каменные здатели, и древоделы, и иные мастера. «Очень понятно, — заключает Забелин, — что при этих льготах под крылом митрополичья ведомства собралось все сколько-нибудь выдающегося достоинством своего мастерства, и таким образом митрополичий двор становился доброю школою для всякого художества и ремесла на церковную потребность».

Надо думать, что мусульманский мир в лице ближайших наших соседей татар и турок послужил для нас образцом и для постройки колоколен.

Колокола в древних христианских церквах на Востоке были совершенно неизвестны. Их заменяли била, то есть деревянные или железные доски разной величины и формы, по которым ударяли деревянным же или железным молоточком. Била обычно висели по обеим сторонам входных дверей xpaма.

Употребление колоколов для призыва к богослужению возникло первоначально на Западе в VIII веке, и только столетие спустя колокола получили там всеобщее распространение. По некоторым известиям, колокола проникли в Византию в конце IX века, но это известие берется под сомнение П.С. Казанским, у которого я заимствую все сведения о колоколах и колокольнях. Греки в своих церквах даже в начале XV ст. наряду с колоколами употребляли и била, а с завоеванием Византии турками употребление колоколов в церквах для христиан совершенно было воспрещено.

На Руси наиболее древнее упоминание о колоколах относится к Новгороду и восходит к 1066 году. Колокола эти, будучи редки и малы, не требовали для себя особых сооружений и не вытесняли бил. Била, наряду с колоколами, употреблялись в московских церквах еще в конце XIV века, а в пятинах и погостах Новгорода колокола почти совсем не были в употреблении даже в XVI столетии.

Первое упоминание у нас о сооружении колоколен относится к концу XIV столетия: в 1394 году колокольня была построена в Пскове на псковской кремлевской стене «на першех ко святой Троице». По объяснению Казанского, першами или персями в русской архитектуре называли бруствер с зубцами или столбами, на конце которых и могли быть повешены колокола. Очевидно, это была простая звонница (а не особое здание), устроенная на стене для храма св. Троицы. В XV и XVI столетиях у нас стали строить при церквах отдельные колокольни в виде круглых невысоких башен с остроконечным верхом. Такие колокольни сохранялись до последнего времени или известны нам по описаниям.

Казанский, вероятно, под влиянием западных источников, которыми он пользовался для своей статьи, высказал предположение о влиянии Запада на архитектуру старинных русских колоколен описанного типа.

«Вероятно, — пишет он, — образцы подобных колоколен заимствованы с Запада». Хотя там от XII до XIV веков редко строили отдельные колокольни, довольствуясь только башенкою над церковью или аркою, отделанною над западным фронтоном, но встречаются образцы колоколен, прямо напоминающие наши круглые древние колокольни». Эту свою догадку Казанский ничем не подтверждает, кроме ссылки на сходство русских колоколен с изображением «двух башен при одной сельской XII веке церкви в Гессене, приложенном в сочинении Отто».

Не проще ли предположить здесь подражание мусульманским минаретам, с которыми русские должны были хорошо быть знакомы при своих сношениях сначала с Золотой Ордой, затем с Казанским и Крымским ханствами и, наконец, с Турцией. Кроме того, мусульманские мечети с минаретами находились и внутри самой России — в Касимове.

Вероятность турецко-татарского (вернее, мусульманского) влияния на сооружение церковных колоколен подтверждается следующими соображениями:

1. В XIV и XV столетиях у нас было больше связей со странами Востока, чем со странами Запада.
2. Всякие позаимствования в церковной жизни с Запада считались ересью.
3. Позаимствование с Востока, подражание мусульманским минаретам не могло казаться «поганством» по двум причинам:
   а) главные христианские храмы в Константинополе и других городах Византийской империи, к которым русские продолжали сохранять уважение как к бывшей святыне, были турками превращены в мечети и обстроены минаретами;
   б) русские люди во время посещения Константинополя могли познакомиться с преданием о том, что один из минаретов св. Софии был ранее колокольней и по взятии Константинополя турками был превращен в минарет.
4. Форма минарета обычно круглая.
5. Некоторые мечети в Константинополе и других городах Турции имеют около себя по четыре минарета, расположенных соответственно четырем сторонам света. Точно так же и древние русские колокольни, стоявшие отдельно от церквей, не имели установленного положения по отношению к церкви и располагались от церкви одинаково и на север, и на юг, и на восток, и на запад.

О керамическом строительном материале, кирпиче и caмане, с которыми русские познакомились у татар, было сказано ранее.

Продолжение следует